Падающие в небеса - Страница 2

– Ничего, мы выйдем через заднюю дверь. Там уже Миша все организовал!

Через пять минут ребята без приключений выбрались из школы и направились в находившийся по соседству детский садик. Сели на лавочки в хорошо знакомой беседке, в которой была выкурена не одна пачка сигарет.

– Здесь хоть немного прохладнее. – Михаил зажег спичку и попытался прикурить.

Как бы подтверждая сказанное, подул легкий ветерок и погасил спичку. Матвей взял из рук товарища коробок, зажал его двумя пальцами левой руки, ловко сложил остальные пальцы колодцем, чиркнул, тут же одновременно засунул снизу в «колодец» спичку, а сверху сигарету. Прикурил сам и, пока спичка горела, протянул сотворенное им незамысловатое сооружение Антону, и тот тоже успел прикурить свою сигарету. Михаил никак не мог освоить этот способ, позволяющий сохранять огонь даже на сильном ветру. Тренировался, обжигал ладонь и пальцы, но ничего не получалось. Матвей же, напротив, осуществлял свои движения крайне рационально, и казалось, что зажечь спичку и мгновенно засунуть ее в «колодец» – проще простого. Отвернувшись, Михаил попытался повторить действия приятеля, но в очередной раз обжег пальцы.

«Почему все, за что берется Мотя, получается у него так хорошо, при этом внешне не требуя особых усилий? Будь то математика, футбол или ухаживание за девушками?» – подумал Михаил, а вслух сказал:

– Последний раз сидим в этой беседке. Вот и закончилась наша школьная жизнь, скоро экзамены в институт, а там все по-новому, даже не верится.

– У кого скоро, а у кого и совсем скоро! – произнес Антон.

– А когда у тебя экзамены?

– С первого июля.

– Это же меньше чем через неделю!

– Я и сказал очень скоро, а у тебя когда?

– С первого августа, – поникшим голосом сказал Михаил.

– Почему бы тебе не попробовать поступить куда-нибудь в июле?

– Бесполезно, родители считают, что с моими знаниями и анкетными данными я точно провалюсь. Папа говорит, что мне для поступления нужно получить «шесть», а я с трудом на твердую четверку вытягиваю.

– Ерунда! – бросил Антон. – Не слушай родителей, подавай документы. В университет на физфак, ты же физику любишь!

Антон не мог понять, почему анкетные данные способны помешать поступлению в институт. Главное – знания! В июльские вузы – МГУ, МГИМО, МФТИ, МИФИ и еще пару институтов – должны поступать самые способные, а основная масса абитуриентов пусть сдает экзамены в августе. Если у тебя есть голова на плечах, да к тому же ты закончил Вторую школу, почему не попробовать? Взять, например, Мотю, тоже вроде не русский, а наверняка будет поступать в июле.

– Мотя, а ты куда? В физтех? – желая утвердить свое предположение, спросил Антон.

Матвей ответил не сразу, помолчал несколько мгновений, а потом резко произнес:

– Никуда.

– Как это – никуда? – не сговариваясь, одновременно задали свой дурацкий вопрос одноклассники.

– Очень просто. Я вам не говорил, но мои родители решили эмигрировать из Советского Союза. Мы подали документы на выезд.

Антон непроизвольно отодвинулся от одноклассника, переваривая услышанное, а потом спросил:

– Что же вас не устраивает в нашей стране? Почему ты совершаешь предательство?

– Никого я не предаю! А на твой вопрос я могу ответить. Много, что меня не устраивает в Советском Союзе: ложь, в которой мы живем, люди, говорящие одно, думающие второе, а делающие третье, и наконец, антисемитизм, царящий в стране. Ты знаешь, что такое антисемитизм?

– Нет и не хочу знать, а все, что ты сказал, неправда. Если у кого-то слабые знания или у него что-то не получается в жизни, он готов обвинять в этом любого, но не себя! – Тут Антон многозначительно посмотрел на Михаила и потом снова повернулся к Моте: – Государство вырастило тебя, потратило деньги на твое образование, а ты, как предатель, все бросаешь и уезжаешь!

– Прекрати, кого я предал? – резко спросил Матвей.

– Меня!

Антон встал с лавочки, щелчком отбросил недокуренную сигарету и, не говоря ни слова, направился в сторону школы.

– Обиделся, – сказал Михаил, – я же говорил, что не надо было брать его с нами сюда.

– Зря обиделся. Он спросил, я ответил! Честно сказал то, что есть на самом деле. Если ему это не нравится, надо возражать, спорить, а не обижаться. А вы почему не уезжаете? Твоих родителей все устраивает?

– Мне кажется, да. Папе скоро дадут профессора, он на хорошем счету, доволен работой. Получает хорошие деньги. У нас трехкомнатная кооперативная квартира, машина, строим дачу. В прошлом году папа в Чехословакию ездил на конференцию, в следующем опять куда-нибудь поедет. Он говорит, что находится в обойме, и раз в два года может ездить за границу, – мечтательно произнес Михаил.

– Вот именно, в «обойме»! А кто эту самую обойму придумал? И почему человек может ездить за границу только один раз в два года, а не тогда, когда ему захочется? Почему интересные книжки можно читать, только передавая их друг другу, а не покупая в магазине? Почему то, что думаешь, можно говорить только на кухне, при включенном радиоприемнике, опасаясь, что твои слова могут услышать соседи? Почему в мясном отделе продается только жир, кости и замороженная рыба? И машина из средства передвижения превратилась в предмет роскоши? Тебе продолжить?

– Не надо, – спокойно парировал Михаил, – у моей мамы есть знакомая директриса продовольственного магазина на Бронной, и раз в неделю мы берем там продукты – мясо, куры, языки, икру черную и красную. А у папы приятель – заместитель директора издательства «Иностранная литература», и новые книги присылают к нам домой, а…

Матвей прервал товарища:

– Почему же ты не поступаешь в июльский вуз, а идешь туда, где работает твой отец?

– Потому что учусь неважно…

– С таким подходом тебе действительно здесь неплохо. Что ж, оставайся, время покажет, кто из нас прав.

Ребята встали с лавочек и молча побрели к школе. Каждый остался при своем мнении. Из окон раздавались звуки музыки, звучали слова популярной песни, известной каждому выпускнику великой огромной страны под названием СССР: «Не повторяется такое никогда…»

– Михаил Петрович, вам звонили из приемной руководителя департамента Службы внешней разведки, просили, чтобы вы с ним связались! – пропела в селектор секретарша.

– С кем???

– С директором департамента Беленьким.

Людмила, секретарша Михаила Петровича Сапожникова, миллиардера, владельца компании, занимающейся всем на свете, что приносит деньги, не могла взять в толк, что же смутило ее шефа, ведь ему звонили и из более именитых приемных. Она соединяла шефа по телефону спецсвязи, или «кремлевки», как называли ее в народе, с депутатами, сенаторами, министрами, губернаторами и вице-премьерами. Звонки всех шишек воспринимались как должное. Со многими из них Михаил Петрович был на ты, а тут нá тебе: как казалось Людмиле, вроде бы и начальник не самый большой в государственной иерархии власти, а его звонок вызвал такую неадекватную реакцию.

После непродолжительного сопения трубка ожила голосом Сапожникова:

– Соедини меня с ним.

– По «кремлевке»?

– А ты знаешь еще какой-нибудь способ связаться с директором департамента Службы внешней разведки? – иронично осведомился Сапожников.

– Да. Его помощник на всякий случай оставил номера телефона приемной и мобильного.

Интерес к собственной персоне со стороны руководителей специальных служб не сильно радовал Сапожникова, а уж столь настойчивый, с предоставлением даже номера мобильного телефона, откровенно пугал.

Подобное отношение к потомкам могучего МГБ – КГБ у Михаила было развито на генетическом уровне. Один его дед, мамин папа – Илья Иосифович относился к элите советского общества, будучи Героем Советского Союза. Другой же дед по отцовской линии – Михаил Яковлевич – провел положенные интеллигенту сталинской эпохи три года в лагерях и освободился только после смерти вождя. Таким образом, мама у Михаила Петровича происходила из семьи героя, а папа – из семьи врагов народа. Но и у того и другого деда был какой-то патологический страх перед чекистами. Согласно семейным преданиям именно из-за небрежно брошенной в адрес военной политики руководства страны фразы, донесенной другом и соратником в соответствующие органы, Илья Иосифович так и не получил заветную генеральскую звезду на погоны. После этого как только в присутствии деда начинали обсуждать политику нашей партии и правительства, он замыкался и мог молча просидеть весь вечер. Михаил Яковлевич, любивший говорить без умолку, не мог себе позволить такую роскошь – молчать столь длительное время, но и он, обсуждая любые государственные темы, перемещался на кухню, плотно закрывал дверь, включал радио или пускал воду в кране, а в довершении всего переходил на шепот.