Ожоги (СИ) - Страница 24

- А как же твое собственное табу? – с усмешкой поинтересовался Никита, закусывая губу.

- К черту, мне уже давно не шестнадцать.

Никита лег на спину, предварительно сняв с себя одежду. Стояк уже был, и лишний раз стараться Антоновой не придется. Нагнувшись, девушка взяла возбужденный орган в руку, начав совершать движения «вверх-вниз», постепенно наращивая темп, а после, обхватив головку губами, начала понемногу заглатывать, хотя полностью так и не вышло. Облизывая головку языком, продолжая помогать себе рукой, блондинка чувствовала, что уже скоро доведет Васильева до оргазма, и чутье не подвело. Теплая вязкая жидкость вмиг наполнила рот Антоновой, и та, с удовольствием ее проглотила, облизнув верхнюю губу.

- Перейдем к финальной части, а, Принцесса? – проводя рукой по спине Лизы, спросил Ник, желая услышать долгожданный положительный ответ. Им послужил кивок, и, вернувшись к прошлым местам, девушка устроилась поудобнее на подушке, раздвигая ноги. Резкий толчок, и она почувствовала, как друг полностью вошел, заставляя ее издать громкий стон. Чем сильнее Ник набирал темп, тем сильнее Антонова стонала, выгибаясь вперед, как кошка. Как стоны становились все громче, а силы наоборот, покидали ее тело, пока не сжав в кулаках простыню, девушка не кончила, одновременно с Ником, который тоже дышал уже тяжело, зато с улыбкой до ушей. Он уже и забыл, какие это были классные ощущения два года назад, думал, что уже и не повторится, но судьба преподнесла такой подарок, за что парень был благодарен. Поцеловав блондинку, Ник вновь склонился над ней, проводя рукой по ее запутанным волосам, перебирая их, вдыхая запах локонов, и сейчас, когда свет луны падал на это любимое лицо, он просто смотрел ей в глаза, не в силах оторваться. – Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя.

- Я знаю.

========== 10. ==========

Раньше, просыпаясь утром, Ник думал о ней. Ее лицо, будто второе солнце. Но сейчас, проснувшись, шатен увидел Лизу рядом, такую спящую, милую, беззащитную. Хотелось поцеловать ее в щеку, убрать за ухо пряди, упавшие на бледное лицо, провести ладонью по щеке, но можно ли? В тот раз, два года назад, он тоже думал об этом, но побоялся рискнуть, решив, что блондинка разозлится, ведь он ей друг, а не любимый парень. Лизе вообще не нравилось, когда трогают ее лицо или волосы, хотя в случае с Никитой, она никогда не говорила ничего против, когда тот перебирал ее пряди, вдыхал запах волос, зарываясь в них носом. Но все это как всегда оставалось в мыслях, которым было не суждено воплотиться в реальность. Или, может, стоит рискнуть? Побороться за свое счастье, показать, что он не слабак, который лишь бросает слова на ветер? Как поступить? Если Ник будет и дальше тупить, то Антонова проснется и другой попытки не будет. К горлу поступил ком, а по лбу пробежала капелька пота. Взяв себя в руки, Васильев все же поцеловал подругу, но не в щеку, как хотел, в плечо. Убрал пряди, наблюдая, как девушка морщит носик во сне, ежится, переворачиваясь на другой бок, лицом к нему. Как стягивается одеяло, обнажая грудь блондинки. Покраснев, Васильев поправил одеяло, и, приняв сидячее положение, повернулся к Антоновой спиной, сделав глубокий вдох. Вчера она так и не захотела одеться после душа, в отличие от Никиты, сказала, ей будет тепло. Но тепло ли ей? Один из вечных вопросов, которые Ник задает сам себе.

Решив не забивать голову, парень направился на кухню, чтобы приготовить завтрак, да и просто отвлечься. Пожарив яичницу и заварив кофе, шатен услышал шаги в коридоре, и, обернувшись, увидел сонную Антонову, к счастью, в футболке. Его футболке. Почему-то шатена всегда одолевала гордость, если Лиза носила его вещи. Самое забавное, что из-за высокого роста Никиты, все его футболки, толстовки были блондинке до колена, и это добавляло ей некой милоты. Зевая, девушка прошла на кухню, буквально рухнув на кухонный диванчик, исподлобья смотря на друга сонными глазами. Поставив перед подругой чашку с кофе и тарелку с яичницей, Васильев сел напротив, пожелав Антоновой доброго утра.

- Матвей меня ищет. – одна фраза, а сколько боли она доставляет тому, кто тебя любит. Ник опустил взгляд, будто пытался отыскать что-то в кружке с черной жидкостью. В этой пустоте. – Он звонил мне пятьдесят два раза, а ты не сказал. – что? Теперь Ник виноват? Он же не обязан был следить за тем, кто звонит Лизе, он сам спал.

- Я не слышал. Встал чуть раньше тебя. Или, ты хочешь, чтобы сразу после пробуждения, я проверял твой телефон, чтобы узнать, кто тебе звонил, а кто нет? – в голосе парня слышалось некое напряжение, но, а как еще он должен чувствовать себя после такого?

- Не злись. Просто…извини. Я ушла посреди ночи, толком ничего не объяснив, и он точно устроит мне разнос, и я просто…не знаю, что ему сказать. Чем дальше у нас все с ним идет, тем становится только хуже и сложнее. Мы снова возвращаемся к той точке, с которой, казалось бы, совсем недавно сдвинулись. Это тревожит, и ты единственный, с кем можно поговорить об этом, пойми, пожалуйста. – Антонова отвела взгляд в сторону, а уголки ее губ опустились вниз, вид стал еще более подавленным, и Нику это не нравилось, совсем не нравилось. Он любил ее, любил всем сердцем, ее улыбку, шутки, и то, как сияли ее холодные серые глаза, в которых, на самом деле, таилось столько всего, что и за жизнь не узнаешь. А это подавленное состояние, которое у девушки из-за какого-то там физрука просто выводило из себя. Но Никита пообещал. Пообещал самому себе, что больше никогда не будет ввязываться в драки, или доставлять Лизе неприятности. Он сдержит свою злость, но вот что будет дальше, зависит уже не от него.

Позавтракав, Лиза переоделась и, приведя себя в порядок, ушла, поцеловав друга в щеку на прощание. С этой девушкой так больно, если ты и правда, ее любишь. Даже если у вас все взаимно, она все равно причинит тебе боль. Не готов потом страдать – не берись любить Антонову.

На улице было тихо, еще ведь утро, кто-то в школе, кто до сих пор нежится в теплой кровати, утопая в мире Морфея и блаженства. На скамейке у подъезда высыпались алкаши, после очередной пьянки и, явно они были виновниками того скандала, из-за которого Лиза не могла уснуть около часа. Прохладно. К счастью, Никита одолжил подруге шарф, и, натянув ткань до носа, блондинка печально вздохнула. На душе было как-то…неспокойно. Угрызение совести? Нет, не оно, но определенно будет немного стыдно смотреть в глаза Матвею, когда она придет к нему. Интересно, он ждал ее? Или просто лег спать, а утром стал звонить для вида? Кто знает… Доверять кому-то, все же, довольно тяжело. А что касается Ника? Будь он на месте Матвея, он и вовсе бы Лизу никуда не пустил, скорее, вообще к батарее пристегнул, но не пустил. А если бы ушла, то каждую секунду звонил, интересуясь, где она, никто ли не пристает, тепло ли на улице, есть ли рядом люди? Может, это связано с тем, что Васильев знает Антонову всю свою жизнь? Да черт его знает. Как много нагрузки на мозг.

Своего парня девушка встретила во дворе, где жил Леха, и весьма удивилась тому, почему он здесь, а не дома. Выкинув сигарету, брюнет подошел к Лизе, обнимая ее, прижав к себе.

- Ты вообще в курсе, как я волновался? Еще раз так сделаешь, и я тебя не прощу, никогда. Если мы встречаемся, ты должна мне все доверять, абсолютно все, иначе отношения мы не построим. Понимаешь, Лиза?

Все она прекрасно понимала, да как только воплотить это понимание в жизнь – не знала. Не дошла она еще до того, когда можно рассказать человеку, в котором ты не очень уверена, и которого знаешь не так долго, открыть все, что скрываешь за этой вечной улыбкой. Лиза с трудом нашла в себе силы открыть все карты Никите, особенно трудно было говорить про беременность. Она тогда так долго плакала, узнав о «залете», но колебаться не стала, аборт стал твердым решением. Ее бы не поняли, скажи она. Ее бы не поддержали ни в чем, расскажи она об этом. И потому, слушая сейчас Матвея, который с такой уверенностью заявляет что-то о полном доверии, блондинке становится дурно от мысли, что она вряд ли когда-нибудь сможет рассказать ему. Но, говоря о доверии, Матвей думал о себе многое, учитывая то, что сам скрывал о себе немало. И в отличие от Лизы, его тайна умела ходить и говорить, и город, к его сожалению, тесен.