Озеро ушедших навеки - Страница 9

Кра ответил:

— Как твой отец приходил сюда до тебя, так и ты сегодня пришел украсть тайну озера.

— Да, — сказал Конвей рассеянно, — так и есть.

Старик и его сыновья окружили Конвея. Но между ними вдруг оказалась Сьель.

— Подождите! — закричала она.

Как будто только сейчас они заметили присутствие девушки.

— За свое участие во всем этом, — мрачно сказал Кра, — ты ответишь позднее.

— Нет! — крикнула она вызывающе. — Я не отвечать! Слушайте. Когда-то ты любил Конну. Ты узнал от него хорошие вещи. Его женщина счастливая, не рабыня. Он принес мудрость на Искар — а теперь ты ненавидишь Конну, ты забыл. Я ухожу на Землю с сыном Конны. Но сначала он должен идти сюда. Это правильно, что он идет. Но вы убивать, вы полны ненависти к Рэнду — и я пришла его спасать.

Она подступила к Кра. Еще недавно маленькая серая мышка, теперь она была воплощением гнева, горела им, жила им.

— Всю мою жизнь — ненависть! Из-за Рэнда ты пытаешься убить память о Конне, ты учишь людей ненавидеть и бояться. Но моя мать учиться у Конны. Я учиться у нее — и я не забывать! Рэнд счастливый, свободный. Моя мать знает — и я не забывать!

Конвей вдруг понял, что говорит она вовсе не о нем, а о другом Рэнде. Он слушал девушку, и на него нисходило спокойствие, глубокое и лишенное света, как спокойствие озера.

— Ты не убивать, старик, — шепнула Сьель. — Нет еще. Пусть он посмотрит, пусть он знает. Потом убивать, если он зло. — Она резко развернулась: — Сын Конны! Смотри в озеро. Все мертвые Искара тут хоронить. Они уйти навеки, но память остается. Все приходят сюда живыми, и озеро помнит. Смотри, сын Конны, и думай о своем отце!

Со странным ощущением сердечной тяжести и одновременно покоя Конвей заглянул в озеро и сделал то, что велела Сьель. Кра и его сыновья смотрели тоже и не двигались.

Сначала не было ничего, кроме черной бесконечной глубины озера. «Оно полужидкое, — сказано в записях отца, в тех записях, которые он хранил в тайне от всех, — и на этом тяжелом промежуточном слое держатся частицы какого-то трансуранового элемента — возможно, изотопы самого урана, которые нам неизвестны. Бесчисленное богатство, — неисчислимая боль! Моя душа там, затеряна в озере Ушедших Навеки!»

Рэнд Конвей застыл в ожидании; сейчас он думал лишь об отце. Об отце, который умер, печалясь, что никогда не сможет возвратиться сюда.

Медленно-медленно образ его отца отразился в субстанции озера — призрачный портрет на фоне кромешной тьмы.

Нет, не проекция памяти Рэнда Конвея-младшего отразилась на зеркальной поверхности, потому что это был не тот человек, которого он помнил и знал, — не отец, состарившийся раньше времени и сломленный тоской. Этот человек был молод, и лицо его светилось счастьем.

Человек в озере обернулся и поманил кого-то сзади себя; рядом появилась тень женщины. Они стояли вместе, и хриплое рыдание вырвалось из горла старого Кра. Конвей понял, что его отец и светловолосая женщина когда-то стояли там, где сейчас стоит он, на берегу озера, и так же, как сейчас он, смотрели вниз, на его поверхность, и их образы навсегда запечатлелись в сердце странной темноты, что была внизу.

Женщина и отец поцеловались. Сьель шепнула:

— Смотри на ее лицо, как оно светится радостью.

Фигуры дрогнули и исчезли. Конвей забыл свой страх — он продолжал смотреть. Какая-то упрямая часть его мозга пыталась анализировать виденное: говорила ему что-то об электрических импульсах мысли, о том, что неизвестная субстанция озера собирает свободную энергию и для каждого на Искаре она, эта субстанция, становится вторым подсознанием. Искар — удивительное хранилище, где можно вызвать память о целом народе.

Что глаз озера однажды увидел — то посредством концентрации мысли может быть воспроизведено зрительно; словно смотришь запечатленный на пленку фильм.

Шаг за шагом Рэнд Конвей наблюдал распад человеческой души. Ему легко было это понять, потому что собственная его жизнь подчинялась этой всепоглощающей страсти — жадности.

Конна снова и снова приходил к озеру — в одиночку. Оно, казалось, притягивало его к себе. В конце концов, он был только исследователь, и все, что ему было нужно, — это открыть новое месторождение. Наконец он принес приборы и сделал соответствующие замеры. После этого его исследовательский пыл обернулся жадностью. Жадность же, в свою очередь, превратилась в род помешательства. С этим-то помешательством и боролся Конна, и у него были на то причины.

Женщина пришла снова. С ней на этот раз пришли Кра и его сыновья, все гораздо моложе и совсем не такие суровые, как теперь. Пришли и другие, которых Конвей не знал. Очевидно, это был ритуальный визит и он имел какое-то отношение к новорожденному младенцу, которого женщина держала на руках.

Сердце Конвея сжалось и почти перестало биться. Давний страх вернулся к нему, страх старого ночного кошмара — когда что-то прячется от него, что-то такое, чего он не мог вынести.

Конна, женщина и новорожденный ребенок.

«Я не могу спастись. Мне не проснуться».

Внутренняя борьба продолжалась в Конне. Он, должно быть, испытывал муки ада, потому что было яснее ясного: то, что он хочет сделать, отсечет его от всего, что он любил. Но он уже был другим. Озеро насмехалось над ним, дразнило его невероятным богатством, и он не мог об этом забыть.

В последний раз, перед тем как прийти на озеро Ушедших Навеки, Конна снял с себя меховые одежды, отложил в сторону копье и надел кожаный комбинезон космонавта с пристегнутой к нему кобурой. Он принес с собой свинцовый контейнер, чтобы взять окончательные пробы и сделать заключительный вывод.

Но пока он работал — брал те самые пробы, которые в конце концов должны были привести к гибели озера и всего, что оно для Искара значило, — пришла светловолосая женщина с глазами, полными боли, и с ней ребенок, уже подросший мальчик двух лет.

Конвей внезапно вскрикнул и покачнулся. Сьель подала ему руку, и он вцепился в нее, чувствуя, как земля уходит из-под его ног.

«Теперь я знаю! Я знаю, какой страх стоит за этими снами!»

Призрачный ребенок в озере смотрел, как мать выхватила маленький тяжелый ящик из рук отца — его отца, который почему-то стал сердитым и странным, одевшись в черные чужие одежды.

Он смотрел, как мать всхлипывает и плачет, как она просит отца о чем-то, умоляет его подумать, не делать того, что он собирался сделать. Но Конна не остановился. Он понял, что проиграл, но остановиться уже не мог.

Он попытался отобрать у женщины ящик. Они стали бороться и в какой-то момент оказались на кромке берега. И тут произошло неожиданное — женщина, не удержавшись, упала вниз. Зеркальная гладь вскипела, и озеро поглотило женщину.

Ребенок закричал и побежал к краю скалы. Он тоже упал бы следом, но отец подхватил его.

Долго-долго Конна стоял у края, держа на руках плачущего ребенка. Девушка унесла свинцовый ящик с собой, но Конне уже было не до него. Он думал только о том, что жена его умерла и виновник ее смерти он сам. И похоже было на то, что вместе с ней умер и Конна.

Потом он повернулся и побежал, неся мальчика на руках.

Поверхность озера стала такой же, как и раньше, темной и спокойной.

Рэнд Конвей медленно опустился на колени. Все чувства в нем притупились, словно после долгой и тяжелой болезни. Силы его иссякли. Конвей оставался на льдистой скале, молчаливый и неподвижный, за пределами чувств, за пределами мыслей. Он только смутно сознавал, что Сьель опустилась на колени с ним рядом и он по-прежнему крепко держит ее руку в своей.

Наконец он поднял голову и посмотрел на Кра:

— Так вот почему ты дал мне шанс покинуть Искар. Я сын Конны — но я еще и сын твоей дочери.

— Ради нее, — медленно сказал Кра, — я бы отпустил тебя.

Конвей кивнул. Он очень устал. Очень многое стало для него теперь ясным. Все изменилось, даже значение его имени. Рэнд — край. Все это было странно, чрезвычайно странно.

Рука Сьель, теплая и спокойная, лежала в его руке.