Озеро ушедших навеки - Страница 1

Рэнд Конвей спал в своей каюте на борту космического корабля «Роэн» — и видел сны.

Он стоял в узкой долине. По сторонам поднимались обледенелые скалы, отвесные, высокие, бесконечно прекрасные под припудрившим их снегом. Темнеющий воздух был наполнен искрящимися частицами изморози, похожей на алмазную пыль, а горы сияли на фоне неба цвета глубочайшего индиго и задевали своими пиками яркую россыпь звезд. Как всегда, это место было абсолютно незнакомо Конвею и все же не казалось чужим. Он зашагал вперед сквозь плывущий снег, почти понимая, чего ищет в этой долине.

Вскоре его охватил страх, но он не мог остановиться.

И как всегда, в этом льдистом месте его умерший отец стоял и ждал. Отец стоял точно так же, как это было в ту ночь, когда он умирал, и говорил медленно и печально — слова, которые он сказал тогда своему маленькому непонимающему сыну:

— Я никогда больше не смогу вернуться на Искар, к озеру Ушедших Навеки.

Медленно текли слезы из-под его опущенных век, и эхо бродило взад-вперед между скалами, повторяя: «Озеро Ушедших Навеки… Ушедших Навеки…»

Дрожа, Конвей пробирался дальше. Золотые звезды кружились над ним в темно-синем небе, и красота их

была недоброй, и мерцающие льдистые башни наполнял затаенный смех.

Он ступил в тень от гор, которая скрывала конец долины, и, пока он шел, мертвец хрипел затихающим голосом:

— Я никогда больше не смогу вернуться на Искар! И скалы подхватывали название, и во сне его кричали

громовыми голосами:

— Искар! Искар!

Рэнд Конвей содрогнулся на своей койке, окончательно проснулся, дрожа и обливаясь потом, как всегда, от странности этого видения. Потом руки его нащупали твердый край койки, и он засмеялся.

— Ты не смог вернуться, — шепнул он человеку, умершему двадцать лет назад. — Но я возвращаюсь. Клянусь небом, я наконец возвращаюсь!

Ему казалось, что сам корпус корабля бормочет это название и оно мчится в глубокий космос, что его скандируют работающие машин, что громкие двигатели гудят это слово: «Искар! Искар!»

Пьянящее чувство восторга охватило Конвея. Много раз он просыпался после этого сна и находил кругом полную безнадежность — безнадежность достигнуть когда-либо своей цели. Много раз за годы тяжкого, опасного труда космонавта маленький потерянный мир, который означал власть и богатство, казался настолько далеким, что достичь его не представлялось возможным.

Но Конвей упрямо шел к своей цели и не собирался сдаваться. Он ждал, планировал и надеялся, пока наконец не получил такую возможность. И вот он на пути к тому, месту, которое отец потерял и куда уже ни разу не возвращался.

«Искар!»

Конвей вздрогнул, его лицо быстро утратило мечтательное выражение. Это не было только эхом сна. Кто-то за дверью его каюты выкрикивал это название:

— Конвей? Рэнд Конвей! Искар! Мы его видим!

Конечно! Почему бы тогда ревели двигатели? Он все еще до конца не проснулся, раз не понял этого сразу. Он вскочил и пересек слабо освещенную каюту, высокий, крепкий, худой мужчина, ловкий в движениях и по-своему привлекательный. Глаза его, что-то между серым и голубым по цвету, блестели от возбуждения, и в них проглядывал волчий голод.

Он рывком распахнул дверь. Яркий свет из коридора заставил его болезненно заморгать — одной из его слабостей была унаследованная чувствительность к свету, и он часто проклинал своего отца за то, что тот передал ему это качество. Сквозь зыбкую пелену он разглядел мягкое, добродушное лицо Питера Эсмонда, такое же взволнованное, как и его собственное.

Эсмонд что-то говорил, но Конвей не слышал, да и не хотел слышать. Он протиснулся мимо Питера, большими шагами прошел по коридору и поднялся на мостик обзора.

Взору Конвея открылась картина: иссиня-черное пространство Пояса астероидов, полное сверкающих золотых звезд — это малые планеты отражали свет далекого Солнца.

А впереди в мертвом пространстве он увидел крошечный шарик Искара.

Конвей долго стоял, глядя на этот шарик; он не говорил и не двигался, охваченный сильной дрожью.

Совсем близко у себя за спиной он услышал голос Чарльза Роэна:

— Так это и есть новый мир? Впечатляет, ничего не скажешь.

Конвей вмиг овладел собой. Роэн был не дурак. Дурак не способен сделать сорок миллионов, и будет довольно трудно совершить то, что Конвей задумал, втайне от этого человека.

Он обругал про себя — но не Роэна, а его дочь Марсию.

Это она уговорила отца лететь с ними и наладить торговлю с Искаром. Роэн контролировал львиную долю прибылей от торговли с лунами Юпитера, и идея взять его с собой была достаточно здравой. Марсия, понятно, здесь никакой выгоды не имела. Просто она не хотела надолго отпускать Эсмонда от себя.

Конвей оглянулся на Марсию, которая стояла, обняв рукой жениха. Славная девушка. Симпатичная. Она ему нравилась. Но она была совершенно другой породы, гак же как и Роэн, и не подходила для целей Кон-вея.

С одним Эсмондом он бы запросто справился. Эсмонд — этнолог до кончиков ногтей. Такому только дай какую-нибудь новую расу, которую можно изучать и каталогизировать, он и знать тогда не захочет, какие еще сокровища содержит новооткрытый мир.

Теперь, когда он оглядывался назад, вся цепь обстоятельств казалась Конвею тонкой и непрочной: его встреча с Эсмондом во время полета с Юпитера; внезапное вдохновение, накатившее на него, как только он узнал о связи Эсмонда с Роэнами; как бы непреднамеренная кампания, должная заинтересовать этнолога неизвестным народом Искара; а в конце преподнесение ученому фрагментарных записок отца Конвея с целью заставить Эсмонда до безумия увлечься этим обитаемым миром и возмечтать посетить его, мир, который только однажды увидел другой землянин.

Эсмонд передал эту страсть Марсии Роэн, Марсия — своему отцу, и вот все они здесь. Эсмонд собирался получить место в Межпланетном этнологическом обществе, а Рэнд Конвей мечтал завладеть тем, чего он жаждал еще с тех пор, как с трудом разобрал записки своего отца и вычитал в них историю о том, что лежит в озере Ушедших Навеки и ждет, чтобы его подобрала первая же пара сильных рук.

Эту часть записок он никогда никому не показывал.

И вот они здесь, вынырнули из космоса и приближаются к Искару, и все это оказалось так просто — слишком просто. Конвей был космонавтом, а потому человеком суеверным, хотел он этого или нет. Внезапно в нем шевельнулось чувство, что скоро ему придется расплатиться за всю эту легкость, прежде чем он чего-нибудь добьется.

Эсмонд прижался к обзорному стеклу, увлеченно разглядывая отдаленное мерцание серебристого света, который был Искаром.

— Интересно, на что они похожи? — спросил он, как уже спрашивал раньше миллион раз.

Марсия улыбнулась.

— Скоро увидишь, — ответила она.

— Странно, — сказал Роэн, — что ваш отец не рассказал больше о людях Искара, Конвей. Непонятно, почему его записи фрагментарны — как будто он часть их уничтожил.

Конвей пытался определить степень раздражения в голосе Роэна, но не мог.

— Возможно, он их и уничтожил, — сказал Конвей. — Я никаких других записей не нашел.

Это была правда — но только отчасти. Лицо Марсии сделалось задумчивым и немного печальным.

— Я часто перечитывала эти записи, — сказала она. — Мне кажется, ты прав, папа. Я думаю, мистер Конвей в них столько вложил души, что просто не мог вынести, чтобы кто-то их прочитал еще, даже его собственный сын. Поэтому он их уничтожил.

Она с сочувствием похлопала Конвея по руке:

— Могу понять ваше желание узнать, Рэнд. Надеюсь, вы найдете ответ.

— Спасибо, — серьезно ответил Конвей.

Ему приходилось заботиться о собственных интересах на Искаре, и для этого даже не обязательно было прибегать к откровенной лжи, хватало и простых умолчаний. История его отца была достаточно правдива — мрачный, задумчивый человек, потерявший здоровье и сломленный духом, в одиночку воспитывающий ребенка и лелеющий некую мечту. Он умер, когда Рэнду не исполнилось и десяти, совершенно один и с именем Искара на устах. «Я никогда больше не смогу вернуться к озеру Ушедших Навеки!»