Овечья шкура - Страница 36

Косматый коротышка — вот ему-то, как я отметила, Белявский улыбался совсем не так, как мне, а будто родственнику, тепло и дружелюбно, — на меня посмотрел, как солдат на вошь. И что-то буркнул Белявскому, а тот переменился в лице и отозвал в сторону редакторшу. Пока те секретничали, коротышка даже и не подумал развлекать меня светской беседой, а пускал мне в лицо дым и прямо-таки буравил меня своими поросячьими глазками.

Я наконец вспомнила, кто он такой: “гад”, как выражался писатель Куприн, от слова “гадать”, то есть прорицатель, Иоаким Баранов. Секрет его популярности для меня так и остался тайной за семью печатями. Я искренне не понимала, как астролог и оракул может, извините за каламбур, попадать пальцем в небо сто раз из ста возможных, и при том до сих пор не быть побитым камнями. Впрочем, может быть, в этом как раз и крылся его волшебный дар. Его последнее предсказание, вовсю муссировавшееся желтой прессой, называло точную дату конца света, который должен был состояться неделю назад.

Вернулся Белявский, еще раз растянул губы в символической улыбке и дал редакторше меня увести обратно. Где-то под железной лестницей редакторша, старательно пряча глаза, объяснила мне, что она лично приносит мне свои извинения и безумно сожалеет, но Игорь Петрович буквально в последнюю минуту изменил концепцию передачи, что повлекло сокращение количества участников, поэтому она сейчас проводит меня на выход…

Я пожала плечами и пошла к выходу из студии. Редакторша засеменила следом, видимо, удивляясь, почему я не устроила скандала. Она бы очень удивилась, узнав, что на самом деле я испытала облегчение: не надо было торчать в студии неизвестно зачем, ждать, пока до меня донесут микрофон, чтобы я сказала туда ничего не значащую фразу, а потом два часа слушать разглагольствования людей, как правило, мало что смыслящих в теме, на которую они разглагольствуют. По крайней мере, мне — до сей поры как телезрителю — дело представлялось именно так. И будучи избавлена от этого бессодержательного времяпрепровождения, я стоически перенесла свою отставку из прямого эфира. Хотя, конечно, червячок меня точил — почему это при взгляде на меня концепция передачи была срочно изменена? Неужели мой внешний вид или репутация не позволяют показать меня на экране?

(Хотя на фоне тех внешностей и репутаций, что мелькают в эфире, моя отставка — скорее комплимент.).

Уже в вестибюле редакторша, обеспокоенная отсутствием претензий с моей стороны, попыталась объяснить мне причины внезапного изменения концепции передачи.

— Мария Сергеевна, — сказала она, борясь с одышкой, — понимаете, у нас сегодня основной гость — Иоаким Пантелеймонович. Тема передачи — маньяки в городе. Иоаким Пантелеймонович будет делать предсказание о том, какие маньяки появятся в нашем городе в ближайшее время. И он почему-то не захотел выступать в вашем присутствии… Сама не знаю почему.

Редакторша предельно искренне пожала плечами, и похоже, даже обиделась, когда я расхохоталась. Сухо попрощавшись со мной, она исчезла за перилами мраморной лестницы, а я все еще продолжала смеяться. Мне-то было понятно, почему выдающийся прорицатель отказался прорицать в моем присутствии: элементарно испугался нести свою обычную ахинею при специалисте. Как-никак, я следователь прокуратуры, и в маньяках должна хоть что-то понимать по определению. Вот он и побоялся, что я аргументированно опровергну его бредятину. Ну и чего стоят тогда его предсказания? Как говорил классик советской сатиры — давайте спорить о вкусе кокосовых орехов с теми, кто их ел.

Наш прокуратурский водитель удивился, что меня отпустили так рано, но я рассказала ему, как знатный оракул сдрейфил при мне делать предсказания по поводу маньяков. Водитель похихикал, а потом как-то странно глянул на меня и заявил:

— А что это с вами случилось, Мария Сергеевна? Что у вас с лицом?

— А что у меня с лицом? — нервно осведомилась я.

— Такое впечатление, что вы помолодели лет на десять.

— Нахал, — деланно оскорбилась я, но потребовала продолжения. Водитель продолжил:

— Ну, правда, что с вами случилось? За то время, что вы болтались по телецентру, подтяжку вы бы сделать не успели…

— Какая подтяжка! Просто я выхожу замуж, не отказала я себе в удовольствии.

Водитель был потрясен. Нет, чтобы за меня порадоваться; но, как выяснилось, он переживал за жениха.

— Бедный парень. Я не представляю, как кто-то может вам сказать “принеси тапочки”.

— Почему?! — удивилась я совершенно искренне.

— Да у вас на лице написано — “видала я вас всех”…

— А может, не всех?

— Нет, всех, — настаивал на своем водитель.

— Ладно, — решила я. — Не пропадать же такому качественному макияжу. Поехали в морг.

— В морг? — поразился водитель. — На ночь глядя? Зачем?

— Обольщать жениха. Пока я хорошо выгляжу.

Скажу сразу, что в бюро судебно-медицинской экспертизы я съездила не только продемонстрировать макияж. Там я узнала, что кровь в одном из пятен из машины Вараксина — достаточно редкой группы и по всем своим параметрам совпадает с кровью убитой неизвестным преступником Наташи Хворостовской.

На следующий день ко мне в прокуратуру наведалась Алиса Кулиш. Несмотря на то, что я не бездельничала и изо всех сил старалась раскрыть убийство ее сестры — а теперь уже не было сомнений, что это убийство, а не несчастный случай, — мне все равно почему-то было стыдно перед девочкой.

Алиса, видимо, зашла ко мне сразу после школы, на ней был синий костюмчик с золотыми пуговицами, в руке аккуратненький портфельчик; мне ее внешний вид понравился. Я вспомнила одноклассниц моего сына, одевавшихся в школу так, будто посреди актового зала стоит шест для стриптиза, и порадовалась, что остались еще серьезные девушки.

Пришла Алиса не просто так. Вскинув на меня печальные глаза, она сообщила, что проанализировала все маршруты и передвижения своей сестры за неделю перед ее смертью. Из школы они с Катей ушли вместе только в понедельник, потому что у Кати отменился факультатив по химии домой ехали вместе. Во вторник Катя ехала из школы с двумя подругами, по дороге ничего необычного с ними не происходило, в среду Катю забрал из школы отец на машине и отвез на занятия бальными танцами, ждал окончания занятий, после чего доставил Катю домой. В четверг Катя ездила куда-то за задачником по физике; к сожалению, Алисе в голову не пришло поинтересоваться, где Катя его купила, но из разговоров с сестрой у нее осталось впечатление, что Катя ездила за этим учебником на какую-то станцию метро.

— Понимаете, — продолжала Алиса, потупившись, — я думала про эту запись, про Александра Петрова… Катя могла с ним познакомиться только в четверг.

Мне и самой приходила в голову эта мысль, и я с интересом посмотрела на девчонку — чем она мотивирует это. И она мотивировала, сказав слово в слово то, что думала я:

— Никто другой с ней этого сделать не мог. Ну, убить… Александр Петров — единственное белое пятно. Но если он назначал ей встречу в пятнадцать часов и не написал дату, значит, он мог сделать это только накануне, в четверг, договариваясь о встрече в пятницу.

Мысленно я поаплодировала Алиске — молодец. Такая картина представлялась легко: неизвестный “Петров” пишет девочке в записную книжку свое имя и фамилию, и время, в которое они должны встретиться. С понедельника по среду, мы уже установили, Катя познакомиться с ним не имела возможности. Учитывая, что в четверг уроки у нее заканчивались в половину пятого, познакомиться со зловещим “Петровым” она могла только после школы, значит, позднее трех часов. Значит, к четвергу это время не относилось. А если бы он назначал ей свидание в субботу или в понедельник, то логично было бы написать, например: “суббота, 15.00”.

Просто поблагодарить Алису и отпустить ее мне совесть не позволила. Я прямо сразу решила проверить эту версию — о знакомстве с душегубом именно в четверг, и поскольку это напрашивалось — во время поездки за учебником.