Овечья шкура - Страница 34

— Коленька, спроси про приметы девочки, — пихнула я в бок Василькова, увлеченного разговором, и Коленька послушно попросил розыскника посмотреть перечень примет. Что ж, рост сто пятьдесят три сантиметра, телосложение плотное, лицо круглое, волосы светло-русые, длинные, вьющиеся…

— Что ж, мне еще два дела к производству принимать? — обреченно задала я вопрос в пространство, после того как Васильков закончил разговор с коллегой.

— Что? — очнулся от своих дум Васильков. — Слушай, надо “Звездную” обкладывать. Уж слишком часто это место у нас упоминается.

— Коленька… А где твои старьевщики шмотками торговали? — вдруг осенило меня.

— Где? У них была точка около метро “Пионерская”, еще возле метро “Выборгская” подвальчик… Ты думаешь?..

— Ага, — подтвердила я. — Проверь-ка. А меня отвези в прокуратуру. Мне надо подумать.

Мне действительно надо было подумать. Информации накопилось уже столько, что она не держалась в голове. Вся эта ситуация напоминала мне бесконечную ленту из платков, которую вытаскивает из своего кармана фокусник: сначала он робко, как бы сам удивляясь, извлекает один платочек, за ним тянется другой, потом третий, темп нарастает, в конце концов фокусник начинает двумя руками быстро-быстро выбрасывать фонтан из разноцветных лоскутков, а они все не кончаются, образуя пестрый спутанный клубок. Вот так и у нас фонтанируют все новые и новые случаи, и проверка одних фактов тянет за собой другие, а ситуация не проясняется, только еще больше запутывается.

Мне хотелось закрыться в кабинете, отключить телефон, сесть за стол, написать на листе бумаги все, что нам удалось узнать, и попытаться как-то систематизировать эти знания.

Пока я поднималась по лестнице в прокуратуру, этот лист бумаги уже стоял у меня перед глазами и заполнялся сведениями. Я и так представляла, что некоторые факты сами собой сбиваются в кучки. Например, все, что связано со станцией метро “Звездная”: скорее всего, именно там преступник купил себе кроссовки, и скорее всего, там пересеклись его пути с Настей Полевич. А может, и не там? А просто он привез Настю в знакомое ему место? И ее труп покоится где-то в районе “Звездной”? Что еще? Еще голос преступника, который услышала Люда Ханурина именно там, возле станции метро “Звездная”. Немало.

Дальше — “Александр Петров”. Его имя — в записной книжке погибшей Кати Кулиш. Его имя — в документах из офиса фирмы “Олимпия”. Это один и тот же человек, поскольку имя его и там, и там написано одним и тем же почерком. Этот же человек связан с погибшей от ножа преступника Наташей Хворостовской и пропавшей Настей Полевич — он звонил им. Причем звонил как раз накануне убийства одной и исчезновения второй. Тоже немало. (Что-то мне тут не нравится, именно в этом пункте, что-то беспокоит. Но что, я никак не могу понять; может быть, надо посидеть некоторое время над записями, просто посмотреть в них, и я пойму, что тут не так…)

Дальше — парень, пристающий к девушкам на пляже Курортного района. Его тоже зовут Сашей, и приметы его совпадают с приметами парня, забравшего из дома Вараксина. Он ведет разговор про колготки, и это совпадает с действиями преступника по отношению к Кате Кулиш и Зине Коровиной. В свою очередь, колготки, снятые с трупов, опознает сожительница убитого Вараксина — Люда Ханурина, опознает как колготки, которыми торговал Вараксин со товарищи. В машинах Вараксина и Шиманчика — кровь женщин; труп Шиманчика обнаружен на пляже Курортного района, как раз там, где летом неизвестный Саша приставал к девушкам. Круг замкнулся. Понять бы еще, какова во всем этом роль торговцев секонд-хендом…

Воспользовавшись тем, что в коридоре прокуратуры никого не было, я прошмыгнула к себе и заперлась изнутри. Отключить телефон я не успела, он тут же стал заливаться противным трезвоном, и заливался беспрестанно.

Я села за стол, разложила перед собой бумажки, накопленные с того момента, как к нам в прокуратуру привезли уголовные дела по факту смерти Кати Кулиш и бизнесмена Вараксина, заткнула уши и посидела так некоторое время. Было неудобно, потому что руки были заняты, переворачивать бумажки было нечем. Только я отняла руки от ушей, как телефон смолк, зато в дверь сначала задергались, потом забарабанили. Я затаилась, как партизан, но на пятой минуте не выдержала, подошла к двери и распахнула ее.

За дверью стояла Зоя, которая с порога завопила, что я шляюсь неизвестно где, в то время как меня ждут на телевидении, и что я срочно должна собраться, прыгнуть в машину и ехать поддерживать реноме нашей прокуратуры в прямом эфире.

Я про себя чертыхнулась. Надо же, именно сегодня и именно сейчас надо ехать поддерживать реноме. Может, реноме лучше поддержится, если я раскрою несколько убийств? Но тут за спиной Зои нарисовался хмурый шеф, который подтвердил, что это указание городской прокуратуры, и велел не тянуть кота за хвост. Я попыталась подергать лапами, ссылаясь на то, что я не одета для телевидения, и не накрашена так, чтобы достойно представлять нашу славную организацию. Все эти, безусловно, важные с точки зрения женщины доводы, были безжалостно отметены прокурором как полная ерунда, при этом он даже не посмотрел на меня, чтобы оценить одежду и макияж.

Меня под белы руки в прямом смысле слова выперли из прокуратуры и посадили в машину.

По дороге я уговорила водителя заехать ко мне домой. В считанные минуты набросив на себя что-то более подходящее для выступления в прямом эфире, и подручными средствами намалевав поверх собственного усталого лица другое, более довольное жизнью, я написала записку сыну и отправилась в прямой эфир.

Уже входя в мраморный вестибюль телецентра, я спохватилась, что даже не спросила, о чем меня заставят говорить в прямом эфире.

У окошечка, где выписывают пропуска, меня встречала приятная женщина средних лет, отрекомендовавшаяся редактором, которая повела меня мимо милиционера по бесконечным извилистым лестницам и коридорам, по дороге успокаивая, что эфир не прямо сейчас, а через сорок пять минут, и что ведущий мне сейчас расскажет про все вопросы, которые он намерен обсудить со мной перед камерой, и более того, чтобы я не переживала по поводу своего внешнего вида, потому что она ведет меня к гримерам, которые сделают из меня красавицу.

Она действительно привела меня в тесную комнатку, где, как в парикмахерской, стояли зеркала и кресла перед ними. Миловидная пожилая женщина в нейлоновом фартучке в горошек усадила меня в кресло, накинула нейлоновую пелеринку из такого же материала и крутанула в кресле, задумчиво разглядывая материал, из которого предстояло делать красавицу.

Не могу сказать, чтобы меня это не волновало; но не меньше меня волновал вопрос текста, который мне предстояло донести до телезрителей. Редакторша убежала, сказав на прощание:

— Не волнуйтесь. Сейчас сюда Игорь Петрович придет гримироваться, вот и поболтаете обо всем…

В ожидании Игоря Петровича, которым, как я подозревала, мог оказаться весьма популярный тележурналист Игорь Белявский, я рассмотрела себя в зеркало и пришла к выводу, что до вмешательства гримера я, может, и не тяну на международный стандарт, но, по крайней мере, смотрюсь естественно. Что такое работа визажиста, я уже испытала на себе; розовые глаза меня вряд ли украсят, не говоря уже о том, что экстремальный макияж плохо сочетается с должностью следователя прокуратуры.

Приняв решение, я потянула за кончик завязанной в бантик тесемочки, стащила с себя нейлоновую пелерину и вежливо отказалась от услуг гримера. Но не тут-то было.

Гримерша мягко, но настойчиво усадила меня обратно в кресло, снова закутала пелериной, и положив мне руки на плечи, встретилась с моими глазами в зеркале.

— Как вас зовут? — спросила она вкрадчиво. — Мария Сергеевна? У вас прекрасный макияж. Вы сами его накладывали? Молодец… Тоном пользуетесь? Нет? Только пудрой?

Самое интересное, что она так журчала, ничуть не интересуясь моими ответами; я хранила молчание, а она как будто вела диалог.