Овечья шкура - Страница 33

Кроссовки мы забросили в криминалистический отдел, я постояла над душой у экспертов, чтобы они при мне сравнили подошвы с отпечатками обуви, изъятыми с мест происшествий. Эксперты посмотрели, поцокали языками, переглянулись и сказали, чтобы я не беспокоилась — эти кроссовки идеально впишутся в следочек, что в один — из лесопарка, что во второй — с песчаного пляжа в Сестрорецке.

— И размер соответствующий, — заверил меня один из них.

Что ж, показания Люды обрели объективное подтверждение. Я успокоилась в отношении нее окончательно. Насильственные смерти Шиманчика и Вараксина — вовсе не череда случайностей, кто-то планомерно изничтожает владельцев конторы вторсырья. Про их конкурентов и прочих недругов мы ничего не знаем, зато знаем про то, что в их машинах — следы женской крови. Знаем, что есть некий Александр Петров, возможно, причастный к смерти пятнадцатилетней девочки Кати Кулиш, и, возможно, к смерти Зины Коровиной — раз уж и там, и там фигурируют подмененные колготки, а возможно, и пристававший к девушкам на пляже Сестрорецка… Кстати, ведь и труп Шиманчика вывезен был именно в Сестрорецк, вот и притяжение к этому курортному месту налицо.

И что из всего этого следует? Либо то, что таинственный маньяк действовал в сговоре со старьевщиками, а потом начал уничтожать их — вопрос, зачем? Чем они ему помешали? Отлучили от залежей бракованных колготок? Либо то, что маньяк пользовался их машинами и еще бог знает чем для своих кровавых дел, и владельцы машин в конце концов предъявили ему претензии или просто дали понять, что все знают. И ему пришлось уничтожать свидетелей.

— Ну что, Маша, прокатимся по адресочкам? — спросил Васильков, когда мы вышли от экспертов.

— Поехали, — кивнула я. Похоже, что мы с ним в мечтах представляли себе одну и ту же картину: вот приезжаем мы туда, где живет несовершеннолетняя девочка, чей телефон фигурирует в списке звонков Петрова; она открывает нам дверь, заглядывает в наши удостоверения, и сразу говорит — как же, как же, в прошлом году ко мне на улице приставал молодой человек, которому я неосмотрительно дала номер своего домашнего телефона. Он звонил мне, приглашал на свидание, а заодно рассказал все о себе, у меня это все записано. И выдает нам бумажку с текстом: “Саша Петров, двадцать пять лет, проживает там-то, звонить три раза”… Васильков вызывает подкрепление и едет брать Сашу Петрова. Через полчаса он привозит мне злодея в тех же кроссовках, следы которых имеются у нас в изобилии, и с руками, обагренными кровью. Злодей плачет и колется на все нераскрытые преступления, которые совершены на территории Санкт-Петербурга и окрестностей за последние пятнадцать лет, и, естественно, на те дела, которые у меня в производстве.

На сладкие мечты нам судьбой отведено было двадцать пять минут — ровно столько, сколько мы ехали до первого нужного нам адреса. Когда Васильков позвонил в дверь, она распахнулась молниеносно, словно нас ждали. На пороге стояла женщина неопределенного возраста, с изможденным лицом, на котором застыл немой вопрос.

Прихожая в квартире была крошечная, сразу за спиной хозяйки открывалось пространство комнаты, где на стене висел большой фотопортрет девчушки лет пятнадцати, пухленькой и улыбчивой, с вьющимися светлыми волосами. Угол портрета был затянут черной лентой.

Женщина страдальчески смотрела на нас, и Васильков наконец решился; набрав воздуха, он спросил, здесь ли живет Наташа Хворостовская.

— Наташа умерла в прошлом году, — без выражения ответила женщина. — Ее убили. А вы кто?

Я достала свое удостоверение. Хозяйка бегло взглянула на него и отвернулась.

— Тогда вы все знаете, — проговорила она. — Раз вы из прокуратуры.

— Как она погибла? — спросил Васильков, и женщина повернулась к нему.

— Вы тоже из прокуратуры?

— Я из милиции, — ответил он, доставая свое удостоверение.

— Это все равно, — прошептала женщина. Мы так и стояли перед ней, за порог она нас не пускала.

. — Мы из другого района, — объяснила я наше неведение. — Вы можете сказать, как погибла Наташа?

— Ее зарезали, — сказала женщина. И захлопнула дверь.

Постояв некоторое время на лестничной площадке, мы с Васильковым приняли единственно возможное в такой ситуации решение — съездить в местный убойный отдел. Там мы сможем узнать обстоятельства смерти Наташи Хворостовской — конечно, при условии, что она убита на территории того района, где жила. В противном случае придется рыться в сводках.

В местном убойном нас встретили без особой теплоты и просветили, что труп Хворостовской был обнаружен в прошлом году на пустыре, на окраине района. Смерть наступила от ножевого ранения в спину; на руках были повреждения — полосовидные ссадины запястий. Были и следы сексуального насилия, по которым эксперты смогли высказаться о группе крови насильника.

— А версии какие? — поинтересовался Васильков у пожилого спокойного начальника убойного отдела, и тот пожал плечами.

— А какие версии? Случайный маньяк, выследил и напал.

— А были аналогичные случаи? — встряла я, и начальник убойного снова пожал плечами.

— Нет. У нас в районе аналогичных случаев не было. Нашу местную гопоту мы всю перетрясли, клянутся, что ни при чем.

— А ее знакомые? — этот вопрос мы с Васильковым задали почти одновременно.

— Глухо.

— Когда это было? — уточнила я, доставая из сумки распечатку телефонных звонков “Александра Петрова”. Начальник убойного полез в сейф за толстым журналом, сверившись с которым, назвал мне ту же дату, когда “Петров” звонил домой Наташе. В двенадцать он позвонил ей, а труп нашли около восьми вечера.

— Елки-палки, да что ж это такое? — возмутилась я. — Каждый Божий день узнаем про его новые деяния, а к нему самому не приблизились ни на шаг.

Вот тут начальник убойного оживился.

— А что, у вас что-то есть? — стал он заглядывать нам в глаза. Мы вкратце ввели его в курс дела, но то, что он услышал, его совсем не обнадежило. Он-то рассчитывал, что у нас в кармане готовый подозреваемый, которого надо всего лишь за уши подтащить к проверке группы крови, и дело в шляпе. А у нас была только масса разноречивых сведений, про то, что и Петров он, и не Петров, и с кольцом в губе, и без кольца, и что он студент медицинского института… А чем студент-медик может быть полезен коммерсантам из фирмы “Олимпия”? Бред какой-то. Чему верить? Наверное, только тому, что кроссовки у него сорок второго размера.

Ехать так же нахрапом ко второй девочке, чей телефон отметился в списке “Петрова”, мы не решились. Коленька попросил разрешения позвонить, местный начальник подвинул к нему телефонный аппарат, Коленька нажал кнопочку громкой связи, благодаря чему я могла слышать весь разговор, и набрал номер.

Там ответили сразу, усталый мужской голос сказал:

— Вас слушают.

— Добрый вечер, — заговорил Коленька в своей обаятельной манере, — а можно Настю?

На том конце провода воцарилось такое молчание, что нам всем стало не по себе.

— А… А кто ее спрашивает? — задохнувшись, наконец спросил мужской голос.

— Э-э… Это из милиции, — решился Коленька сказать правду, но привело это совсем не к тому эффекту, на который он рассчитывал.

— Это подлая шутка, молодой человек, — горько проговорил мужчина и разъединился. Коленька растерянно смотрел на телефонную трубку, издающую короткие гудки, потом осторожно положил ее на аппарат. Но справился с замешательством, взял у хозяина кабинета справочник и стал набирать номер отдела по раскрытию умышленных убийств того района, где проживала искомая Настя.

— Нет, у нас такого убийства нет, — сказал Василькову дежурный опер, и мы слегка воспряли духом, но оказалось, что рано. Дежурный оперативник посоветовал Василькову позвонить в отдел розыска, потому что вроде бы краем уха слышал про розыскное дело на несовершеннолетнюю Полевич Анастасию.

В розыскном отделе действительно имелись материалы по Насте Полевич. Пятнадцатого августа прошлого года отец Анастасии заявил в милицию об исчезновении дочери, которая не вернулась с занятий по музыке. Через неделю, поскольку девочка так и не нашлась, было заведено розыскное дело, которое так и валяется без движения. Слава Богу, — порадовался собеседник Василькова, — что прокуратура не возбудила убийства, они любят это делать ни на чем, по каждому пропавшему убийство возбуждать и портить статистику. А папа Насти оказался дядькой неконфликтным, максимум на что способным — так это заходить раз в месяц к ним в отдел и интересоваться, нет ли каких вестей. Может, все бы иначе повернулось, если бы была жива мама Насти. Но она умерла от рака несколько лет назад, Настя жила с отцом; в принципе, насколько это было известно, была девочкой домашней, из дома в школу, из школы домой. Правда, два раза в неделю ездила к учительнице музыки на станцию метро “Звездная”…