Отважное сердце - Страница 144

Выпрямившись, Эффрейг заковыляла по мокрой траве, и хрупкие листочки щекотали ее босые ступни. Подойдя к дубу, она с трудом наклонилась, так что старые кости затрещали, протестуя, а потрепанная накидка колоколом раскрылась вокруг колдуньи. Она осторожно смахнула красно-коричневые листья, из-под которых показалась сплетенная паутинка из молочно-белых прутьев. Лежавшая внутри позеленевшая от старости веревка была завязана петлей висельника — первопричина проклятия Святого Малахии. Колдунья бережно коснулась пальцами потрепанных непогодой прутиков, и дыхание ее участилось, когда она задержала взгляд на истончившемся обрывке витого шнурка, который так упорно и долго удерживал судьбу старого лорда. Запрокинув голову, женщина увидела в трепещущей листве раскачивающийся обрывок шнурка. Рядом, почти на самой макушке дерева, безмятежно висели несколько паутинок из прутиков. Глаза Эффрейг загорелись, остановившись на одной из клеток, ребра которой были коричневыми и крепкими. Внутри, залитый золотистыми солнечными лучами, мерно покачивался на истончившейся ниточке венок из вереска и дрока.

В июне 2007 года я приехала в Шотландию собирать материал для своего романа «Реквием», последней части моей первой трилогии, посвященной расцвету и падению Ордена тамплиеров. Главным героем я сделала шотландца; согласно моему замыслу, он должен был вернуться из крестовых походов и с головой окунуться в войны за независимость. Борьба Уильяма Уоллеса и повстанческой армии вполне сопоставима с борьбой тамплиеров за выживание во время суда над ними, особенно если учесть, что оба конфликта достигли своей кульминации в 1314 году, когда состоялась битва при Бэннокберне, а на костре был сожжен последний Великий магистр ордена храмовников, Жак де Моле. Я побывала в Париже месяцем ранее, изучая историю ордена, и рассчитывала, что экскурсия в Шотландию поможет мне восполнить пробелы во второй половине сюжетной линии. Я провела три недели в дороге и побывала на местах сражений, которые сейчас превратились в жилые массивы, заодно посетив заросшие плющом развалины аббатств и старинных замков. И по мере того, как проходили дни, со страниц истории и пейзажей дикой природы на первый план выступала фигура одного человека — Роберта Брюса. Его личность настолько увлекла меня, что я решила углубиться в древнюю историю, выходившую далеко за рамки английского вторжения в 1296 году и последующего восстания, которое возглавил Уильям Уоллес. Я оказалась в эпицентре старинной фамильной вражды, двух гражданских войн и борьбы за корону. К концу поездки мир Роберта настолько захватил меня, что я почти забыла о тамплиерах — главных действующих лицах «Реквиема». Вернувшись домой, я поняла, что этот человек никак не сможет сыграть эпизодическую роль в повествовании о другом мужчине. Его история была слишком хороша, полна интриг и слишком запутана, чтобы безжалостно обкорнать ее и втиснуть в заранее определенные рамки. Мне пришлось оставить его в покое и сосредоточиться на полном драматизма, но гораздо более простом жизнеописании Уоллеса, которое вполне вписывалось в мой первоначальный сюжет о тамплиерах. Однако же Роберт отказался незамеченным уйти со сцены, и через несколько недель, будучи не в силах заглушить его голос, я позвонила своему агенту, который уже давно добивался от меня каких-либо идей и предложений относительно следующего цикла моих романов. Теперь я знала, чему и кому они будут посвящены.

Автор исторических романов всегда идет по узкой грани между реальными фактами и выдумкой. Именно факты вдохновляют нас взяться за перо, позволяя читателю с головой погрузиться в давно исчезнувший мир, но иногда эти же самые факты наносят непоправимый вред художественному произведению. Источники, в равной мере старинные и современные, могут оказаться противоречащими друг другу, оставляя многие вещи без объяснений — мы можем знать, что сделал тот или иной персонаж, не имея при этом понятия, почему он поступил именно так, а не иначе. Историк может сказать: случилось то-то и то-то, а вот факты, которые подтверждают мою точку зрения, и мы верим ему, тогда как романисту приходится самому создавать мотивацию, на которой основываются поступки главных героев, чтобы читатель поверил. Например, у нас нет конкретного объяснения, почему Роберт счел возможным бросить своего отца и короля Эдуарда в тот день под стенами замка Дугласа и присоединиться к мятежникам. Ведь он терял слишком много, а приобретал чересчур мало. Даже простейшая гипотеза — он поступил так из чувства патриотизма — не выдерживает никакой критики, если взглянуть на картину происходящего в целом. Поэтому я и решила привнести толику индивидуальности — не просто борьба за правое дело для всей нации, но и личные мотивы, вызванные разочарованием Роберта и его противостоянием с отцом. Разумеется, именно из таких вот личностных факторов и рождается большинство великих событий. Мы принимаем неоднозначные решения, мы действуем под влиянием момента, мы даже не видим всей картины, пока не оглянемся и не оценим того, что случилось, много лет или даже веков спустя. История всегда висит на острие ножа.

Первое большое допущение, которое я позволила себе в отношении истории, связано с убийством Александра III. Хроникеры того времени и нынешние историки полагают его гибель по дороге в Кингхорн делом несчастного случая, и нет никаких причин подозревать обратное. Но меня, романиста с недоверчивым складом ума, не могла не удивить быстрота, с какой Эдуард I добился от папы разрешения на брак своего несовершеннолетнего сына с Норвежской Девой, равно как и то, что Александр предвидел возможность подобного союза и даже упомянул о нем в письме к Эдуарду двумя годами ранее. К тому же, любой наследник, появившийся на свет после его женитьбы на Иоланде, разрушил бы все надежды Эдуарда на будущее для своего сына, и поэтому я ступила на путь предположений «а что, если». Аналогичным образом, нет никаких оснований подозревать, что смерть Норвежской Девы была чем-либо иным, кроме трагической случайности. Ее погубители, Комины, по прихоти художественного вымысла выставлены здесь в черном свете, потому как считается, что принцесса умерла, отведав несвежей пищи во время плавания, а не вследствие чьего-либо злого умысла, хотя Комины действительно похитили юного Александра в попытке заполучить верховную власть в королевстве.

Я существенно упростила процедуру того, что намного позже получило название «Большой прецедент». Слушания, устроенные Эдуардом I для того, чтобы выбрать нового короля Шотландии, в действительности заняли намного больше времени. С точки зрения истории это очень интересно, но решительно не подходит для романа, хотя бы потому что чисто политические интриги перемежались долгими периодами ожидания. Естественно, глава о Совете в Норхеме представляет собой квинтэссенцию многих встреч, которые происходили в течение долгого времени в разных местах.

Дед Роберта и впрямь справедливо заявлял, что Александр II назначил его предполагаемым престолонаследником, хотя я несколько преувеличила значимость этого события. Передача графства Каррик Роберту вскоре после избрания Джона Баллиола новым королем Шотландии также имела место в действительности, а вот передачу права на трон следует расценивать как художественный вымысел. В то время подобное право переходило от деда к отцу, и априори считалось, что оно распространяется на него самого и его наследников. Но, в свете драматического перехода Роберта из одного лагеря в другой, а также принимая во внимание тот факт, что еще в ходе переговоров в Ирвине его обвинили в стремлении узурпировать трон, я сочла возможным несколько поторопить события вместо того, чтобы преуменьшить значимость этого момента и растянуть его во времени.

«Пророчества Мерлина» тоже существуют на самом деле. Они были записаны в XII веке Гальфридом Монмутским, который утверждал, что перевел их из еще более раннего источника. Вместе с его широко известной «Историей королей Британии» «Пророчества» пользовались большой популярностью, и у Эдуарда, по свидетельствам современников, имелись в наличии экземпляры обоих трудов. А вот «Последнее пророчество» в том виде, в каком оно появляется в романе, — мое изобретение; впрочем, Монмут намекал, что их и в самом деле было несколько. В последней главе своей «Истории» Монмут, описывая вторжение саксов, упоминает об ангельском голосе, который поведал бриттам о том, что они более не будут управлять своим королевством до тех пор, пока под одной рукой не объединятся реликвии четырех святых. Эти самые четыре реликвии действительно существуют. Эдуард на самом деле завладел короной Артура, хотя и раньше, чем это случилось в романе, во время своей кампании 1282–1284 гг. Кроме того, он на самом деле похитил Камень Судьбы из аббатства Скоун, хотя коронационный трон, в который и вложили камень в Вестминстере, был сделан несколькими годами позже. Читая соответствующий раздел в «Истории» Монмута и глядя на действия Эдуарда во время вторжения в Уэльс и Шотландию — захват священных королевских регалий, неизбежно приходишь к выводу, что эти два события взаимосвязаны. По свидетельству историков, Эдуарда всегда влекла к себе эпоха короля Артура. Он с королевой Элеонорой перезахоронил останки Артура и Гиневры, [69]устроив торжественную церемонию в аббатстве Гластонберри. Наравне с прочими благородными вельможами того времени, он устраивал популярные турниры в честь рыцарей Круглого стола и даже приказал изготовить для себя собственный Круглый стол. Сегодня он выставлен на всеобщее обозрение в Винчестерском дворце. Орден Рыцарей Дракона — художественный вымысел, хотя члены его являются реальными персонажами того времени.