Отступник - Страница 91

― А откуда вы берете лекарство?

―

Так это... откудова мне знать! — запаниковала женщина, глядя на связанного старосту.

―

Ладно, ладно, — успокаивающе проговорил Роман. — Ты не бойся, сейчас пойдешь в соседнюю комнату с этим парнем и будешь тихо сидеть. Тебя никто не тронет. Хорошо?

Женщина, кивнув, вжала голову в плечи и вышла, за ней последовал Славян.

―

Теперь поговорим, — царь оглядел комнату в поисках несуществующего стула и сел на кровать.

Когда старосту подняли на ноги и освободили от кляпа, он отскочил в угол комнаты, отчаянно замотал головой и заверещал:

―

Я вам устрою! У меня связи есть! Это вы там у себя в Кацапии права человека нарушать можете! Я вам уст...

Докричать он не успел, поскольку здоровяк Фома ткнул главу беглицкой администрации кулаком в грудь, отчего староста буквально влип в стену, а затем, скуля, сполз по ней.

―

За что? — пропищал он. — Морды жидовские. Я на вас пожалуюсь...

―

Тебя как зовут? — прервал стенания допрашиваемого правитель.

―

Сеня, — всхлипнул староста.

Сурен отчего-то засмеялся, однако, пересекшись взглядом с царем, сделался вновь серьезным.

―

А фамилия твоя?

―

Петрюков.

На лице наместника появилась улыбка.

―

Сеня Петрюков, — Роман почесал бородку. — Скажи мне, как ты стал старостой? Неужели на сходе выбрали?

―

Я на вас пожалуюсь, — вдруг заплакал Сеня по-настоящему. —У меня связи есть в вашей пендосской Лакедемоновке.

―

Сеня, видишь этого большого парня? — царь говорил мягко, почти

ла

сково. — Вот если ты сейчас не перестанешь пускать сопли, и не будешь отвечать на вопросы, он вырвет тебе язык вместе с челюстью, и тогда уже ты никому, никогда, и ни на что пожаловаться не сможешь. Ты меня понимаешь?

―

Да... — проскулил староста.

―

Ты до Великого Коллапса где жил?

―

В Дарагановке.

―

Ага, это многое объясняет[5], — кивнул царь. — Так кто тебя старостой выбрал?

―

Ивана Михайловича убили, а меня поставили.

―

Кто, Сеня? Кто поставил?

―

Артур и Степан, не помню, как их дальше. Имена у них масонские, длинные.

―

Так-так, — вымолвил царь.

То, что казначей повязан с наследником, было понятно после рассказа трактирщика Гоги, однако вчера, чтобы бедняга Степан с перепугу не натворил каких-нибудь бед, царь Роман эту тему поднимать не стал, решив, что хватит одной угрозы сексуального скандала.

―

А кто занимается добычей лекарств и травки?

―

Женька Долговяз, он в Таганрог ходит.

Теперь все становилось на свои места. Каким-то образом Степан Быков и Артур, прознали о связях жителей Беглицы с мутантами, устранили старосту и, возможно, кого-то из его ближайшего окружения, а затем поставили своего дурачка, монополизировав торговлю дурью и лекарствами. Вот только зачем нужно было устранять Ивана Михайловича, почему нельзя было с ним договориться? Неясно. Впрочем, и неважно. И Степан, и наследник оказались жертвами ложного ощущения безнаказанности. Здесь, в Беглице, они работали грязно, грубо и совершенно неосмотрительно. Так дела не делаются. Зато было наглядно продемонстрировано, как самомнение и надменность приводят к краху.

―

А где Женька Долговяз живет?

―

На углу, в синем доме.

Правитель размышлял. Конечно, Сеню можно было оставить в качестве главы Беглицы, а в заложники взять женщину с ребенком, но интуиция подсказывала, что Петрюков не сильно-то ими дорожил. Да и контролировать шизофреника проблематично.

―

Сурен, — царь поднялся с кровати. — Старосту нужно препроводить в Ломакин под стражу. Желательно в обход Лакедемона.

―

У нас есть припрятанная лодка на этом берегу, — сказал наместник. — Будет сделано. Мага, Вадик займитесь!

Покинув жилище Сени Петрюкова, правитель и оставшаяся от группы тройк

a

бойцов, направились к дому Долговяза. Несмотря на то, что солнце вот уже три часа как взошло, улицы Беглицы по-прежнему были пусты, и у Романа возникло подозрение, что местные жители просто прячутся от незваных гостей.

«Вот оно, непонимание между столицей и провинцией, — усмехнулся про себя царь. — А ведь мы почти не интересуемся, что здесь творится. Контроль-то и потеряли».

Синим дом можно было назвать очень условно. Перед взором ломакинцев предстала довольно-таки ветхая постройка с облупившейся краской. Рядом стоял курятник, который, честно говоря, выглядел намного лучше человеческого жилища. Из курятника вышла хозяйка. Скорее всего, ей не было еще и сорока, а может быть, она совсем недавно только разменяла третий десяток, но выглядела женщина весьма потрепанно.

―

Нам нужен Женька Долговяз, — сказал правитель.

―

Нету его, — буркнула баба, не поднимая глаз.

―

А где он?

―

Не знаю я.

―

А почему в глаза не смотришь? — спросил Роман. — Разве тебе есть, что скрывать от своего царя? Добропорядочные женщины из крестьянского сословия так не поступают... Сурен, надо обыскать дом. Всех живых во двор.

Наместник сделал жест, и Славян с Фомой кинулись исполнять приказ, сам же Геворкян вошел в курятник. Глаза женщины бегали, она явно нервничала. Из сарая выскочили две возмущенно квохчущие курицы, потом появился Сурен с матерчатым полуметровым мешочком.

―

Под наседками нашел, — сказал наместник.

―

Что там? — задал вопрос правитель, и так как женщина молчала, Роман засунул руку в мешок.

В это время из дома вышел Славян, который нес на руках улыбающегося полуторагодовалого малыша, а за ним русобородый великан тащил за шкирку пацаненка лет восьми-девяти, который отчаянно брыкался и пытался укусить руку ломакинца.

―

Ага, у нас здесь дурман-трава. Кури, не хочу, — произнес царь. — Ты знаешь, красавица, что за это можно лишиться головы?

Женщина молчала.

―

Что ж, — погладил бородку Роман. — Спрашиваю последний раз, где твой

муж?

Хозяйка не отвечала.

―

Хорошо, — царь взял малыша из рук Славяна. — А что это у нас с глазками? Да, я так и думал, он мутант. Послушай меня, крестьянка, я ведь действую только в рамках закона, а закон суров к детям с отклонениями. Твое чадо, конечно, не от полноправного гражданина, и обязательная смерть на

него не распространяется. Но у меня есть все полномочия признать его мутацию опасной для общественного порядка и немедленно привести приговор в исполнение.

―

Дада, — сказал улыбающийся малыш и схватил правителя за нос.

Роману стало смешно, он зажмурился, мотнув головой. Нельзя превращать трагедию в фарс. Подняв маленькое тельце над головой, он с силой тряхнул его. Мальчик от неожиданности заплакал.

―

Я

могу признать его опасным, — в глазах царя теперь была беспощадность, а голос был ровным, но жестким. — Прямо сейчас же сломать ему шею.

Мальчик рыдал, протягивая ручонки, но Роман только крепче сжал пальцы. Вопрос о слезинке замученного ребенка он решил для себя давным-давно, еще в ранней молодости, еще до Великого Коллапса.

―

Нет! — воскликнула женщина, теребя фартук и кусая губы. — Не надо, пожалуйста...

―

Где твой муж?

―

Я здесь, — донесся откуда-то из-за кустов дрожащий голос. — Не трогайте Лешку!

Перед Романом предстал худой, жилистый, очень высокий мужчина, заросший по глаза сивой бородой с проплешинами. Сурен кинулся было обыскивать новое действующее лицо, но царь махнул рукой — не суетись. При этом правитель внутренне содрогнулся, подумав, что если бы мужик представлял опасность, то у него была сотня возможностей для нападения: один меткий выстрел из кустов — и не было бы царя Романа, единственной надежды Лакедемона на светлое будущее... Нет, конечно, за огнестрелом тщательно следили, но получить в грудь арбалетный болт на таком расстоянии — тоже удовольствие ниже среднего... Да, умному человеку понятно, что Сурен не оставил бы такую выходку безнаказанной, но много ли нынче на свете умных?