Отстрел - Страница 36

— Средней тяжести… Счетчик мотает вовсю. Машина под окнами.

— Насчет сахара не забыл?

— Как можно? Чаек — первое дело!

Речь шла о простейшей операции с сахаром и бензобаком. Разведчики вроде бы учли все.

— Что еще известно?

— Я говорил с соседкой. Есть зацепка. Мужик, который жил до него, работал в «Рыбацком банке».

— Интересно… А что заложник?

— Пока никаких признаков…

Рахмон-бобо Арабов, семидесятитрехлетний дядя Нисана, приезжал в Центральный институт травматологии и ортопедии в Москву. Его захватили на улице, когда он вышел из магазина и прошел к овощному рынку на Каширке. Новенький микроавтобус затормозил рядом. Молодой мужик, сидевший с водителем, открыл дверцу, чтобы что-то спросить. Одновременно открылась и вторая дверца, в кузов, а сзади Рахмона-бобо уже держали под локти сильные молодые руки. Рахмон-бобо был еще крепкий старик, привыкший к тяжелому кетменю, всякой физической работе, но державшие его были еще крепче и действовали мгновенно. Через минуту он был уже в кузове с задернутыми плотными шторками. Он хотел объяснить, что произошла ошибка, что он — не с Кавказа, не представляет опасности. В кармане у него лежали справки и рецепты из ЦИТО, квитанции об уплате за консультации… Никто его ни о чем не спросил. Липкий пластырь прошел по его губам, стянул кожу, мышцы. Рахмон-бобо чуть не задохнулся. Будто кто-то натянул на лицо плотную маску… На глаза надвинули вязаную шапку, и свет исчез. Одновременно руки взяли в наручники. Ремнем захватили обе ноги.

—Чтобы не брыкался, дед! — Голос был веселый. Рахмон-бобо понял, что убивать его пока не собираются. Он слышал, как мчались по шумной трассе, тормозили у светофоров. Рядом по тротуару проходили люди, слышались голоса. Захватившие его переговаривались, но все по пустякам. Потом микроавтобус загнали в гараж, запахло бензином. Все вышли из машины, исключая пленника. Гараж заперли.

Рахмон-бобо вспомнил жену и детей, и под надвинутой на глаза вязаной шапкой у него навернулись слезы. Три старших его сына с женами жили с ним вместе, невестки по очереди ухаживали за стариками. Дочери жили отдельно. А один из сыновей, самый младший, управлял банком в Бухаре. Семья была большая, дружная.

—Отец, — сказал ему младший, — вам не надо ехать одному… Я пошлю с вами человека!

Рахмон-бобо только отмахнулся:

—Какой еще человек, сынок! Там Нисан, Неерия… Они в Москве большие люди. Они не дадут меня в обиду.

Рахмон-бобо задремал. Проснулся оттого, что в машине стало прохладно.

Наступила ночь.

Рахмон-бобо подытожил то, что знает о своих похитителях. В разговоре прозвучало по меньшей мере одно знакомое имя — Мансур. Ответственный за безопасность Нисана. Значит, взяли его не случайно. Он пробыл в гараже две или три ночи, раз в день его кормили кефиром и хлебом… Туалетом ему служила коробка от сигарет. Он уже потерял счет времени, когда услышал, как гараж снова открыли. В машину сел человек. Включил зажигание. Ехали недалеко. На этот раз особого движения на трассе не было. Приехали быстро. Сидевший за рулем освободил ему ноги, повел из машины, глубже на нос нахлобучил шапку. Рахмон-бобо видел только потрескавшийся ночной асфальт. Улица была окраинной, плохо освещенной. Они вошли в дом, прошли мимо лифта. Квартира-тюрьма оказалась на первом этаже. Стандартная, двухкомнатная. Его провели во вторую комнату. Перед тем как снять с Рахмона-бобо шапку, сопровождавший натянул на себя такую же вязаную, только с прорезями для глаз. Пластырь со рта и наручники тоже сняли, но только на время — пока он ел. В комнате-тюрьме мебели почти не было: металлическая, со спинками кровать, полка с книгами и бумагами. На окнах висели плотные шторы. В первой комнате громыхнул холодильник — появилась литровая пачка кефира, батон. Еще доставили заварной чайник с кипятком.

— Ешь…

— Ложечку…

Рахмон-бобо поел.

Было уже поздно. Со стола не убирали.

— Спать! Все!

Он уже знал, что рот ему снова залепят пластырем и наручниками соединят руки со спинкой кровати. Одну из ног скорее всего оставят свободной, чтобы можно было повернуться на бок.

Задача, которую Рахмон-бобо поставил перед собой, была непростой — напрячься таким образом, чтобы захватить как можно больше пространства внутри наручников, а потом, сжавшись, получить небольшую, хотя бы в полсантиметра, свободную зону внутри них. Рахмон-бобо отметил для себя внутрикомнатные ориентиры и расстояния до них. Между кроватью и окном находился радиатор центрального отопления, на краю стола лежала чайная ложечка. Хитрости остались незамеченными. Тюремщик погасил в комнате свет и вышел, придвинув к кровати ведро-парашу, оставив дверь открытой. Вскоре щелкнул выключатель. Время потекло медленно. Потом и вовсе остановилось. Старик не мог сказать, сколько он лежал тихо, размеренно дыша. Его тюремщик был неподвижен. Рахмон-бобо, насколько мог, вытянулся и словно стал длиннее. Одновременно начал вытягивать ногу в направлении стола. В комнате было темно, малейшая неосторожность могла оказаться непоправимой. Осторожно, словно трал, разыскивающий проход в минных полях, нога старика кружила над столом. Рахмон-бобо весь взмок, определяя безопасное место для ее приземления. Чайная ложечка на краю стола лежала вверх ребром — старик предусмотрительно подпер ее куском хлеба. В какой-то момент ступня коснулась ложки, сразу свалив с ребра.

«Барух ха-шем! — Она не упала. — Благословенно имя Твое!»

Начались сложные маневры растопыренными пальцами ноги. Для осуществления задуманного ложка должна была оказаться между ними. Был момент, когда она, невидимая в темноте, почти невесомая, скользнула вдоль ступни со стола, и Рахмон-бобо едва успел прижать ее вертикально к кромке и снова уложить на столешницу. Прервать работу, чтобы, отдохнув, снова начать поиск ложки, он не решился… Неожиданно, когда уже не оставалось никаких надежд, ложка внезапно наклонилась, встала на ребро и сама проскочила между пальцами. Теперь он держал ее крепко и смог переправить на кровать…

Дыхание в соседней комнате было еле слышно, но равномерно.

Отдохнув, Рахмон-бобо снова захватил ложку пальцами ноги — но теперь уже на кровати. Крепко зажав, он снова вытянул ногу, на этот раз к радиатору центрального отопления. Сразу выяснилось, что он не все рассчитал. Рахмон-бобо до боли тянулся из металлических браслетов; бедро, нога, рука вытянулись в одну прямую линию…

Тщетно! Ложка не достала до радиатора! Ей не хватило нескольких миллиметров… Рахмон-бобо дернулся изо всех сил. Удар по батарее был едва различим… Он лежал, глядя в потолок, набирая силы для следующей попытки…

Кареглазая блондинка — продавщица «Зеро» — узнала Рэмбо и «мерседес», принялась отчаянно флиртовать. Рэмбо приобрел большущую дорогую коробку конфет, которую тут же подарил.

—Ты широкий… Спасибо.

Вспомнили общих знакомых, о которых говаривали накануне.

— Туркмения не появлялся… И Шайбу не видно.

— Про Туркмению прошел слух, что его посадили…

Она легла грудью на прилавок, Рэмбо, возвышавшийся на две головы, мог оценить сверху ее упругую наполненность.

—Тебе лучше знать… Так?

Рэмбо снова принимали за мента. Он, собственно, и оставался им. Он рассказал о владелице «Волги», на которой по доверенности гонял рэкетир.

—Плата! Ее сын. Вон их подъезд!

Коммерческий киоск давно уже стал центром притяжения местных бригад. Продавщица знала всех.

—Мать — из бывших. Даже из сильно бывших. Госдача, пайки. Сейчас в административной инспекции. Мой шеф ей исправно отстегивает. Муж тихий. Перенес инфаркт.

—Что Плата?

— Из ребят, пожалуй, самый толковый. Тоже бывший спецназ… Хочешь телефон?

—У меня есть…

Дверь Рэмбо открыла Мадам.

— Это вы звонили? — Лишенные мышц припухлости у подбородка колыхнулись в улыбке. — С кем-то из бывших сослуживцев сына неприятность?

— С Туркменией!

— Этот как сошел с рельс, так и не встанет. Теперь с ним это постоянно.