Отрок. Покоренная сила - Страница 6
На голове – шляпа, шапка такая с полями, обернута кисеей и концы на спину спускаются. Это тоже потом нарисую. Вообще-то кружевной ворот можно отдельным сделать, только прикалывать или прихватывать на живую нитку…
На протяжении всего Мишкиного монолога дед сидел с таким видом, словно в его присутствии творится что-то крайне неприличное, а он, по независящим от него причинам не может вмешаться. Наконец старый солдат не выдержал:
– Михайла! А ну-ка соври, что это тоже в книгах отца Михайла есть.
– Зачем врать? – Мишка изобразил оскорбленную невинность. – Я эту книгу в Турове на торгу видел у ляшского купца. Не продавалась, да и писана не по-нашему, но картинки он мне дал посмотреть и объяснил кое-что. Книга называлась: «О благородном искусстве верховой езды и охоты на полевую дичь».
«Врете, сэр, и даже не краснеете, Нинеи на вас нет».
– И он тебе так все подробно рассказал? – не сдавался дед. – С чего бы это?
– А это тот лях, деда, который сразу полсотни наших матрешек перекупил. Он, как узнал, что их я делал, сразу таким разговорчивым стал. Ну, я и попользовался.
– Тьфу, едрена-матрена, ну на все у него ответ есть!
Сбить мать с портновской темы, однако, было не так-то легко.
– Что ж ты сердишься, батюшка? Мне Никифор говорил про того купца, все так и было. Миша, а еще там какие-нибудь платья были нарисованы?
– Нет, мама, только охотники: с луками, с самострелами, с соколами – это же про охоту книга. Я что подумал, мама. Если мы на будущий год опять поедем воинское учение представлять, и Анька с Машкой в таких платьях по кругу проедут, да хоть по разу из самострелов выстрелят – женихи у нас на заборе гроздьями висеть будут. Выбирай – не хочу!
Реакция матери была молниеносной:
– Батюшка, надо нам на будущий год опять в Туров ехать.
Дед в ответ лишь обреченно вздохнул.
«Замужество дочерей – святое дело. Не становись на пути – сшибет, как электричкой».
Однако не тем человеком был сотник Корней, чтобы оставлять за кем-нибудь последнее слово.
– До будущего года еще дожить нужно, Анюта, пока что и так хлопот полон рот. Ты вот девкам задания раздала, а я – тебе. Платья там всякие, седла бабьи… Тьфу, и говорить-то противно. Ладно, с этим сама разбирайся. А с самострелами, раз уж начали… Назначаю тебя бабьей десятницей, даже полусотницей. Учи всех подходящих баб и девок из семьи. Разбирай их на десятки, ставь над ними десятниц. О самострелах с Лавром сама договаривайся. В поле не води, бери тот кусок тына, к которому наше подворье примыкает. Велишь холопам, чтобы подходящий помост изладили, лестницы и все прочее. В общем, все так, будто бы вам тут оборону держать, если в осаду сядем. Михаилу тебе, Анюта, в помощники назначаю, пока с воинской школой на эту… Михайла, как ты говорил?
– На базу.
– Пока он с воинской школой на базу не отъедет… Ох, не лежит у меня душа к вашим игрищам, ну какой у девок порядок может быть? Перестреляете друг друга…
– Порядок будет, батюшка, да такой, что ратникам не снился, – твердо пообещала мать. – Не беспокойся.
– Кхе! Дай-то Бог. Ты Прошку-то зачем позвать велела?
– Щенков на всех не хватит, батюшка, пусть пробежится по селу, вызнает, где еще взять можно и что взамен попросят.
– Пустобрехов бы не набрал, – озаботился дед, – такие псы, как Чиф был, – редкость.
– Это Прохор-то пустобрехов наберет? – мать преувеличенно удивленно подняла брови. – С его-то даром?
– Кхе, тоже верно.
Следующие несколько дней стали для Мишки настоящим кошмаром. Допросы с пристрастием, которые учинили ему мать и сестры по поводу покроя амазонки, довели его до полного отчаяния. Уже к концу первого дня у Мишки созрело твердое убеждение, что воспетый классикой американской литературы капитан Батлер был либо абсолютно вымышленным персонажем, либо извращенцем и психом одновременно.
Ну не мог нормальный мужик, тем более офицер-артиллерист, так досконально разбираться в женских тряпках. В противном случае, он вместо «клевого прикида» видел бы на любой женщине лишь сложный набор из вытачек, клиньев, пройм, вставок, прошивок, рюшечек, фестончиков, оборочек и еще черт знает чего, – начисто отбивающий всякий интерес не только к самой тряпочной конструкции, но и к тому, что находится внутри нее.
В конце второго дня исполнения столь опрометчиво взятой на себя роли кутюрье, очевидно находясь в состоянии временного помрачения рассудка, Мишка проговорился бабам о таком дьявольском изобретении, как кринолин, после чего и вообще начался сущий ад. Сколько обручей должно быть? Какой ширины? А как в этом сидеть? И так далее, и тому подобное. Как в этом сидеть, Мишке никогда и в голову не приходило задуматься, об остальном в общем-то тоже. И деваться некуда – домашний арест.
Утром третьего дня Мишка проснулся в холодном поту. Всю ночь его терзал кошмар: его собственные чертежи, сделанные углем на столе, во сне ожили и накинулись на Мишку, размахивая отрезами тканей и терзая его плоть иголками, булавками, ножницами и прочим портновским инструментом.
«Блин! Ну это ж надо было умудриться устроить самому себе такой геморрой! Едрена-матрена, как изволит выражаться его сиятельство граф Корней Агеич. Помнится, сэр Майкл, после визита к чете князей туровских вы подыскивали себе место в одной из питерских психушек? Позвольте отдать должное вашей прозорливости, сэр. Актуальность вопроса не подлежит сомнению.
Вчера, если вы изволили обратить внимание, при посещении раненых один из них смотрел на вас так, словно намеревался осведомиться о вашем душевном здоровье. Это когда вы, сэр, позвольте вам напомнить, завели с маэстро Артемием разговор о дамских головных уборах, употребляемых в тех регионах необъятной земли Русской, где упомянутому маэстро Артемию довелось побывать на гастролях.
Итак, сэр Майкл, в дурдом! В дурдом! Труба зовет!
Имеется, впрочем, и альтернатива: рассказать бабам о корсетах и бюстгальтерах, а потом пойти на реку и утопиться. Лед на Пивени уже слабый, вот-вот ледоход начнется, так что долго мучиться не будете. Смею вас уверить, сэр: Бог тоже мужчина, Он поймет вас и простит.
С другой стороны, сэр, есть смысл с радикальными решениями особенно не торопиться. Во-первых, интересно посмотреть, чем же это все закончится, во-вторых, не вы один мучаетесь, что истинно цивилизованного человека не может не радовать».
Мишкин «внутренний собеседник» был прав. Досталось-таки от баб и деду. Для решения проблемы дамского седла был привлечен шорник, тоже оказавшийся в числе новых холопов (умел Лавр подбирать кадры, не отнимешь). Седел он делать не умел, и ему, для ознакомления с предметом, было отдано на растерзание одно старое – из дедовых запасов.
Седло шорник успешно распотрошил, но дальше дело не пошло. По Мишкиной подсказке было решено отправить шорника «на стажировку» к ратнинским кожевенникам, а для переговоров был командирован дед. Вернулся он только вечером, пьяным вдрызг, озадачил публику безапелляционным заявлением, что лошадь от подобной срамотищи на спине обязательно сойдет с ума, и, с трудом удерживая вертикальное положение, направился в оружейную кладовую.
«Тенденция, однако! Вы не обратили внимания, сэр Майкл, на то, что лорд Корней после каждого случая неумеренного употребления горячительных напитков обязательно направляется в арсенал? Возможно, причина подобного поведения заключается вовсе не в милитаристских наклонностях господина сотника, а в том, что по соседству находятся апартаменты нашей общей знакомой по имени Листвяна? А что вас, собственно, удивляет, сэр? Как писал классик: “Любви все возрасты покорны!”»
Единственным мужчиной, не испытавшим никаких неприятных ощущений от мобилизации на портновские работы, оказался Лавр. Задание на изготовление металлической фурнитуры для дамских туалетов он, по-видимому, воспринял в качестве новой увлекательной технической задачи и принялся за ее решение с энтузиазмом истинно творческой личности. Увы, сочетание этого энтузиазма с технологическими возможностями XII века грозило увеличить вес дамского облачения где-то на килограмм, из расчета на одну персону.