Отрок. Покоренная сила - Страница 4
– Ну… По праздникам, еще для совета с дружиной, еще… не знаю.
– Собирает князь смысленых мужей, – принялся объяснять дед, – которые не только путный совет дать могут, но и без которых княжий указ толком не выполнить. Поначалу сильно не пьют, так только, для приличия. Князь заботу свою излагает, потом слушает советы и принимает решение. Называет, кому что делать, с кого за что спрос будет. Потом начинают пить в полную силу, а князь опять глядит и слушает. Кто не пьет – недоволен, за ним пригляд нужен, но если уж очень сильно пьет, тоже может быть недовольным. Потихоньку языки развязываются, начинают высказывать, у кого что на уме, спорят, ругаются, бывает, и морды бьют. И тут такое открывается, что в ином случае никогда и не узнаешь. А наутро бирючи указ оглашают, и бывает так, что в указе дело поручается вовсе не тому, про кого на пиру говорилось. Но указ составлен, и люди все подобраны так, что противники и недовольные – всегда в меньшинстве. Дураки потом ходят и удивляются: «Ох, ну что за князь у нас, что за разумник!» А на деле-то сами ему все и рассказали.
– Но баб-то на пир не допускают. А как же Нинея?
– Княгиня обычно сидит, пока настоящая пьянка не началась, потом уходит. Вот и Нинея посидит, пока разговор о деле будет идти, а потом сама решит, оставаться или уходить. Ты за нее не беспокойся, она лучше нас с тобой знает, как да что.
– Ну вот, будут и про тебя говорить: «Ох, ну что за воевода у нас, что за разумник!»
– Михайла! – дед грозно нахмурился. – Я тебе говорил: уймись со своими шуточками?
В дверь просунулась голова Роськи.
– Господин сотник, дозволь доложить?
– Ну что там еще?
– Девки щенков забрали и не отдают!
– Каких еще щенков?
– Мы от боярыни Гредиславы Всеславны привезли помет трех сук от Чифа, – принялся объяснять Роська. – Для воинской школы. А они их там тискают, всякую дрянь в рот суют, а щенки еще и сосать-то толком не умеют…
– Погоди, погоди… – Дед замотал головой, как конь, отгоняющий мух. – Для какой воинской школы?
– Для нашей.
– Тьфу ты! – у деда начало иссякать терпение. – Да знаю, что для нашей! Щенки-то там на хрена сдались?
– Деда, – вмешался Мишка, – помнишь, ты как-то говорил, что надо Прошке щенка подарить и посмотреть, как он его воспитывать будет. Дар, мол, у парня.
– Кхе… Было чего-то такое… Ну и что?
– Мы будем обучать охрану купеческих караванов. Помнишь, как Чиф засаду почуял? Всех спас тогда.
– Так ты хочешь псов на засады натаскать?
– Да, деда. Раздать каждому из учеников по щенку, пусть сами учатся и псов учат.
– Роська! – рявкнул дед. – Кто там у девок заводила?
– Машка, то есть Мария Фроловна, она и корзинку из саней…
– Ишь ты, Фроловна… А ну, за волосья ее и сюда!
– Слушаюсь, господин… – Роська растерянно умолк. – А как же… за волосья…
– Что непонятно, десятник? – повысил голос дед и пристукнул деревяшкой в пол.
– Все понятно, господин сотник, бегу!
– Так. Значит, натаскать на обнаружение засад… – Дед одобрительно покивал каким-то своим мыслям.
– И еще от стрел уворачиваться, а то Чифа…
Голос у Мишки, неожиданно для него самого, дрогнул. Дед сочувственно глянул на внука, вздохнул:
– Кхе… Да, справный был пес… Ты себе-то щенка возьмешь?
– Нет, не буду.
– Что ж так?
– Второго Чифа уже не будет, а другого – не надо.
– Кхе… Ну, как знаешь… А кто же учить пацанов станет?
– Прошка. Будет кинологом Младшей стражи.
– Кем? Михайла, да сколько ж можно?
– Прости, деда. «Канис» – «собака», «логос» – «наука». Кинолог – собаковед.
– Собаковед… Придумают же.
Из-за двери раздался топот ног, девичий визг, в горницу влетела Машка и, споткнувшись о порог, брякнулась на четвереньки:
– А-а-а, деда-а-а! Он меня за косу-у-у…
– Молчать!!! Встать! Сопли подобрать! Волосья оправить! Живо!!!
Машка вскочила на ноги, бодро шмыгнула носом и мгновенно привела в порядок прическу. Только что «во фрунт» не встала.
«Да, сэр, хорошо поставленный командный голос и четкая формулировка приказа творят чудеса! В патриархальном обществе. А в демократическом – такое в ответ получил бы…»
– Кто разрешил щенков брать? – прокурорским тоном поинтересовался дед.
– Им там холодно было, а я…
– Я не спрашивал: тепло или холодно! Я тебя, лахудра, спросил: кто разрешил?
– Никто. Но я же…
– Молчать! Дурищи, щенки еще молоко-то сосать толком не умеют, а вы им что в пасть совали?
– Потрошки куриные…
Дверь снова открылась, и в горнице появилась мать. По всему было видно, что пребывает она в настроении самом что ни на есть воинственном.
– Анюта, я тебя не звал! – попытался пресечь конфликт в зародыше дед. Но не тут-то было. Мать гордо откинула голову и совсем не скандальным, но холодным, как лед, тоном заявила:
– Я в своем доме, батюшка, могу и без зова.
– Совсем охренели бабы…
– И поэтому нас можно таскать за волосы и бить лбом об дверь? – все тем же ледяным тоном осведомилась мать.
– Если приказано, то и об дверь!
– И за что ж такая ласка?
У матери на лице стал медленно проступать румянец. Дед, похоже, тоже начал заводиться.
– А за то, что дура беспросветная, только о баловстве и думает! Если башка ни на что больше не пригодна, то и двери ею открыть не грех, – дед распалялся все больше. – Это еще не ласка!!! Я так приласкаю, забудет, как звали, а не то чтобы не в свое дело нос совать!!! Щенков для дела привезли, а не для игрушек! Чурка осиновая – сосунков потрохами кормить. Я вот тебя саму сейчас сырые потроха жрать заставлю!
Мать выслушала дедову тираду внешне совершенно спокойно, только еще больше раскраснелась. Безошибочно вычленила из всего информационного потока рациональное звено и повернулась к Машке:
– Зачем щенков взяла? Хочешь вместе с Анной нужники помыть?
– Мама-а-а!
– Не реветь!
Мать топнула ногой.
«Блин, что значит: столичное воспитание! Прямо классная дама из Института благородных девиц».
Дед, почувствовав в невестке союзника, сразу помягчел и перешел на ворчливый тон:
– Одни игрушки в голове, ну хоть бы чего-нибудь путное…
– Вот и нет! – неожиданно выпалила Машка. – Я из самострела стрелять выучилась!
«Извивы девичьей логики: где щенки и где самострелы… Блин!!! Как это выучилась?!»
Дед словно прочел Мишкины мысли:
– Как это «выучилась»? Кто позволил… Кто учил?
– Кузьма, – тут же заложила двоюродного брата Машка. – Он новые штаны порвал, боялся, что мать ругать будет. Я зашила. А он на следующий день рубаху располосовал – и опять ко мне. Я и говорю: буду тебе все дырки зашивать, сколько ни прорвешь, а ты учи стрелять. Я уже от тына в тряпку на четвертой вешке попадаю.
– Да я и тебе, и Кузьке… Нет, Анюта, ты слыхала?
– Слыхала, – мать согласно склонила голову. – Но мы, батюшка, еще с первым делом не решили.
– С каким таким первым?
Мать всем корпусом развернулась к Мишке и глянула так, что тот оторопел.
«Ох, да у нее не хуже, чем у Нинеи, получается – царица разгневанная!»
– Ты! – мать словно выстрелила этим словом Мишке в лицо. – Ты, когда Немой со мной грубо обошелся, кинулся меня защищать! Сейчас твой крестник так же обошелся с твоей сестрой. Почему смолчал?
«Ой, мама…»
Мать развернулась к деду и снова выстрелила словами:
– Оба раза по твоему приказу, Корней Агеич! Ладно там – среди своих, а здесь – на глазах у холопов!
Дед попытался что-то ответить, даже уже открыл рот, но мать, остановив его жестом, повысила голос:
– Ты о чем думаешь, старый? Одна внучка воеводы с драным задом нужники моет, вторую при всех за волосы тягают. Сколько еще холопов придется Бурею отдать, чтобы они разницу между собой и нами усвоили?
Ты! – мать развернулась к Роське. – Мария – твоя сестра! Что бы ты сделал, если бы кто-то чужой ее обижал? Так не веди себя, как чужой!