Отражение: Миссия (СИ) - Страница 96

— В душ и поедем в город, — сообщил он, ставя мужа на землю и выжимая свою косу.

— Продуктов купим про запас, чтобы завтра не мотаться, — добавил Себастьян. — Ты мой любимый котик.

Барнс вжал Себастьяна в перила террасы, притираясь пахом к паху, давая почувствовать свое возбуждение.

— Моя лапушка, — жарко выдохнул он ему на ухо, прихватывая задницу. — Уверен, что хочешь куда-то ехать?

— Я голодный, а дома жрать нечего, — виновато сказал Себастьян.

— Значит, в город, — заключил Барнс. — Я так соскучился по тебе.

Первые, наверное, полгода после смерти Жоржетты, Себастьян настолько ушел в себя, что ни о какой интимной близости и говорить не приходилось, и Барнс не трогал, не настаивал, страдал молча и очень глубоко внутри, но не от отсутствия секса, а от состояния Себастьяна. Потому ему стало лучше, и все вроде как наладилось, но Барнсу каждый раз казалось, что что-то не так. Не было той страсти в Себастьяне, того всепоглощающего желания. Иногда Барнсу казалось, что Себастьяну больно от того, что он может получать удовольствие. И это не на шутку пугало.

Они поужинали в Гонолулу и там же запаслись продуктами в огромном круглосуточном гипермаркете. Себастьяна узнавали, просили автографы. Со своей серебряной шевелюрой он еще больше бросался в глаза, чем раньше.

— Спрячу тебя в подвале и никому не буду показывать, — с улыбкой сказал Барнс, когда они уже ехали обратно.

— Ух ты! — широко улыбнулся Себастьян. — Но знаешь, в чем проблема, котик? В нашем доме в Нью-Йорке в подвале прачечная.

— У нас тут хороший подвал, надо, кстати, будет сюда оружие перевести, — задумчиво сказал Барнс. — Ну, когда насовсем переедем. Только пока не знаю, как. Так что я запру тебя в этом подвале. Поставлю тебе там кроватку, прикую к чему-нибудь длинной цепью и буду приносить тебе вкусняшки.

— Ты перевезешь оружие и я буду отстреливаться, — пообещал Себастьян. — Когда мы еще жили в Румынии, я сделал себе рогатку и как-то выбил соседке окно. Как же она орала!

— Нет, лапушка, до оружия ты не дотянешься. Подвал большой, я об этом позаботился, — рассмеялся Барнс. — Так что сидеть тебе в подвале на цепи и видеть только меня. Чтобы к тебе люди не тянули свои лапки.

— Тридцать лет тянули — и ничего, а тут ты вдруг напрягся, — удивился Себастьян.

— Я все тридцать с лишним лет напрягаюсь, — честно сказал Барнс, — а сейчас у меня появился хороший подвал. А вообще, я просто тебя очень люблю и безумно ревную, хотя и знаю, что ты только мой.

— Вроде я тебе поводов ни разу не давал, — еще сильнее удивился Себастьян.

— Еще бы ты мне повод дал, — искренне изумился Барнс. — Хорошо, я не ревную, но я не знаю, как назвать это чувство собственничества, которое я к тебе испытываю. Лапушка, кроме того, что я тебя люблю, я чувствую к тебе еще много разного. И очень боюсь остаться без тебя. Остаться один.

Барнс не стал озвучивать, что он с ужасом переносил это чувство почти одиночества, когда Себастьяну было совсем плохо.

— У нас с тобой еще очень много времени, — уверенно сказал Себастьян. — Вот увидишь.

Когда они приехали домой, Барнс очень быстро постарался разобрать все покупки, но быстро не получилось, кухня была еще исследована не до конца, поэтому пришлось даже вдвоем потратить на это какое-то время. Как только последний пакет был разобран, а его содержимое разложено по местам, Барнс прижал Себастьяна к столу, уткнувшись ему в шею, и глубоко вздохнул, застонав на выдохе просто от того, что наконец-то может обнять его, наконец-то пиздец, длившийся два года с переменным успехом, закончился, Себастьян снова мог жить дальше.

Себастьян притерся к Баки бедрами и обхватил руками за шею.

— Опробуем спальню? — предложил он.

— И спальню тоже, — пообещал Барнс, стекая к ногам Себастьяна, расстегивая на нем джинсовые шорты, без церемоний стаскивая их вместе с бельем. — Но начнем мы с кухни.

Он вжался лицом в пах, лизнув практически вставший член, впился пальцами в ягодицы, сминая их в своей сильной хватке так, что могли остаться синяки, и обхватил губами головку.

Себастьян застонал, толкаясь бедрами вперед. Он чувствовал себя так, словно они с Баки занялись любовью в первый раз.

Барнс легко пропустил член в горло, позволяя головке мягко толкаться в стенку глотки, простонал что-то, плотно сжимая губы. Он просто весь полыхал изнутри от счастья, от желания, от того, что все снова вернулось на круги своя, они с Себастьяном вновь могли в полной мере наслаждаться друг другом.

— Господи, Баки… — простонал Себастьян. — Остановись, или я сейчас кончу.

Барнс сжал член Себастьяна у основания, не давая кончить, но выпустил изо рта не сразу, пососав головку. А потом развернул его, заставляя опереться руками о столешницу, и, раздвинув упругие половинки, коснулся сжатого входа кончиком языка.

Себастьян застонал, чувствуя, что у него подкашиваются ноги. Он лег на столешницу и расставил ноги шире.

— Интересно, — оторвался Барнс, поглаживая пальцами нежные складочки, — ты кончишь только от того, то я буду тебя вылизывать?

И снова игриво провел языком по входу.

— Хочешь проверить? — выдавил Себастьян.

— Даже не знаю, — жарко выдохнул Барнс, и снова лизнул. — Я хочу, чтобы ты кричал от удовольствия и просил еще.

— А я хочу твой хуй в заднице и много-много смазки, чтоб хлюпало.

— Значит, получишь, — пообещал Барнс, снова приникая ртом к сжатым мышцам.

Он вылизывал Себастьяна, тихо постанывая от удовольствия, мял его задницу ладонями и просто с ума сходил от этого невероятного ощущения, когда твой партнер откликается тебе в полной мере. Проблема была только в одном — смазка была в рюкзаке в коридоре. До нее надо было дойти, а это значило прерваться, но он не хотел прерываться ни на секунду.

— Смазка, Баки! — взмолился Себастьян. — Пожалуйста!

— Жди! — почти приказал Барнс, оторвавшись от Себастьяна, ломанулся в коридор, быстро потроша карман клапана, нашел, что искал, и вернулся обратно, на ходу стаскивая с себя шорты и белье.

Он чуть не упал, запутавшись в одежде, но сумел скинуть ее и отправить куда-то в угол. Вернулся к Себастьяну, который так и остался полулежать на столешнице, и снова принялся вылизывать его, но теперь уже добавив пальцы.

Себастьян заскулил. Он чувствовал внутри такую пустоту — и только Баки мог ее заполнить.

Вылив какое-то невероятное количество смазки на Себастьяна, на себя, Барнс приставил к растянутому пальцами входу головку и толкнулся, проникая внутрь, дурея от тесноты, сжимающей его, от отзывчивого тела под руками, от собственного чувства, которое переполняло его, захлестывало с головой.

Он медленно вошел до конца, выдыхая, вжался лбом между лопаток, пережидая острый приступ возбуждения.

Из горла Себастьяна вырвался долгий протяжный стон. Баки заполнил его, прогоняя пустоту и даря наслаждение.

— Люблю тебя, — горячечно шептал Барнс. — Как же я люблю тебя.

Подождав несколько секунд, давая Себастьяну привыкнуть к себе, Барнс взял какой-то бешеный темп, самозабвенно трахая Себастьяна, сжимая его в объятиях так, что дышать было больно. Словно он дорвался до любимого мужчины после долгого целибата.

Себастьян, зажмурившись, вскрикивал от каждого толчка. Тяжеленный деревянный стол, скрипя ножками по плиткам пола, сдвигался к стене.

— Давай, — выдохнул Барнс, поворачивая голову Себастьяна к себе, целуя, облизывая губы. — Давай, кончи для меня.

Еще пара толчков — и Себастьянт взвыл, чувствуя, как кровь в жилах воспламеняется, как он кончается, вспыхивает, тает…

Он распластался по столу безвольной тряпочкой, время от времени вздрагивая, и прерывисто дышал.

Барнс протяжно застонал, догоняя Себастьяна в несколько мощных толчков, чувствуя, как он сжимает его в себе, как сладко стонет, и это этого сносила крышу на раз.

Тело прошила судорога оргазма, и оно стало ватным, расслабленным. Барнс улегся на Себастьяна, понимая, что ему тяжело, но сейчас он был не в силах пошевелиться.