Отражение - Страница 44

Куплю, — сказал я. — Почем?　

Это на богоугодное дело, — ответила она. — Пожертвуйте, сколько можете. — Свободной рукой она извлекла деревянную шкатулку с прорезью в крышке. На какое именно богоугодное дело собирались пожертвования, стенки шкатулки умалчивали.　

Доставая кошелек, я дружески осведомился у девушки о цели сборов.　

Святых дел много, — отвечала она.　

Я вытащил фунтовую бумажку, свернул ее и опустил в прорезь.　

И много вас тут собирает деньги? — спросил я.　

Она невольно повернула голову в сторону и,　

проследив за направлением ее взгляда, я увидел, что на остановке автобуса стоит другая девушка, тоже что-то предлагает пассажирам, а чуть поодаль — еще одна. Девушки улыбались. Они были хорошенькие, но одеты просто.　

Как тебя зовут? — спросил я.　

Она улыбнулась еще лучезарнее, словно этого было достаточно, чтобы ответить на мой вопрос, и протянула мне камень.　

Спасибо вам, — сказала она. — Ваш дар принесет много добра.　

И пошла вниз по улице, на ходу извлекая другой камень из складок широкой юбки. Я смотрел ей　

вслед: вот она подошла к пожилой женщине с　

добрым лицом и предлагает ей свой товар. Старовата для Аманды, хотя у девчонок не всегда разберешь, а уж у этих и подавно. Навстречу мне шла еще одна юная продавщица камней. Благостное, нездешнее выражение отпечаталось на лице обеих, как фирменный знак, так что догадаться, сколько девушкам лет, было трудновато.　

Не хотите ли купить пресс-папье?　Хочу, — ответил я, и все повторилось сызнова.　Как вас зовут? — спросил я.　Сьюзэн, — ответила она. — А вас?　

Теперь уж настала моя очередь улыбаться вместо ответа.　

Покачав головой, я двинулся дальше, и через полчаса оказался счастливым обладателем четырех пресс-папье.　

Аманда сегодня здесь? — спросил я четвертую девушку.　

Аманда? У нас нет Аманды… — Но тут она запнулась и посмотрела в сторону, взглядом выдав себя.　Ну, нет так нет, — сказал я, улыбнувшись, и притворился, что ничего не заметил.　

«Продавщица» ответила мне дежурной улыбкой и пошла дальше, а мне пришлось выждать, прежде чем я смог, не вызывая подозрений, подойти к той, на которую она смотрела.　

Это была совсем молоденькая, небольшого роста девушка с нежным лицом и удивительно ясными глазами. На ней была широкая юбка и теплая куртка с капюшоном. Темно-русые, как у меня, волосы не вились, и сколько я ни вглядывался в лицо, мне не удалось обнаружить между нами ни малейшего сходства. Может быть, она дочь моей матери, а может быть, и нет. Девочка протянула мне размером со сливу темно-синий камень с черными прожилками.　

Очень красивый, — похвалил я. — Почем? — И услышал традиционный ответ. Потом, протягивая фунт, позвал:　Аманда…　

Она вздрогнула и вопросительно посмотрела на меня.　

Меня зовут не Аманда.　А как?　Мэнди.　Мэнди?..　Мэнди Норт.　

Стараясь даже дышать осторожно, чтобы не спугнуть ее, я улыбнулся и спросил, давно ли она живет на Конюшне Фермы Зефир.　

Всю жизнь, — просто ответила она.　С друзьями?　Да, — кивнула она. — Они мои наставники.　Ты счастлива?　Конечно. Мы трудимся во славу господню.　Сколько тебе лет?　

К ней вернулись сомнения.　

Вчера… мне исполнилось восемнадцать… Но я не должна говорить с посторонними о себе — только о камнях.　

Совсем ребенок, подумал я. Наивна не по годам. Нет, не умственно отсталая, конечно, нет, простушка, как сказали бы в прежние времена.　

Застенчивая, как все девушки ее возраста, Мэнди казалась выросшим в подземелье цветком: ни　

живости, ни кокетства, ни намека на пробуждающуюся женственность.　

Ну, о камнях так о камнях. У тебя есть еще? — спросил я.　

Она кивнула и достала из кармана другой камень. Я похвалил товар и, протягивая девочке очередной фунт, спросил:　

Как звали твою мать, Мэнди?　Не знаю. — Она испуганно посмотрела на меня. — Вы не должны спрашивать о таких вещах.　Мэнди, ты в детстве каталась на пони?　

Ее безмятежный взгляд на мгновение вспыхнул воспоминанием, но тут она заметила кого-то за моей спиной — радость в глазах погасла, и Мэнди густо покраснела от стыда.　

Я оглянулся и увидел крепкого мужчину с неулыбчивым лицом. Не первой молодости — лет на пять постарше меня — тщательно, опрятно одетый и очень недовольный субъект.　

Это что еще за разговоры, Мэнди? — строго спросил он ее. — Ты же знаешь наши правила. Первый день собираешь деньги и уже вступаешь в разговор с первым встречным. Будешь опять работать на кухне. Иди к девочкам, они ждут тебя, иди, они отведут тебя домой. — И резким поворотом головы показал на группу девушек, стоявших поодаль. Мэнди пошла к ним. У нее подгибались ноги. Мужчина смотрел ей в след.　

Бедняжка. Бедняжка Аманда. Бедная униженная сестренка.　

Вам чего надо? — спросил меня мужчина. — Девочки говорят, что вы у всех купили камни. Чего вы хотите?　Да ничего, — ответил я. — Мне камни понравились.　

Мужчина посмотрел на меня недоверчиво; в это　

время к нему присоединился второй, точно такой же; он подошел к нам после того, как побеседовал с девушками.　

Этот тип расспрашивал девочек, как их зовут, — сказал он. — Искал Аманду.　Но у нас нет Аманды.　Это Мэнди. Он разговаривал с ней.　

Оба разом взглянули на меня, сощурив глаза, и я понял, что пора «делать ноги». Повернувшись к ним　

спиной, я пошел на автостоянку — меня не пытались остановить, но следовали за мной. Не придав этому должного значения, я выбрал кратчайший путь к стоянке, но на всякий случай обернулся проверить, идут они за мной или отстали, и убедился, что не только не прекратили преследования, но их стало четверо — двое других были молодые ребята, ровесники девушек. «Слишком здесь людно, — подумал я, — вряд ли они решатся на что-то серьезное». Я оказался прав. Ничего серьезного действительно не произошло. Крови, например, не было вовсе.　

У автостоянки я заметил еще троих, и не успел сделать шаг к входу, как все семеро окружили меня плотным кольцом. Чтобы расчистить себе путь, я оттолкнул одного из них, но лес рук сразу же обрушился на меня, и я был вынужден отступить на обочину. Преследователи оттеснили меня к толстой кирпичной стене. Может, кто-нибудь из почтеннейшей британской публики и видел, что происходит, но предпочел благоразумно пройти мимо. С минуту я стоял, привалившись к стене, и разглядывал семерых Братьев.　

Что вам от меня нужно? — спросил я.　Зачем ты искал Мэнди? — спросил один из тех, кто постарше.　Она моя сестра.　

Двое взрослых недоуменно переглянулись. Потом первый решительно покачал головой:　

У Мэнди нет семьи. Ее мать давно умерла. Ты лжешь. С чего это ты взял, что она твоя сестра?　Чтоб больше ты сюда не совался, понял? Ходит тут, вопросы задает, — сказал второй. — Сестра, говоришь? А по-моему, ты журналист.　

Слово «журналист» привело Братьев в совершенно нехристианскую ярость — меня несколько раз ударили головой об стену, возможно, сильнее, чем следовало; и лупили они меня и пинали ногами чуть крепче, чем положено, — но что я мог сделать. Расшвырять их, как нападающий регбист, и попытаться вырваться — пожалуй. А более ничего. Бывают такие вот идиотские ситуации, когда в драке ни одна из сторон не желает заходить слишком далеко. Они могли бы запросто избить меня до полусмерти, если бы захотели, да и я мог их изрядно покалечить — но к чему заводиться, ведь меня просто предупреждали, это было очевид　

но, так что я ограничился несколькими затрещинами да парой подножек, только и всего.　

Если бы я сказал им, что Мэнди унаследует огромное состояние — пусть только докажут, что она моя сестра, — это спасло бы меня от избиения. Но я предпочел промолчать.　

У весовой с кислой миной стоял Гарольд и ждал, пока я подойду поближе.　

Опоздал… — сказал он. — И хромаешь… В чем дело?　Растянул сухожилие.　Скакать-то сможешь?　Да.　Ну, слава богу.　Виктор Бриггс здесь? — спросил я.　Нет, он не приехал. Можешь не волноваться — у Панциря нет никаких шансов выиграть, так что скачи, как обычно. И чтобы без глупостей. Всяких там геройских штучек-дрючек чтобы не было, понял? Думай о лошади. Если с Панцирем что случится, я тебе голову оторву.