Отравленная роза (СИ) - Страница 7

— …Как мисс Кэрроу? — спросил он учтиво.

— Хорошо, готовится примкнуть к нам, изучает Тёмные искусства.

Северус не мог поверить в услышанное, как это возможно? Амикус с гордостью произносил эти слова, без единого намека на сопротивление дочери, а даже наоборот, словно её мучила жажда, предвкушение…

Её фигура появилась в дверях кабинета, где двое Пожирателей вели неспешную беседу.

— Аллегра, дорогая! — сказал темноволосый мужчина, отпив виски из стакана. — Не составишь ли ты нам компанию, мы как раз обсуждаем некоторые дела, о которых тебе будет интересно послушать…

Глаза. Ясные серые глаза, в них не было ничего. Вся её сущность выражала странную отчужденность, нескрываемое высокомерие. Она зашла в помещение, гордо задрав нос, как истинная дочь своего отца. Ни один мускул на её лице не дрогнул… А ведь Северус, возможно, пришел, чтобы рассказать о происшествии в Хогвартсе. Пускай оно случилось год назад, но он не думал, что Аллегра могла забыть опасность разглашения её тайны. Странно, от неё веяло холодом, иная, не та девушка. Подменили, даже внешность – аккуратно расчесанные волосы и легкий макияж – в своем поместье она была юной женщиной. Конечно, когда Северус покинул дом Кэрроу, он долго размышлял над её поведением… заинтересовала. Заинтересовала мастерской актерской игрой, неужели Амикус не видит маски? Как тяжело, наверное, стоить из себя аристократку, когда, по сути, являешься просто милым, лохматым мальчишкой. Милой одинокой девушкой. Северус ухмыльнулся в который раз, когда слово «милая» врезалось в сознание, отдавая каким-то непониманием. Казалось, в его черствой, холодной голове не может быть подобных ассоциаций, но ничего иного на ум не приходило, это слово словно вытравливало и коробило его рассудок. Впоследствии он начал задумываться о том, что является её настоящим образом? Может, игрой было то, что он видел в Хогвартсе? Но, черт подери, именно сегодня он узнал, что его подозрения пусты и ничтожны. Она едва не покончила с собой! Значит мальчишка-тихоня — это все же её настоящее я.

«Как же тебе помочь, Аллегра?».

====== Глава 4. На пути к самообману. ======

Его грация, невыносимая таинственность, отягощающая сознание внешность сложились из оттенков скрытности и болезненной агрессии, он сам себя слепил таким. Образ был выдрессирован и доведен до ума многолетним одиночеством и чувством вины. Окружение: он нашел счастье в книгах, которые стали друзьями, а к зельям он относился как к духовным любовницам. Но эта страсть была вызвана деградацией эмоций и чувств за недостатком живых людей, женщин, собеседников, от которых он сам отгородился. Морщины рисовали картину тоски всего мира, неровная складка меж бровей, уголки губ, стрелками указывающие вниз, он слишком много хмурился и даже в одиночестве нередко замечал за своим лицом бесконтрольную мимику. Среди уродливых отражений реальности, в которых не было места простым человеческим радостям, он пал духом, но искусно делал вид, что держится, от этого становился еще более мрачным и требовательным к окружению. А кто был его окружением — студенты? Дамблдор? Лорд?..

Да, вся эта пелена из людей, которых он совершенно не хотел видеть, дышать с ними одним воздухом, превратила Северуса в холодного монстра, черную летучую мышь подземелий, хотя может, они не виноваты. Он один повинен в своей судьбе. Написал собственный персонаж сквозь тернии ошибок, сквозь её смерть.

Лили… Она была иной, не такой как другие, а может и совсем обычной. Северус видел в ней идеал, воплощение самых сокровенных мечтаний, безукоризненную девушку, которая предпочла другого. Чувства к ней сильны и живы до сих пор, вот только предмет его сладостных мук уже давно не в этом мире. Мысли снова заставили подойти, нет, просто за шкирку поволокли его к каменной чаше со светящимися бликами, отголосками прошлого, моментами, где Лили была счастлива, жива…

Она была и осталась несбывшимся, недостижимым. «Несбывшееся» – он вновь и вновь тянул к нему руки, но не мог ощутить, ведь в Омуте памяти она была лишь дымкой, бездушной декорацией, воспоминанием, от которого раненое сердце не могло отказаться. Снова и снова Северус плыл по картинам прошлого, наблюдая за её улыбками. Акт величайшей красоты, приписывающий Лили божественный лик: рыжие волосы лежали россыпью рубинов на плечах, зеленые глаза напоминали волны несбывшихся желаний, в которых тонул черноволосый паренек, тихоня... Безусловно, она создавала впечатление небогатой, но, казалось, одаренной подчинять себе место, людей и вещи девушки, как подчинила себе Северуса, непреднамеренно. И не один он был в восторге от этого огненно-рыжего создания. Вокруг нее всегда была толпа – мародеры. Подчиняющиеся этой магии гриффиндорцы. Они попили кровушки у Снейпа и отобрали самое родное и сокровенное, коим он так никогда и не овладел. Магглорожденная, она не была вейлой, но всегда могла управлять остальными, не прилагая к этому никаких усилий. Обладание Лили духовно – эта цель не осуществилась, лишь осталась тупой болью где-то в отдаленных уголках затвердевшего сердца…

*

Кто он? Быть может, легкий ветер, сомнительно развеивающий духоту, или морозный день в череде зимних месяцев? Неживой, словно изваяние, безмолвный инфернал, одна из марионеток Темного Лорда. Злобный, суровый профессор зельеварения, простой учитель, за маской которого скрывается убийца.

Сторона света…

Почему-то невозможно сопоставить Снейпа и свет как таковые. Это что-то из серии небывальщины.

Утро. Слишком рано для подъема и слишком поздно для последних минут сна. Книжка в руках – бесполезное чтиво для убийства времени. Буквы не складывались в слова, а плыли смутными очертаниями черного по белому. С хлопком страницы закрылись, и фолиант был брошен на пол. Невольный взгляд на кресло. Что привлекло в грубой потертой ткани предмета мебели? Заинтересовало то, чего там быть никогда не могло. Пустая затея, все же, согревающая душу психическим расстройством, заставляющая думать о чем-то неестественном, несбыточном. Сосредоточенное усилие помогло мне увидеть Северуса почти ясно: сделав это, я почувствовала еще большую неудовлетворенность, ничего кроме очертания мужчины с холодным взглядом, сидящего со скрещенными на груди руками представить не удалось. Образ высокомерия и, в то же время, приземленности очерчивал острые скулы и черные глаза, крючковатый нос предполагал строгость. Нет, он не может быть иным. Но почему в детстве он казался другим, каким-то более реальным, эмоциональным, открытым? Этот идеал растворился, практически в первый же день поступления в Хогвартс. Недобрый, желчный, гиперхолодный…

Как мог совершиться самообман, пускай и в столь юном возрасте? Что-то заныло в душе, по-видимому «сердечная мигрень», — чувство, которое я хорошо знала, но не придавала ему особого значения, оно появлялось всякий раз, когда мысли уводили слишком далеко, набирали обороты несбыточной любви, заглушали трезвый рассудок, плевали на очевидную невозможность развития отношений между нами. А потом…

Возвращение к реальности, и ты начинаешь переживать каждый день как данность, лишь изредка бросая косые взгляды на преподавателя, который никогда не обратит внимания на твое ничтожное существование. Вчера на Астрономической башне он спас меня. Не пойду больше на такой крайний шаг, потому что именно Северус сохранил мою никчемную жизнь, решил за меня. Не позволил исчезнуть, упасть и разбиться, подарил мне лишние глотки воздуха, нарисовал новую линию на ладони, продлил. Глупая…

«Теперь ты обязана существовать, из-за его геройства, не подпитанного истинными мотивами, но все же, геройства».

Любовь вырастила меня глупой, Северус вырастил меня иной, благодаря ему я не такая как все эти чертовы дети Слизерина. Именно эти чувства вызвали развитие не по указке тирании отца…

Считала его принцем, и мои чувства отнюдь не изменились после того, как я узнала истинное лицо «идеала» в стенах Хогвартса. Северус, только в своих мечтах я могу произносить твое имя, тот день, когда оно слетит с моих губ и с факультета не снимут сотню баллов, будет самым счастливым. Красная дата календаря будущего, которая никогда не осуществится. Певучее имя заставляло трепетать ускользающие теплые чувства, разбазаривало частички души, разбитые и снова склеенные без каких-то мелких осколков. Та самая душа была словно прохудившаяся ваза с водой.