Отмщение - Страница 17
Юрий Николаевич же, несмотря на мощное образование, оказался не лишен богатого спортивного опыта. Природа не обделила талантом, физическими задатками, потому не использовать их было бы крайне расточительно. Да и традиции советские способствовали всестороннему развитию - если, конечно, не превращать любительский уровень в профессию.
Заодно вспомнив годы занятий культуризмом, Поджига начал с массажа. Не благообразного, распространенного в качестве дани моде, а самого настоящего - это Кузнецов испытал лично. Только лично прошедшие через такой сеанс могут оценить, насколько далек он от приятного времяпрепровождения. Старик, несмотря на возраст, благодаря твердости рук и сохранившейся хватке с профессиональной безжалостностью выворачивал суставы, прощупывал мышцы. Тонус Александр, конечно, восстанавливал. Только вот чувствовал себя совершенно разбитым - словно после целого дня напряженных тренировок.
Но дальше оказалось лишь хуже. Обретя уверенность, Поджига постепенно перешел к более сложным комплексам - стал тренировать Александра заново пользоваться телом: подниматься на кровати, вставать на ноги, ходить... И за несколько дней произошло чудо.
Немалая заслуга в том принадлежит и самому адмиралу: постоянно подгоняемый изнутри желанием вернуться к своим, встать плечом к плечу, а не отлеживаться в безопасности, Кузнецов часами истязал себя изнурительными упражнениями.
Алиса вначале пыталась возражать. И, конечно, с точки зрения академической науки полостью была права. Только не всегда сухие, строгие рамки рациональности можно применить. Именно это ей тактично объяснил Поджига, аккуратно отведя в сторонку. И, конечно, девушка смирилась. Так постепенно в доме сибирского отшельника наладился новый быт. Поднимаясь до зари, хозяин привычно занимался хозяйством. Постепенно к утреннему ритуалу стала присоединяться Алиса. После Юрий Николаевич непременно устраивал торжественный завтрак - самую важную трапезу дня. С появлением в доме женских рук хозяин все заботы свалил на Камерун, а за собой оставил роль почетного председателя.
А потом идиллия внезапно кончилась - разом, как отрезало. После разгрома под Сургутом немецкого контингента в район были стянуты дополнительные силы. Не то, чтобы они стали зверствовать... Не сразу. Вначале предпочитали укреплять позиции. Судя по поспешной основательности, с которой интервенты окапывались, далеко не единожды им настучали по носу. А европейцы - они на ошибках учатся. Прилежно и со старанием. Так что вначале было тихо.
Но постепенно активность стала нарастать: то и дело по району стали шерстить усиленные патрули. Поговаривали даже, хотя Поджига и относился к слухам скептически, что для контроля за местностью выделили элитную егерскую роту. Не абы каких с бору по сосенке собранных европейцев - настоящих, прокаленных солнцем африканцев, потомков тех самых немцев, кто в ТОЙ войне сопротивлялся до конца. И, как твердили те же слухи, опасений у германского командования хватало, чтобы с умопомрачительной легкостью сослать элитную часть в заснеженную Сибирь. Кузнецов, естественно, мог с невообразимой легкостью перечислить кого и почему тут ловят. "Ну да поймают они теперь, держи карман шире!" - с мстительной, злой лихостью думал про себя адмирал. И, конечно, не поймали.
Зато подтвердилась практика вековой давности: если дела с противником не ладятся, а сделать ничего нельзя - будет крайним мирное население. До взятия заложников пока ещё дело не дошло. Но и от либерального заигрывания с местным населением не осталось и следа. Этим немцы грешили в первые дни: то ли по приказу сверху, то ли по странной европейской натуре. Поигрались и прекратили. Поглядывать на гражданских стали без всякого пиетета. Зато новую блажь отыскали быстро: по ближайшим деревням и весям шерстить начали с особым усердием. А для Кузнецова и Алисы такая активность была очень не к стати: ни документов, ни крепкой легенды... Да и Юрия Николаевича подставлять совсем не хочется - его ведь за укрывательство орденом не наградят. А если вскроется факт шашней с самыми натуральными партизанствующими армейскими, то могут и вовсе в расход. Гуманизм гуманизмом, но когда до начальства и цивилизации далеко, всяческие бюрократии становятся как-то проще...
Можно было бы особо не торопиться, срываясь вот так с места в карьер. Но Кузнецов ощущал на душе странную муторность. Да ещё и медик... Поджига несколько дней назад приводил одного хирурга - для консультации. После заверял, что человек надежный, проверенный, и никогда, и ни за что... Оно, может, и так. Но береженого, как говорится. Да и понял прекрасно этот хирург, что перед ним не какие-то дальние родственники. Ну не проведешь так профессионала на красивых словесах. Он ведь не в паспорт смотрит (которого и так нет). А уж характер осколочных ранений и ожогов от взрыва и вовсе ни с чем не спутать.
Так что, не разводя долгих церемоний, ещё затемно утром Кузнецов и Алиса выложили свои намерения приютившему хозяину одинокого дома. Тот отговаривать не стал, прекрасно прочувствовав недосказанную подоплёку. На сборы времени тратить почти не пришлось - благо своих вещей у беглецов не было. Но тут Поджига расстарался - обеспечил обоих. Алиса сошлась размером с хозяйской дочкой, а Александру пришлось брать хозяйское. Альтернативы то нет: в форме не особо пощеголяешь, а больше все равно не в чем... Единственное, что Кузнецов не отдал - погоны. Поджига было принялся уверять, что сохранит, но куда там. Вопреки здравому смыслу, ведь любой обыск мог теперь обернутся трагедией, адмирал не пожелал расстаться с опаленными, выгоревшими погонами. Может, из сентиментальности, может - в дань традиции. А может из-за гложившего чувства вины.
Отправляться решили поездом в любой крупный город, куда удастся взять билеты. Поездом потому, что и удобнее затеряться, да и не осталось особо вариантов. Машины сейчас ходить почти перестали - сказался дефицит поставок бензина и перебои в работе обслуживавших инфраструктуру служб. Да и зима выдалась уж больно суровая: снежная и морозная. Точь-в-точь под стать очередным вторженцам.
На вокзале ожидаемо царила толчея, гвалт и суматоха. Наших работников было не видать, а немцы, видно, пытались сами разрулить ситуацию, но где там! И беженцы, и паникеры, и просто застигнутые войной люди. И вся эта масса людей пытается куда-то добраться, попасть. Поняв, что момент упущен, да и нет ни сил, ни специалистов, чтобы бороться, немцы просто плюнули на порядок. Единственное, что жестко контролировали - график движения. Пусть на вокзалах творится черт те что, но поезда должны убывать и прибывать по графику...
Немудрено, что в столь пестрой и мутной обстановке Кузнецову и Камерун удалось с легкостью затеряться. Да и с поездом все сошлось удачно - даже билетов не понадобилось. Скверно, конечно, что взяточничество расцвело буйным светом, но хотя бы с посадкой и проездом не возникло проблем. Ну а три червонца "на лапу" проводнику у Поджиги нашлось. Сердечно распрощавшись со стариком, Александр и Алиса кое-как протиснулись сквозь толпу в вагон. Полка досталась одна, в плацкарте, но по нынешнему времени это ещё очень даже неплохо. Кузнецов сел ближе к проходу, подсознательно стремясь защитить девушку от опасности, а Камерун, переживая горечь прощания, отвернулась к окну.
Не зря говорят, что беда не приходит одна. Поезд тронулся нервно, рывком - так что полки заходили. По вагонам в едином порыве пронеслось где ворчание, а где и откровенно крепкое словцо. Кузнецов на миг отвлекся, когда кто-то из последних успевших заскочить на подножку и протиснуться внутрь невольно потерял равновесие и толкнул адмирала. Александр, чувствуя боль от нежданно побеспокоенных ожогов только скупо ухмыльнулся искренности рассеянных извинений. И краем глаза успел заметить, как с противоположной верхней полки рушится вниз огромный чемодан. Хоть и было поздно, адмирал все же дернулся вперед, в желании помочь. Но смог лишь наблюдать, как тяжелая кладь неумолимо, безразлично близится к Алисе...