Открывая Москву: прогулки по самым красивым московским зданиям - Страница 9

Я сообщил невообразимую новость нескольким молодым людям, столько же, как и я, ценившим Румянцовский музей и видевшим в нем народную славу. Они тоже не хотели верить, но пришлось нам поверить, когда мы пошли за справками, и тотчас же убедились, что да, правда, намерение уничтожить Румянцовский музей в Петербурге в самом деле существует и что дело в ходу, хотя содержится под порядочным секретом. Это глубоко возмущало нас. Из числа этих знакомых мне всего ближе был тогда Владимир Ив. Ламанский, с которым мы постоянно встречались в Публичной Библиотеке (он состоял там в числе молодых “вольно-трудящихся”, заведенных в то время бароном Корфом): нас соединяли многие общие интересы, общие научные и отечественные взгляды, мы были приятели. Убедившись оба, что Румянцовскому музею действительно грозит опасность и что времени терять нечего, мы решили, что надо попробовать остановить это некрасивое дело, если есть еще какая-нибудь возможность.

Мы начали с того, что повидались со всеми главными учеными петербургскими, академиками и профессорами, и передали им новость про Румянцовский музей. Все были поражены не меньше нашего и точно так же не хотели сначала даже верить. Печатные протесты были в то время в большом ходу у нас везде, и к ним часто прибегали люди самых разнообразных общественных настроений. Протест получил следующий вид:

Заявление.

“В Петербурге пронесся слух, что Румянцовский музей будет переведен в Москву, самое здание продано, а собрание рукописей, книг и прочие коллекции переданы в Московский университет. Главное значение музея заключается в его рукописях, незаменимых, как единственных в своем роде. Долгом считаем выразить наше убеждение, что такое нарушение прав Петербурга на один из его лучших исторических памятников было бы невознаградимою потерею для здешних исследователей русской истории и древности. А. Востоков. – Н. Булич. – Н. Благовещенский. – A. Вицын. – К. Кавелин. – Н. Костомаров. – В. Ламанский. – П. Пекарский. – А. Пыпин. – И. Срезневский. – B. Стасов. – М. Сухомлинов”.

Говорят: это должно быть сделано потому, что в Москве необходимо устроить публичную библиотеку, а Румянцовский музей в Петербурге лишний: им пользуются слишком мало, а в Москве, напротив, будут пользоваться много; там он послужит основанием, ядром будущей публичной библиотеки, около которого станут группироваться будущие приращения.

Но оба эти резона в полной мере не логичны. Какая же связь между тем, что в Москве надо устроить публичную библиотеку и что в Петербурге есть Румянцовский музей? Неужели московская библиотека не может быть основана без Румянцовского музея, и только один Румянцовский музей может сделать то, что явится на свет московская публичная библиотека? Никто, конечно, не станет спорить против того, что Москве библиотека нужна, и можно только жалеть, что ее там до сих пор нет. Но за что же лишать, по этому случаю, Петербург того, что принадлежит ему вследствие события исторического – патриотического подвига государственного канцлера графа Румянцева, лишать Петербург того, что составляет его гордость?

Говорят, будто в Москве сокровища Румянцовского музея будут полезнее, чем в Петербурге. За что такое унижение Петербурга, за что такое непомерное превознесение Москвы? И кто может быть не то что судьею, а пророком в этом вопросе? Для этого нужна была бы какая-то невообразимая и невиданная комиссия, которая решила бы, что все сделанное до сих пор петербургскими учеными, на основании Румянцовских рукописей, мало или ничтожно, а Москва будет работать совершенно иначе. Не надо забыть того, что классические сочинения, хотя бы одного только Востокова, почти исключительно опираются на Румянцовский музей…

Любопытно также было узнать: мыслимо ли было бы, чтоб Париж, Лондон, Берлин или Вена согласились бы отправить в Реймс, Лион, Бордо или Гавр, – и Йорк, Дублин, Эдинбург или Оксфорд, – в Лейпциг, Кассель, Йену или Штутгарт – одну из своих капитальных библиотек, да еще преимущественно состоящую из наидрагоценнейших рукописей? Конечно – никогда!

Говорят тоже: у нас нет денег на то, чтоб поддерживать в должном виде Румянцовский музей. Но тогда пусть будет объявлена публичная подписка, и верно соберется довольно рублей на то, чтоб починить дом – да еще какой дом! Дом исторический, дом, пожертвованный русскому народу государственным канцлером графом Румянцевым, дом, где он жил, собирал многие десятки лет великие интеллектуальные сокровища для образования и возвышения этого народа!

(…) Но кроме всех этих доводов есть еще один, самый важный, который, несмотря на это, был совершенно позабыт авторами проекта о переводе Румянцовского музея из Петербурга в Москву. Это именно тот, что Румянцовский музей есть собственность не казенная, а народная. Канцлер Румянцев завещал русскому народу и все сокровища науки, им собранные, и дом, где сам жил. Всякий народ гордится такими фактами своей истории, всякий народ старается увековечить не только факт, но и все, что относится к высокой личности, его произведшей. В Париже или Лондоне не только никому не пришло бы в голову спустить “по вольной продаже” дом Румянцева, но его берегли бы на веки веков как зеницу ока, его держали бы чуть не под стеклянным колпаком. Быть может, назвали бы именем Румянцева соседнюю улицу, площадь. У нас – собираются вычеркнуть его вон посредством аукциона!

Румянцовский музей известен по всей Европе. И вдруг, в один прекрасный день, он вытерт вовсе, как резинкой.

Какой пример и наука будущим патриотам, когда они будут знать, что у нас нет ничего твердого, ничего прочного, что у нас все что угодно можно сдвинуть, увезти, продать!

Года два назад в Лондоне зашла речь о том, чтоб по крайней тесноте места перевести Британский музей из одного квартала Лондона в другой. И что же? Общественное мнение поднялось одной массой, парламент был засыпан представлениями и просьбами о том, чтоб этого не делали. “Как! трогать Британский музей с места, заговорили все. Нет, это не хорошо, этому не следует быть. Пускай скупают кругом дома, кварталы, по какой бы то ни было цене, но чтоб Британский музей не был тронут с места”. Так оно и сделалось. Все только потому, что там понимают, что такое значит историческое чувство, уважение сердечного патриотизма отдельных лиц, народная гордость. В Лондоне не стали бы справляться с буквой какого-то завещания, не стали бы доискиваться, с ревностью буквоеда, что Румянцев сказал и чего не договорил в своем завещании. Посмотрели бы на дело в общей его сложности и больше всего похлопотали бы о том, чтоб пожертвованное народу достояние не ездило с квартиры на квартиру и чтоб заключающий его дом остался на веки цел».

Мы привели далеко не весь текст Стасова, но он вполне заслуживает цитирования. Ибо тема противостояния между петербургскими и московскими учеными, между общественностью двух столиц не стала менее животрепещущей. Один уж возглас Стасова: «За что такое унижение Петербурга, за что такое непомерное превознесение Москвы?» – чего стоит. При чем же здесь унижение? Дело в другом. Три десятка лет прозябал и ветшал Румянцевский музей в Петербурге, о чем мы узнали из процитированного «Положения…». И вдруг, когда появилась возможность его спасти, подняли бунт питерские общественники, говорят, даже сходку в университете устроили. Так что же они молчали раньше? Перенос музея в Москву – это не вопрос превосходства одного города над другим, а решение давно назревшей проблемы сохранения коллекции. И ведь какое наидостойнейшее место выбрали москвичи для музея – в самом центре, напротив Кремля.

Москвичи в не меньшей обиде на Петербург. Эрмитаж никак не отдает обратно собрание импрессионистов, переданное из Музея изобразительных искусств им. Пушкина в 1940-х годах. Можно, вероятно, предложить обмен: мы им Румянцевский музей, а они нам Моне, Ренуара, Сезанна, Пикассо и других, которых собирали в своих московских усадьбах Щукины да Морозовы. Пока эта идея пришла в голову лишь автору этой книги, чего вполне достаточно. Ведь если подобное начнется, конца видно не будет. Нам только дай волю…