Открытое письмо молодому человеку о науке жить - Страница 7

Как видите, работы у вас по горло. Перейдем к вашему досугу.

Вчера у меня в гостях был молодой человек вашего возраста, он сказал мне:

— Я знаю, что вы трудитесь круглый год с утра до вечера. Люди моего поколения совершенно не понимают такого образа жизни. Наша эра — эра досуга. Уже сейчас можно предсказать, что скоро рабочий день сократится до семи часов, потом до шести часов, потом до пяти, отпуск будет длиться не три недели, а три месяца. Однако западный мир ни в чем не будет ощущать недостатка. Наука, создавая все более и более совершенные машины, придет на помощь промышленности. Заводы будут работать сами собой, людей заменят компьютеры. Труд утратит свою ценность. Истинной проблемой станет проблема организации досуга. Что вы на это скажете?

— Не думаю, — ответил я, — что стоит стремиться к эре полной праздности. Прекрасно, конечно, что люди больше не работают, как в дни моей юности, по десять — двенадцать часов в день. Шесть часов? Пусть шесть, это немного, но еще терпимо, ведь к рабочему времени прибавляется время на дорогу. Каждый из нас сможет уделить три-четыре часа в день чтению, садоводству, детям, сможет заниматься спортом, ходить в театр и в гости. Ладно. Пока все прекрасно... Пойдем дальше. Представьте себе двух-трехчасовой рабочий день. Боюсь, как бы люди не почувствовали тоску и неприкаянность. Вся прелесть досуга — в контрасте между работой и отдыхом. Сегодня нам доставляет огромное удовольствие отойти от станка или отложить в сторону бухгалтерскую ведомость, чтобы заняться спортом, взяться за книгу или отправиться в путешествие. В тот день, когда никакая работа не будет прерывать наш досуг, над нами нависнет угроза скуки.

— Придется к этому приспособиться, — сказал он. — Чтобы занять всех людей в стране, где почти все будут делать машины, необходимо все больше и больше сокращать рабочий день. Иначе возникнет вынужденный досуг, то есть безработица. Кстати, разве в прошлом не было целых народов, состоящих из праздных людей? Там все делали не машины, а рабы, владельцы же их становились Платонами и Сенеками. А разве средневековый рыцарь ходил на службу? Да и совсем недавно, в XIX и в начале XX века, высшее общество представляло собой кучку бездельников, отнюдь не жалующихся на жизнь. Чем заняты все эти светские люди в цилиндрах, описанные Прустом, кроме обедов в клубе да ужинов у любовниц? Если прежде такой образ жизни вполне устраивал меньшинство, почему бы в будущем ему не стать достоянием всего народа?

— В вашем парадоксе есть доля истины, — ответил я. — В самом деле, средневековый рыцарь посвящал время охоте, битвам и поклонению даме сердца, а грек времен Перикла — философии, легкой атлетике и политике. Я допускаю, что продолжительный досуг перевоспитает людей нашего времени и привьет им вкус к достойному времяпрепровождению. Как-то раз меня попросили надписать мои книги в заводской библиотеке. Любознательность рабочих и работниц, их тяга к культуре живо тронули меня. Дешевые издания открывают народным массам доступ к творениям классиков и, несомненно, в чем-то изменяют их жизнь. Но если не хлебом единым жив человек, то и не чтением единым. Боюсь, его одолеет скука, а скука — мать войны.

Он пожал плечами.

— Ваши опасения, — сказал он, — в наше время смешны. Войны больше не будет; все знают, что это слишком опасно... Мы требуем права на лень. Разве это не естественное состояние первобытных народов в теплых странах? В наши дни благодаря центральному отоплению все страны стали теплыми. Вы раз сто писали, что только досуг создает питательную среду для любви-страсти и психологического анализа. Почему же то, что было верно в XVII веке, перестало быть верным в веке XX? На протяжении большей части жизни любовь — самый приятный способ препровождения времени.

— Конечно, но для расцвета любви-страсти, любви-чувства нужен был определенный моральный климат, складывавшийся под влиянием религиозных запретов, уважения к женщине, целомудренного языка. Сегодня, как вы мне сами сказали, большая часть молодежи не верит в бога, верующее меньшинство находит возможность договориться с небесами. О каком уважении к женщине может идти речь, когда она демонстрирует свою наготу на пляже, на экране, на сцене. Покров тайны сорван раз и навсегда. Что же касается целомудренного языка, то уж и не знаю, где его искать. Все говорят всё, включая самые грубые слова. Чтобы избежать насмешек, самые робкие романисты считают своим долгом называть не только кошку кошкой, но каждый орган человеческого тела его лаконичным непечатным наименованием. В результате любовь сводится к играм в постели, на диване или на траве.

— Приятным играм.

— Приятным, но однообразным. Тысяча три любовницы искушают того, кто еще не знал женщин или знал их мало. Начиная с тридцатой появляются отвращение и скука.

— Я не согласен с вами, — сказал он. — Физическая любовь -искусство, требующее постоянной тренировки. Фантазия и изощренность помогают достичь в нем высокого мастерства.

— В один прекрасный день изнеженное и развращенное общество, прогнив окончательно, рухнет. История Древнего Востока, античности — прекрасные тому примеры. Половые органы даны нам, чтобы продолжать род, вдобавок половой акт доставляет нам немалое удовольствие. Но позвольте только этой тяге к удовольствию полностью подчинить себе жизнь тела и духа, и она убьет вас.

— Чудесная смерть.

— Отдельный человек может так говорить, но целый народ — нет. Он обязан — и склонен — дорожить своей жизнью. Да и отдельный человек тоже... «Душа развратника, — говорил Монтескье, — презирает его тело». Ему вторит Ален: «Разврат — это крушение любви, как жестокость — крушение честолюбия».

— Все эти слова для меня пустой звук, — сказал он. — Обилие увлечений — не разврат, а просто обновление удовольствия путем смены партнера. Вы же сами цитировали Гёте: «Всякое начало любезно сердцу». Я мечтаю, чтобы вся моя жизнь состояла из начал.

— Вы увидите, что это непросто. Пора начал проходит. Я верю, что любовь украсит ваш досуг, но не думаю, что она заменит вам все. Тяга к искусству, спорту, путешествиям гораздо долговечнее.

На этом я прощаюсь с моим гостем и возвращаюсь к вам, чтобы посоветовать вам смолоду выбрать какой-нибудь вид спорта и овладеть им в совершенстве. Благодаря этому вы вступите в братство, объединяющее народы, расы, классы. Если вы прыгаете с шестом выше чем на пять метров, если вы пробегаете стометровку за десять с небольшим секунд, вы становитесь членом самого закрытого из клубов. Хорошо играя в теннис, футбол, регби, вы едва ли не в любом уголке земли будете чувствовать себя как дома. Спорт — бескорыстная деятельность, которая чудесно заполняет свободное время. Спортивные игры на воде и на берегу придадут в ваших глазах новое очарование горам, морю и женщинам.

Нужно ли вам заниматься каким-нибудь искусством? Искусство — не игра, самое великое искусство является одновременно и самым серьезным. Оно дарит душе свободу и покой. Искусство даст вам то, в чем отказывает жизнь, — мир, «внятный не разуму, а чувствам». Самый лютый враг душевного равновесия — воображение. Оно рисует нам будущее, полное невзгод и опасностей. Оно будит воспоминание о прошлом, погружая нас в пустые грезы о том, что могло бы случиться — и не случилось. Искусство заворожит вас зрелищами, неподвластными вашему воображению. Общение с госпожой Бовари совершенно безопасно, вам не надо ни уличать, ни спасать ее. На сцене вы увидите людей безумных, неблагодарных, жалких. В жизни их драмы выбили бы вас из колеи. Сидя в зрительном зале, вы мирно наблюдаете за ними и очищаетесь от своих страстей. Искусство предлагает духу то, в чем жизнь ему отказывает: единство созерцания и душевного спокойствия.

Вы сказали мне, что кино — прекрасное искусство; согласен. Нельзя сказать, чтобы оно часто радовало зрителей шедеврами. Есть масса посредственных и даже плохих фильмов. Но то же можно сказать и о книгах. Мне случалось пережить в кино большое потрясение («Улица»[14], «Короткая встреча»[14], «Непоседа»), иногда у меня захватывало дух от неожиданности («В прошлом году в Мариенбаде»[14], «Клео от пяти до семи»[14], «Земляничная поляна»[14]). Видел я и кинокомедии, не уступающие лучшим театральным постановкам: «Положение обязывает»[14], «Все или ничего»[14]. Такие фильмы доказывают, что кино в самом деле прекрасное искусство, пожалуй, оно лучше всего отвлекает нас от наших собственных забот и тревог. Вы полагаете, что в будущем появятся кинорежиссеры, которые займут в истории искусств такое же место, как писатели и драматурги. Почему бы и нет?