Открытие Сибири - Страница 13

Это первая черта, сближающая культуры ачинских палеолитических строителей с тем, что характерно для Бурети и Мальты: поселки с прочными домами из костей вымерших животных ледниковой эпохи. Иначе говоря, тот же хорошо нам знакомый уклад жизни и домостроительства, который в такой же степени характерен для первобытной Ангары, как для палеолитического Дона или Украины.

Вторая черта: существование достаточно зрелого искусства, связанного с охотничьей магией. Среди прочих изделий в Ачинске уцелела уникальная вещь, несущая в себе представления о производительной силе природы, культе магии плодородия. Фигурка, вырезанная из бивня мамонта, явственно изображающая производительный орган зверя, того же мамонта. Отсюда следует, что на Ачинской стоянке разыгрывались хорошо известные нам по этнографическим материалам ритуальные обряды производительной магии. Наряженные не в комбинезоны, а в шкуры палеолитические охотники плясали, прыгали, лицедействовали. Зарождался своего рода театр, далекий предшественник настоящего театра.

Третья важная черта ачинских находок: вместе с крупными орудиями из галек в каменном инвентаре Ачинской стоянки оказались чисто «европейские» по облику изделия из узких и тонких ножевидных пластин. В точности как в Мальте и Бурети. Что всего важнее, были снабжены с боков специально сделанными выемками. Такие выемки характерны для пластин Мальты, а также для находок из европейских поселений ориньякского облика.

Снова Европа, Восточная и даже Западная!

Общий вывод из наличных данных, следовательно, таков: двадцать тысяч лет (дата Бурети — 21 тысяча лет) назад маленькими струйками, своего рода «атомами» палеолитического общества с запада через Урал проникли на Ангару охотники на мамонтов. Они сделали остановку на месте нынешнего Ачинска. Дошли до Томска, где убили и съели мамонта. Затем прочно осели в Бурети и Мальте, где построили свои поселки из костей мамонта и носорога.

Сходство находок в Мальте и Бурети настолько велико, что не остается сомнения в родственных отношениях обитателей этих поселков. Это были члены одной той же общины, оставившие после себя в наследство такое культурное богатство, которому цены нет. Быть может, они пришли сначала в Буреть. Оттуда ушли в Мальту. Об этом свидетельствует скудость находок в Бурети сравнительно с Мальтой: люди ушли оттуда, забрав свое имущество.

В Мальте же, вероятно, произошла трагедия. Мальтийцы могли стать жертвой нападения врагов или почили в результате эпидемии. Дальнейшая их судьба теряется во мгле тысячелетий. Во всяком случае, до несчастливых находок, которых придется ждать, быть может, десятки, если не сотни, лет.

Примерно десять тысяч лет назад былому единству природных условий на колоссальных пространствах Евразии приходит конец. Исчезают безграничные степи и тундры. Нет более на этих просторах и своеобразного животного мира во главе с шерстистыми носорогами и мамонтами. Одновременно складываются в Северной Азии два столь же огромных культурных и этнических мира, во всем контрастных, противоположных друг другу.

Это, с одной стороны, культуры Западной и Восточной Сибири. С другой, культуры нашего Дальнего Востока.

Конечно, у них была определенная общая основа — неолитическая культура. Лук и стрелы, шлифованные крупные орудия из камня, наконец, глиняная посуда, керамика, о которых не имел понятия их предшественник, человек палеолитического вчера. Но во всем остальном эти культуры глубоко различны: в каждой из них существовали свой образ жизни, свои традиции, как в материальной, так и в духовной жизни. Каждой области соответствовали определенные этнические группы — племена, роды со своими собственными культурными традициями, языками. Наконец, искусством, в котором, естественно, наиболее полно выражалась духовная жизнь: мировоззрение, эстетические потребности, жажда красоты, радость творческих переживаний. Все это не чуждо было и палеолиту, как мы увидели в Бурети и Мальте, но новую силу и новые формы получило в дальнейшем, на новом этапе развития культуры народов Северной Азии, в неолите. Было бы неверно думать, что каждый такой большой блок культуры каменного века представлял собой нечто монолитное и нераздельное. Этот огромный блок состоял, в свою очередь, из множества сосуществующих малых частей, которые образовывали нередко в глазах исследователя калейдоскопическую картину. Тем более сложную, что мы судим о ней лишь по отрывочным сведениям уцелевших документов — памятников, по мертвым обломкам живых некогда культур.

Примером может служить периодизация неолита наиболее изученной области Сибири — Прибайкалья. В результате применения радиоуглеродного метода датировок археологических памятников, расширения известных науке фактов, в том числе антропологических, выявляется новая, чрезвычайно интересная и волнующая картина.

Мы строили с 40-х годов убедительную тогда однолинейную картину эволюции неолитической культуры. Археологи — исследователи байкальского неолита выделили исаковскую стадию, серовскую, китойскую, глазковскую. Но датировка одного из замечательных погребений китайского типа на острове Ольхоне, на священном Шаманском мысу Бурхан, и второго — серовского по типу — захоронения на том же мысу показала, что китоец появился здесь, быть может, раньше серовца по крайней мере на тысячу или пятьсот лет. И последние серовцы были чуть ли не современники первых глазковцев… Следовательно, приходится допускать и такую возможность: на одной и той же территории параллельно развивались разнокультурные неолитические общины.

Однако при всей сложности конкретных отношений всего важнее для истории противостояние больших культурных ареалов.

Огромный культурный ареал соответствует в географическом плане тайге, лесотундре Северной Азии — Западной и Восточной Сибири. В эпоху неолита здесь жили бродячие или полубродячие охотники на лося, косулю и благородного марала. Рыболовство имело подсобное значение и ни в коем случае не определяло образа жизни, не накладывало сколько-нибудь существенного отпечатка на их духовную и социальную культуру.

В силу условий их подвижной жизни у охотников не существовало сколько-нибудь прочных и крупных объединений более широких, чем родовые коллективы. Об этом свидетельствуют небольшие по размерам могильники и остатки поселений, где домашняя жизнь концентрировалась внутри отдельных легких жилищ типа чумов или крытых дерном шатров — холомо современных охотников и рыболовов.

Принципиально по-другому в неолите складывалась жизнь древних племен нашего Дальнего Востока. На Амуре и в соседних областях Приморья, где главным источником существования была добыча проходной морской рыбы, по берегам рек стояли прочные полу-подземные жилища, существовали настоящие поселки, своего рода деревни людей каменного века.

Сложность и прогрессивное направление развития неолитических общин на Дальнем Востоке находят свое выражение и в том, что здесь неожиданно рано и широко распространяется не присваивающее только, но и производящее хозяйство. В Приморье на юге обнаружены и следы неолитического земледелия, а вместе с ним и разведения животных, сначала свиньи, а вслед за ней и крупного рогатого скота и со временем даже лошади.

Нет необходимости подробно излагать все, что известно теперь о жизни и культуре людей неолита Сибири и Дальнего Востока. Лучше ознакомиться с их искусством на отдельных конкретных примерах. В памятниках искусства всего полнее и ярче, как сказано выше, отражено своеобразие духовкой жизни исчезнувших племен.

Начнем с путешествия в глубь тысячелетий и в глубь Саянской тайги, по долине реки Уды.

В студеный зимний день третьего февраля маленькая группа в составе пяти человек: автора этой книги, А. Мазина — кандидата исторических наук, научных сотрудников А. Конопацкого, В. Молодина, фотографа В. Мыльникова, партийного работника Ниждеудинского райкома КПСС В. Сенникова и двух шоферов вышла на двух «газиках» из гостеприимной гостиницы «Уда» вверх по реке с тем же названием. Наш путь лежал к знаменитым Ярминским порогам и еще более известной Нижнеудинской пещере, слава которой гремит в науке уже второе столетие.