Открытие себя (худ. Р. Авотин) - Страница 2

Во флигеле была заметна суета. Мысль о том, что сейчас надо войти, смотреть на это, давать объяснения, вызвала у Азарова чувство, похожее на зубную боль. «Итак, снова Кривошеин! – яростно подумал он. – Ну, если он повинен и в этом происшествии!..»

Аркадий Аркадьевич поднялся на крыльцо, быстро прошел по тесному, заставленному приборами и ящиками коридору, вступил в комнату и огляделся.

Большое, на шесть окон помещение лишь отдаленно напоминало лабораторию для электронно-математических исследований. Металлические и пластмассовые параллелепипеды генераторов и осциллографов с вентиляционными прорезями в стенах стояли на полу, на столах и на полках вперемежку с большими бутылями, банками, колбами, чашами. Колбы теснились на шкафах, громоздились на зеленых ящиках селеновых выпрямителей. Всю среднюю часть комнаты заняло бесформенное на первый взгляд устройство, оплетенное шлангами, проводами, причудливо выгнутыми трубами с отростками; за ним едва просматривался пульт электронной машины. Что это за осьминог?!

– Пульс прощупывается, – произнес женский голос слева от академика.

Аркадий Аркадьевич повернулся. Свободное от бутылей и приборов пространство между дверью и глухой стеной заполнял полумрак. Там два санитара осторожно перекладывали с пола на носилки человека в сером лаборантском халате; голова его запрокинулась, пряди волос обмакнулись в лужу какой-то маслянистой жидкости. Возле человека хлопотала маленькая женщина-врач.

– Шоковое состояние, – констатировала она. – Инъекцию адреналина и откачивать.

Академик шагнул ближе: молодой парень, правильные черты очень бледного лица, темно-русые волосы. «Нет, это не Кривошеин, но кто? Где-то я его видел…» Санитар взял шприц на изготовку. Азаров глубоко вдохнул воздух и едва не поперхнулся: комнату наполняли запахи кислот, горелой изоляции, еще чего-то резкого – неопределенные и тяжелые запахи несчастья. Пол был залит густой жидкостью, санитары и врач ступали прямо по ней.

В комнату деловито вошел худощавый человек в синем костюме; все прочее в нем было тускло и невыразительно: серые волосы зачесаны набок, небольшие серые глаза неожиданно близко поставлены на костистом лице с широкими скулами, втянутые щеки скверно выбриты. Вошедший сухо поклонился Азарову. Тот столь же чопорно ответил. Им незачем было представляться друг другу: именно следователь Онисимов в феврале нынешнего года занимался дознанием по делу об облучении практиканта Горшкова.

– Начнем с опознания трупа, – сухо сказал следователь, и сердце Аркадия Аркадьевича сбилось с ритма. – Попрошу вас сюда…

Азаров двинулся за ним в угол у двери к чему-то накрытому серой клеенкой, она выпирала углами, из-под края ее высовывались желтые костяшки пальцев ног.

– Служебное удостоверение, обнаруженное в находившейся в лаборатории одежде, – протокольным голосом говорил следователь, отгибая край клеенки, – выдано на имя Кривошеина Валентина Васильевича. Подтверждаете?

Жизнь не часто ставила Азарова лицом к лицу со смертью. Ему вдруг стало душно, он расстегнул воротник. Из-за клеенки показались слипшиеся, коротко остриженные волосы, выкаченные глаза, запавшие щеки, оттянутые вниз углы рта, потом выпирающий кадык на жилистой шее, худые ключицы… «Как он исхудал!..»

– Да…

– Благодарю. – Следователь опустил клеенку.

Значит, Кривошеин… Они виделись позавчера утром возле старого корпуса, прошли мимо друг друга, как всегда корректно раскланялись. Тогда это был хоть и малосимпатичный, но плотный толстощекий живой человек. А сейчас… смерть будто выпила из него все жизненные соки, высушила плоть – остались лишь обтянутые серой кожей кости. «А ведь Кривошеин, наверное, понимал, какая роль ему отведена в создании лаборатории…» – подумалось почему-то Азарову. Следователь вышел.

– Ай-ай-ай! Тц-тц… – раздалось над ухом Аркадия Аркадьевича.

Он обернулся: в дверях стоял ученый секретарь Гарри Харитонович Хилобок. Холеное лицо его припухло от недавнего сна. Гарри Харитонович был, что называется, интересным мужчиной: крупное, хорошо сложенное тело в легком костюме, правильной формы голова, вьющиеся каштановые волосы, красиво серебрящиеся виски, карие глаза, крупный прямой нос, красу и мужественность которого оттеняли темные усы. Внешность, впрочем, несколько портили резкие складки по краям рта, какие бывают от постоянной напряженной улыбки, да мелковатый подбородок. Сейчас в карих глазах доцента светилось пугливое любопытство.

– Доброе утро, Аркадий Аркадьевич! Что же это у Кривошеина опять случилось-то? А я прохожу это мимо: почему, думаю, около лаборатории такие машины стоят? И зашел… между прочим, цифропечатающие-то автоматы в коридорчике у него простаивают, вы заметили, Аркадий Аркадьевич? Среди всякого хлама, а ведь как добивался их Валентин Васильевич, докладные писал, я говорю, хоть бы другим передал их, если не использует… – Гарри Харитонович сокрушенно вздохнул, посмотрел направо. – Никак это студент! Тц-тц, ай-ай-ай! Опять студент, просто беда с ними… – Тут он заметил вернувшегося в комнату следователя; лицо доцента исказила улыбка. – О, здравствуйте, Аполлон Матвеевич! Опять вас к нам?

– Матвей Аполлонович, – кивнув, поправил его Онисимов.

Он раскрыл ящик из желтого дерева с надписью «Вещест. док-ва» черной краской на крышке, вынул из него пробирку, присел над лужей.

– То есть Матвей Аполлонович – простите великодушно! Я ведь вас хорошо помню еще по прошлому разу, вот только имя-отчество немного спутал. Матвей Аполлонович, как же, конечно, мы вас потом еще долго вспоминали, вашу деловитость и все… – суетливо говорил Хилобок.

– Товарищ директор, какие именно работы велись в этой лаборатории? – перебил следователь, зачерпывая пробиркой жидкость.

– Исследование самоорганизующихся электронных систем с интегральным вводом информации, – ответил академик. – Так, во всяком случае, Валентин Васильевич Кривошеин сформулировал свою тему в плане этого года.

– Понятно. – Онисимов поднялся с корточек, понюхал жидкость, отер пробирку ватой, спрятал в ящик. – Применение ядовитых химикалиев было оговорено в задании на работу?

– Не знаю. Думаю, ничего оговорено не было: поисковая работа ведется исследователем по своему разумению…

– Что же это у Кривошеина такое стряслось, что даже вас, Аркадий Аркадьевич, в такую рань побеспокоили? – понизив голос, спросил Хилобок.

– Вот именно – что? – Онисимов явно адресовал свои слова академику.

– Короткое замыкание ни при чем, оно следствие аварии, а не причина – установлено. Поражений током нет, травм на теле нет… и человека нет. А что это за изделие, для чего оно?

Он поднял с пола диковинный предмет, похожий на шлем античного воина; только шлем этот был никелирован, усеян кнопками и увит жгутами тонких разноцветных проводов. Провода тянулись за трубы и колбы громоздкого устройства в дальний угол комнаты, к электронной машине.

– Это? – Академик пожал плечами. – Мм…

– «Шапка Мономаха» – то есть это у нас так их запросто называют, в обиходе, – пришел на помощь Хилобок. – А если точно, то СЭД-1 – система электродных датчиков для считывания биопотенциалов головного мозга. Я ведь почему знаю, Аркадий Аркадьевич: Кривошеин мне все заказывал сделать еще такую…

– Так, понятно. Я, с вашего позволения, ее приобщу, поскольку она находилась на голове погибшего.

Онисимов, сматывая провода, удалился в глубину комнаты.

– Кто погиб-то, Аркадий Аркадьевич? – прошептал Хилобок.

– Кривошеин.

– Ай-ай, как же это? Вот тебе на, учудил… И опять вам хлопоты, Аркадий Аркадьевич, неприятности…

Вернулся следователь. Он упаковал «шапку Мономаха» в бумагу, уложил ее в свой ящик. В тишине лаборатории слышалось только пыхтение санитаров, которые трудились над бесчувственным практикантом.

– А почему Кривошеин был голым? – вдруг спросил Онисимов.

– Был голым?! – изумился академик. – Значит, это не врачи его раздели? Не знаю! Представить не могу.