Открытие Америки или Перенос Коровушкина - Страница 16

- Смотри! - значительно Повторил Николай Леонидович и перевел разговор на другую тему. - Ужинать пора! Сходи позови ван Боммеля.

В следующее утро небо обложили черные тучи, казалось, все вокруг насыщено электричеством, хотя пока лишь где-то далеко впереди, у самого горизонта, иногда вспыхивали зигзаги молний. Теперь почти все путешественники по времени собрались на носу плоскости, глядя на горизонт. Должно быть, все, как и сам Николай Леонидович, вдруг ощутили неясную тревогу, которая была словно разлита в воздухе.

Тревожное ожидание царило и на каравеллах, моряки готовились к урагану. На шканцах «Санта-Марии» появился Колумб, отдал какой-то приказ. Матросы начали сворачивать паруса. Но двигались моряки как-то нехотя.

В этот момент у Николая Леонидовича к чувству тревоги вдруг добавилось острое предчувствие: развязка необыкновенного путешествия на плавучей плоскости, возможно, уже близка. До Нового Света оставалось лишь несколько дней пути. А что будет дальше?

Сам Колумб, открыв остров Сан-Сальвадор в Багамском архипелаге, первую землю в Новом Свете, должен был затем обследовать несколько соседних островов и двинуться дальше, чтобы открыть Кубу и Гаити. Неужели и дальше эта плавучая плоскость будет идти вслед за каравеллами великого адмирала?

Но от таких мыслей Николая Леонидовича отвлекли бурные события, разворачивающиеся на «Санта-Марии»: на каравелле наконец-то вспыхнул бунт, о котором дружно сообщали все исторические хроники, - матросы хотели принудить Колумба повернуть назад. Правда, на деле бунт, как оказалось, продолжался совсем недолго, да и был каким-то совсем несерьезным.

Один из матросов вдруг бросил канат и стал бурно жестикулировать, показывая то вперед по курсу «Санта-Марии», то назад, на шкафут, где стоял Колумб в окружении нескольких офицеров. Видимо, это был призыв, оказавшийся последней каплей. Мгновение спустя толпа матросов ринулась к трапу, чтобы подняться на корму. Офицеры обнажили шпаги, один из них плашмя ударил лезвием первого из матросов, поднявшегося на шкафут.

Но тут же, словно только этого и дожидаясь, черное небо пролилось потоком воды, высокая волна подняла корму каравеллы, а нос «Санта-Марии» едва не скрылся под другой волной. Бросившись к румпелю, Колумб выровнял судно, что-то крикнул матросам, и те поспешно вернулись на палубу, чтобы с лихорадочной быстротой убирать паруса.

В мгновение ока океан разбушевался не на шутку. Три каравеллы с огромной скоростью неслись вперед, то взлетая на волнах, то проваливаясь в бездну. Словно сам Бог морей пришел на помощь Колумбу, чтобы погасить бунт, едва начавшийся, и приструнить мятежников. Однако и самому великому адмиралу тоже пришлось испытать на себе крутой нрав божества.

Зато над плавучей плоскостью гнев Бога морей оказался не властным. Удивительным образом она продолжала двигаться рядом с каравеллами столь же ровно, как и всегда, не испытывая ни малейшей качки. Иной раз волны поднимались выше нее,

но на саму плоскость не попадало ни капли, хотя на ней стало ощутимо прохладнее.

Шторм продолжался всю ночь и весь следующий день. Теперь уже сам океан с огромной скоростью нес каравеллы, на которых были убраны все паруса, на запад. А на третье утро океан снова был спокоен, и над тремя каравеллами засияло солнце. Только теперь почему-то впереди шла «Пинта», а «Санта-Мария» следовала за ней, немного опережая третью каравеллу - «Нинью».

В ночь на 12 октября 1492 года на плавучей плоскости никто не спал, открытие Америки неумолимо приближалось, а уж такой-то момент пропускать никому не хотелось. Очень ярко светила луна, освещая спокойную гладь океана, хорошо было видно, как расхаживает по шкафуту «Санта-Марии» Колумб. В эту ночь, словно предчувствуя свое великое открытие, великий адмирал тоже не ложился.

Каравеллы Колумба все ближе подходили к острову Сан-Сальвадор, но сам глава экспедиции этого еще не знал. Путешественники по времени знали и ждали, когда с мачты «Пинты» матрос по имени Родриго де Триана крикнет во весь голос: «Земля!»

На самой плавучей плоскости, между тем, в это время творилось нечто совсем уже невероятное: машины времени самых разных эпох и стран стали теперь появляться едва ли не поминутно.

В этом хаосе уже ничего нельзя было понять. Над плоскостью метался ярко-красный диск, описывая замысловатые траектории, облетая то одну новую машину времени, то другую. Растерянные голоса новоприбывших слились в сплошной непрерывный гул, но старожилы, увлеченные приближающимся открытием Америки, не обращали на новичков никакого внимания. В какой-то момент Николаю Леонидовичу показалось, что рядом с ним в толпе новичков вдруг промелькнуло и сейчас же исчезло удивительно знакомое лицо, которое он не раз видел на портретах, но кто это, он вспомнил лишь в тот самый момент, когда на «Пинте» вдруг ударил пушечный выстрел. Это означало только одно: Родриго де Триана уже выкрикнул свое знаменитое слово - «земля!».

А сам Николай Леонидович в этот момент наконец сообразил и растерянно вымолвил:

- Эдисон! Томас Эдисон!

Поверить в то, что великий изобретатель тоже, оказывается, умудрился построить машину времени, о которой все последующие поколения опять-таки по необъяснимой причине забыли, Николай Леонидович не мог: в его голове сразу же завертелся год рождения Эдисона, который запечатлелся в его памяти еще со времен студенчества - 1847 год. Это же был XIX век!

Но довести эту мысль до конца Николай Леонидович не успел: над океаном пролились лучи восходящего солнца, и в тот же момент впереди все увидели зеленую полоску - остров Сан-Сальвадор Багамского архипелага, первую землю Нового Света, который открыл Христофор Колумб.

Каравеллы великого адмирала, приспустив паруса, все ближе подходили к острову. Моряки на палубах ликовали.

А перед иррациональной плавучей плоскостью из воды вдруг поднялась полукруглая арка из неведомой субстанции, больше всего походившая на радугу, но в которой был только один цвет - красный; и плоскость медленно стала втягиваться в эту арку.

Стоявший рядом ван Боммель сжал руку Николая Леонидовича, словно тисками, но тот ничего не замечал. Как и все, кто был рядом, оторопев, он следил за тем, как, пройдя арку, плоскость метр за метров растворяется в воздухе вместе со всем, что на ней было - и теснившимися, словно на складе, машинами времени разных эпох и стран, и стоявшими на плоскости плотной толпой людьми.

Первой исчезла бочкообразная машина американца Хью, поглотив заодно целую группу стоявших на самом носу путешественников по времени. Оказавшиеся за ними, в испуге отступали, но им мешали те, что были сзади, а плоскость между тем ощутимо стала набирать ход.

Исчез серебристый шар французских путешественников по времени из 2196 года, так и не рассказавших Николаю Леонидовичу, что это за будущий научный центр Лапидовиль. Пришел черед его собственной машины времени, но сам он в этот момент находился далеко позади нее и успел еще увидеть, как прошли арку и исчезли машины китайцев, итальянца Манчи-ни, затем мальтийца…

И наконец плоскость пронесла сквозь красную арку самого Николая Леонидовича Коровушкина.

А в следующее мгновение ученый оказался в своей лаборатории, за письменным столом. В дальнем углу лаборатории ассистент Василий сидел за компьютером, углубившись в какие-то расчеты. Никаких следов машины времени в лаборатории не было, и Николай Леонидович никогда над ее изобретением не работал.

Неплохо, конечно, было бы побывать, например, при открытии Америки Колумбом или каких-нибудь иных важных исторических событиях, да и кто бы этого ни хотел, но пусть такие вымыслы сочиняют фантасты. Да и вообще подобные легковесные мысли посещали Николая Леонидовича крайне редко, а в последнее время голова его была занята совсем другими вещами.

Не так давно Николай Леонидович сформулировал важный постулат в области теоретической физики и получил за это престижную научную премию. Поневоле то и дело приходилось общаться с журналистами, несмотря на все прежние зароки. Вот и теперь по ту сторону стола сидела бойкая экстравагантная особа, и Николай Леонидович отвечал на ее вопросы. При этом брови ученого поднимались все выше, и он чувствовал, как в нем нарастает раздражение, потому что ясно было, что слова его падают в пустоту.