Отказ не принимается (СИ) - Страница 1

– Да-да, сейчас, Тимош, дай мне минутку… – бормочу я, чувствуя горячую детскую ладошку, забирающуюся под одеяло, чтобы привлечь мое внимание.

Надо вставать, но ноги до сих пор гудят, как будто я прошагала двадцать километров в гору на каблуках.

Черт, я же и правда прошагала… От остановки до турбазы… Дьявольский корпоратив.

Что? Корпоратив? Откуда здесь Тимка? Он же должен быть дома с мамой!

Я резко сажусь на постели, с трудом удерживая поехавшее одеяло.

В темноте зимнего утра я вижу детский силуэт, освещенный пробивающимся сквозь приоткрытую дверь светом бра.

Со сна не понимая, что происходит, я бросаюсь щупать кроху, но тонкие короткие и уже почти расползшиеся косички утверждают, что конкретно этот ребенок не мой. У меня мальчик.

– Ты кто? – щурюсь я в щекастую мордашку.

– Эстель, – охотно представляется малявка, у нее смешное «с» с присвистом. Имя-то какое… За что ребенку такое досталось?

– А где твои родители?

– Мама уехала, папа спит. Я есть хочу.

С ума сойти! Мамаша-кукушка и отец-пофигист! Как можно оставить без надзора ребенка? Дети же непосредственные, вот зашла в первый попавшийся коттедж, а если бы тут пьяные были? Или обидел кто? И вообще могла замерзнуть!

– А курточка у тебя есть? – с замиранием сердца спрашиваю я.

Эстель довольно машет в сторону прихожей.

– Ладно, – я тру лицо, пытаясь прогнать нервяк. – Мы сейчас позавтракаем и найдем твоего папу.

Где-то тут должен быть листок с номерами телефонов администрации. Выбираюсь из своего лежбища, вчера я так устала, что отрубилась прямо в гостиной на диване, лишь стащив джинсы, отсыревшие по низу, и натянув на себя шерстяной плед, лежавший неподалеку.

Спотыкаясь, я дохожу до рюкзака, выуживаю оттуда белые шерстяные гольфы. Вроде и натоплено, а ноги мерзнут. Ухватив за руку егозу, иду на кухню. По пути пожамкав джинсы, разочарованно вынуждена признать, что не досохли. Ну ничего, рубашка длинная и теплая, почти приличная.

На кухне девочка бодро усаживается за стол и смотрит на меня выжидающе. Я тоже разглядываю нежданную гостью. Ангелочек. Я всегда хотела дочку, чтобы выбирать платьица, плести косички, покупать красивые заколочки, но у меня Тимка. И чихать он хотел на заколочки.

Открыв холодильник, я вижу, что кое-какие продукты тут есть. Похлопала шкафчиками, ну ребенка накормлю, а сама в столовою схожу.

– Ты что будешь? Яичницу или кашу?

– Брутергроб, – тщательно выговаривает малявка.

– Только с кашей, – не соглашаюсь я.

Наступает момент торга.

– Но тогда брутергроб с вареньем! – указывает Эстель на стоящую на столе банку, которую я привезла из дома, потому что мне казалось, что в горле першит.

– Ну, гроб так гроб… – бормочу я, ставя на огонь молоко.

Девочка под руку не лезет, ни о чем не спрашивает, только внимательно следит за моими движениями блестящими голубыми глазами. Выглядит умытой, но с волосами надо что-то делать.

Накладываю кашу в тарелку, заправляю найденной в холодильнике голубикой, и пока нехитрое блюдо остывает, веду ребенка мыть руки и переплетаться. Косички выходят очень смешными, у меня щемит сердце. Мне бы дочку… Эстель убегает завтракать, а я собираюсь умыться и начать обзвон, чтобы выяснить, чей ребенок сбежал.

Приведя себя в порядок, разглядываю в зеркало лицо с темными кругами под глазами. Мне не на корпоратив надо было ехать, а отоспаться…

Внезапно мне кажется, что в зеркале за моей спиной что-то мелькает. Вздрогнув, я оборачиваюсь – никого. Осторожно выглядываю из ванной, и оказываюсь схвачена огромными лапищами. От ужаса у меня пропадает дар речи, да это и не играет роли. Одна рука придавливает меня к стене, а другая лежит на горле, сдавливая пока не больно, но ощутимо.

– Ты что тут делаешь? – шипит мне в лицо небритый полуголый мужик с тонким шрамом на подбородке.

– Я…

– Я блядей не заказывал, совсем страх потеряла? Ты знаешь, что бывает за проникновение?

– Отпустите, – хриплю я. – Я не понимаю, о чем вы…

– Как ты здесь оказалась? – хватка на горле ослабевает, но у стены я зафиксирована намертво. – Устала собирать клиентов вдоль дороги?

Карие глаза смотрят на меня не просто зло, а свирепо.

– Я живу в этом коттедже…

– В этом коттедже живу я, – сипло рявкает он. – А ты шустрая, уже и разделась…

Мужик прижимается ко мне всем телом, а руки его начинают шарить по мне, забираясь под рубашку…

– Прекратите! – я пока еще не решаюсь кричать, потому что боюсь напугать Эстель на кухне, но уже повышаю голос. – Мне дали номерок и ключи от четвертого домика. Я сомневаюсь, что они подходят к любому замку! Да прекратите!

Наглая ладонь, уже добравшаяся до моей груди и сжимающая ее, замирает.

– Я выясню… – зловеще обещает мужик.

– Да что я вам сделала? – мне плевать, что он там выяснит, лишь бы отпустил меня.

– Пока ничего. Но телефончик агентства оставь. С огоньком люди работают. Даже деревенский колорит в секс-услугах обеспечивают, – он презрительно разглядывает мою клетчатую фланелевую рубаху.

– Сначала надо позвонить в администрацию, чтобы забрали ребенка…

– Что? – рев этого психа разносится по дому. – Если ты, тварь, хоть пальцем тронула мою дочь, я тебя размажу!

Напряжение зашкаливает.

Ничего криминального вроде не происходит, но меня почти потряхивает.

Умеет отдел персонала нагнать паники.

Нас выстроили как на плацу, будто мы ждем явления английского короля, не меньше. В шеренге сотрудников я стою с такой прямой спиной, что она начинает болеть. Уже минут десять стоим. Проклинаю каблуки, положенные по дресс-коду.

Корпоративный шарфик душит меня, во рту сухо, как в пустыне Гоби, зато ладони мокрые.

Ненавижу себя за это.

Ощущение, что именно меня в угол поставят и прилюдно покроют позором, хотя нас тут таких больше двадцати человек нервничает.

Могли бы и объяснить, что за фигня.

В торговом зале витают ароматы парфюма, от которого поначалу у меня болела голова. Любить духи – это одно, а работать с ними – совсем другое. На излете двух месяцев стажировки здесь я немного притерпелась, а в первые дни в конце рабочего дня я даже вкуса еды не чувствовала. Обоняние отбивало напрочь, никакой кофе не помогал, а на языке оседала вся туалетная вода мира. Для моего чувствительного носа, это было слишком.

А сейчас перед новым годом, еще и зал украшен опупенной искусственной ёлкой, которую постоянно обрызгивают отдушками, призванными имитировать хвойный запах.

Труба, короче.

Звякает колокольчик над дверью, и по ногам тянет сквозняком. От холодного зимнего воздуха волоски на руках приподнимаются, добавляя неуютного чувства.

В тягостную тишину врывается мужской властный голос, отдающий кому-то указания, судя по всему по телефону. Мужик явно сердится. И я нервничаю еще больше. Если нас ради него тут построили, то это явно большая шишка. Перед директором магазина такого не требуется.

Посмотреть на него я не решаюсь, как, впрочем, и все остальные.

Звук легких шагов приближается, сопровождаемый шуршанием бумаги.

Я даже не успеваю моргнуть, как огромное темное пятно проносится мимо меня, обдавая дорогим парфюмом. Я на автомате определяю, что это Том Форд. От этого запаха я не устаю. Один из моих любимых.

– Эту, – слышу я негромкий голос, показавшийся мне знакомым. – Через пятнадцать минут в кабинете директора.

И все. Шаги удаляются, и только я собираюсь выдохнуть, как меня за предплечье вытаскивают из строя. Я поднимаю взгляд на Геннадия, менеджера по персоналу.

– Пошли.

– Что? – теряюсь я.

– Он хочет тебя видеть через пятнадцать минут в кабинете Николая Сергеевича.

– Кто – он?

Геннадий смотрит на меня как на умалишенную.