Отель Новая роза - Страница 4

Бедняга Фокс. Со своими синими оксфордскими рубашками, накрахмаленными до небывалого хруста, с парижскими костюмами из самой дорогой и мягкой ткани. Он сидел в "Джей-Эй-Эль", макая суши в правильный прямоугольник зеленого хрена, и дни его уже были сочтены.

Стемнело. Ряды гробов "Новой розы" освещены прожекторами с верхушек стальных раскрашенных мачт. Ничто здесь, похоже, не используется по своему прямому назначению. Все -- бывшее в употреблении, все --отжившее свой век, даже гробы. Сорок лет назад эти капсулы размещались, наверное, в Токио или Йокогаме, современное удобство для путешествующих бизнесменов. Быть может, в таком спал твой отец. Когда-то и леса были новыми, и возвышались они, наверное, вокруг раковины какого-нибудь зеркальной башни в Гинзе, а на них суетились бригады строителей.

Вечерний бриз принес гомон из салона игры в латаны) и запах тушеных овощей с тележек через дорогу.

Я намазываю креветочную пасту на оранжевые рисовые крекеры. Слышен гул самолетов.

В последние несколько дней в Токио мы с Факсом занимали смежные номера на тридцать третьем этаже отеля "Хайот". Никаких контактов с "Хосакой". Нам заплатили -- и тут же стерли все данные о сделке из официальной памяти корпорации.

Но Фокс не унимался. Хироси был его детищем, его любимым проектом. У моего компаньона появился собственнический, почти отеческий интерес к Хироси. Грань была для него всем. Так что Фокс потребовал, чтобы я не терял связи с португальцем из Марракеша, который согласился по дружбе присмотреть за лабораторией Хироси.

Он звонил нам с автостоянок в Джемаха-эль-Фна, в трубке фоном звучали завывания разносчиков и волынки Атласа. В Марракеше идет какая-то тайная игра, сказал он в первом же разговоре. Фокс кивнул: "Хосака" .

Десяток звонков, и я заметил перемену в поведении Факса -- какое-то напряжение, рассеянность. Часто я заставал его у окна. Он глядел с тридцать третьего этажа вниз на Императорские сады, погруженный в мысли, которыми не желал делиться.

Потребуй с него более подробное описание, сказал он через неделю. Ему показалось, что человек, которого наш связник видел выходящим из лаборатории Хироси, похож на Мэннера, ведущего специалиста лабораторий генной инженерии "Хосаки".

Это он, сказал Фокс после следующего звонка. Еще звонок, и ему показалось, что 'он опознал Шеданна, руководителя группы, занимающейся протеинами. Ни того ни другого уже более двух лет не видели за пределами научного городка корпорации.

К тому времени стало очевидно, что в Медину потихоньку стягивают ведущих ученых "Хосага", в аэропорту Марракеша тихонько шуршали своими крыльями из углеродистого волокна черные служебные "лиры". Фокс качал головой. Уж он-то был профессионалом, и во внезапном скоплении всех лучших умов корпорации в Медине ему виделся крупный провал дзайбацу.

Господи, говорил он, наливая себе "Черного ярлыка", сейчас они свезли туда весь свой отдел биологии. Всего одна бомба. Он покачал головой. Одна граната в нужном месте в нужное время.

Я напомнил ему о технике насыщения агентурой, к которой, судя по всему, прибегла служба безопасности "Хосаки". У "Хосаки" есть свои люди в самой верхушке Дивана, и массированное проникновение ее агентов в Марракеш возможно только с согласия и при содействии марокканского правительства.

Брось, сказал я, дело прошлое. Все кончено. Ты продал им Хироси, теперь забудь об этом.

Я знаю, что происходит, ответил он. Знаю. Я уже такое видел.

Он сказал, что в работе всякой лаборатории есть неуправляемый фактор неожиданности. Край Грани, так он это называл. Иногда, когда один исследователь вплотную подходит к прорыву, другим бывает трудно, почти невозможно повторить его результаты. Это более чем вероятно в случае Хироси, чьи идеи противоречат основным концепциям в области генной инженерии. В результате каждого такого вундеркинда перебрасывают из его родной лаборатории в корпоративную -- покажи, мол, на что ты способен. Несколько на первый взгляд бессмысленных настроек: повернул один рычажок, другой -- и процесс идет. Бред какой-то, говорил Фокс, никто не знает почему, но ведь работает. И он усмехнулся.

Но они крупно рискуют, продолжал он. Эти ублюдки сказали нам, что изолируют Хироси, будут держать его

подальше от русла основных исследований. Дерьмо. Готов поспорить на свою задницу, в научных кругах "Хосаки" идет борьба за власть. Какая-то шишка в надежде на прорыв проталкивает своих людей, притирает их о Хироси. Когда Хироси выбьет стул из-под генной инженерии, ребятишки из Медины будут уже готовы. Он допил свое виски и пожал плечами. Иди спать, сказал он. Ты прав, все кончено. Я и в самом деле пошел спать, но меня разбудил телефон. Снова Марракеш, белая статика спутниковой связи, наплыв перепуганного португальского.

"Хосака" не заморозила наш кредит, он просто испарился, как по мановению волшебной палочки. Мифическое золото. Только что мы были миллионерами в самой твердой в мире валюте -- и вот мы нищие. Я разбудил Факса.

Сенди, сказал он. Она продала. Агенты "Мааса" перевербовали ее в Вене. Господи, помилуй.

Я отстраненно смотрел, как он вспарывает свой потрепанный чемодан швейцарским армейским ножом. Там между картоном и обивкой были клейкой лентой прикреплены три золотых слитка. Гибкие пластины, каждая заверена печатью казны какого-то испустившего дух африканского правительства.

Мне надо было бы разглядеть это раньше, -- его голос звучал безжизненно.

Я сказал: "Нет". Кажется, я произнес твое имя. Забудь ее, сказал он. На нас уже объявлена охота. "Хосака" же решит, что это мы их подставили. Берись за телефон и проверь наши счета.

Наш кредит исчез. В банке отрицали, что у нас вообще был счет.

Рвем когти, сказал Фокс.

И мы побежали. Через служебный вход прямо в суматоху уличного движения, по улицам Токио и вниз в Синьдзюку. Именно тогда я впервые осознал, как длинны руки "Хосаки".

Все двери заперты. Люди, с которыми мы два года вели дела, встречали нас пустыми лицами, и я видел, как у них во взгляде с грохотом захлопываются железные ставни. Мы выскакивали, прежде чем они успевали добраться до телефона. Напряжение на поверхности дна утроилось, повсюду мы натыкались на отбрасывающую нас назад глухую мембрану. Никаких шансов лечь на дно, скрыться из виду.