Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том I - Страница 30

Битва при Риволи (Карт. Филиппото)

Осторожно спрошенный насчет всей этой комбинации, Жубер не отказался. Дело было слажено. Но пока Жубер собирался, формировал армию, справлял свою свадьбу, выступал в поход, — в стране разбушевалась настоящая революция. Она вспыхнула сразу с четырех концов: на западе, на юге, на юго-западе, в центре. Первое время размеры ее были невелики, но все говорило, что в близком будущем она разыграется в нечто очень серьезное. Фуше, вновь появившийся на сцене и поставленный во главе полиции, напрягал все силы, но провинция была строптива и упорна. С Парижем только, да и то с трудом, справлялся Фуше. Все зависело от того, как пойдут дела у Жубера. Сиэс с тревогой переносился мыслью за Альпы, где его избранник должен был встретиться со страшным Суворовым. И вот пришла весть, что 15 августа 1799 г. Жубер разбит на голову у Нови и пал на поле сражения. У республики не оставалось больше войска в Италии, и путь через Савойю был открыт для неприятеля. Да и в Швейцарии армия Массены представляла, как думали, лишь слабый заслон против вторжения через Франш-Конте. Положение Директории стало невыносимым. Роялисты напрягали все усилия. Еще немного, и крики «да здравствует король!», которые раздавались понемногу отовсюду, понеслись бы по всей Франции из конца в конец. Узел осложнений затянулся до такой степени, что только мечом диктатора можно было надеяться разрубить его. Сиэс это понимал. Но положение было таково, что даже он терял голову. Господа момента ищут повелителя. К Бонапарту, отрезанному от Франции морями и пустынями, посылают вестника, вестника отчаяния. В Париже стараются отделаться от вождей якобинства и выталкивают в отставку Бернадота, бывшего военным министром. Но зато с еще большей силою напирают роялисты, и Сиэс один момент как будто склоняется в пользу кандидатуры герцога Орлеанского.

Битва при пирамидах (барельеф Mertraieuni)

Казалось, богиня счастья навсегда отвернула свое лицо от Франции, когда в сентябре начали приходить одни за другим, как во времена Гоша, как во времена итальянских подвигов Бонапарта, известия о победах. Брюн разбил англо-русскую армию в Голландии, под Бергеном, Массена разгромил русскую армию Корсакова под Цюрихом. Суворов, покинутый и обманутый австрийцами, затравленный в альпийских ущельях Лекурбом, Массеной и Молитором, делал геройские попытки, чтобы пробиться к Хуру, и во всяком случае уже не представлял опасности. Из Египта пришел запоздалый бюллетень Бонапарта о победе над турками под Абукиром. Потом Брюн прислал весть о новой, решительной победе при Гастрикуме, потом Ней сообщал, о том, что на Рейне он оттеснил австрийцев. Все переменилось сразу. Якобинцы присмирели. Роялисты пришли в уныние. Никто не кричал больше «да здравствует король!» Все снова верили в республику. Сиэс решил, что пора действовать. Когда Моро приехал из Италии за новыми инструкциями, Сиэс немедленно вызвал его к себе, чтобы уговорить стать во главе переворота. Но пока он ждал Моро, ему принесли депешу о том, что Бонапарт высадился во Фрежюсе. И сам Моро, когда пришел и узнал о том, что Бонапарт во Франции, сказал Сиэсу: «Вот тот, кто вам нужен. Он устроит вам переворот получше, чем я». Сиэсу не нужно было, чтобы ему подсказывали такую простую мысль. Он сейчас же оставил Моро в покое. Теперь переворот был у него в руках: нужная ему шпага уже сверкала в руках героя, популярность которого с каждым днем казалась все более и более сокрушительной.

Последние жертвы террора (Карт. Мюллера)

В обществе сразу поднялось упавшее революционное настроение. Победы отовсюду и приезд Бонапарта воскресили веру в старые революционные лозунги, в революцию. Все как будто успокоились и с упованием стали ждать, что предпримет Бонапарт. По-видимому, диктатура не входила сколько-нибудь существенным элементом в эти упования. Общество совсем не было одушевлено идеей цезаризма. Оно хотело только одного — мира. Оно боялось только одного — вражьего нашествия. Оно теперь твердо верило, что раз Бонапарт во Франции, врагам не видеть французской границы. Вспышки роялизма не имели корней ни в одной из двух крупных групп третьего сословия, ни в буржуазии, ни в крестьянстве, потому что первая боялась реставрации режима политической и административной безответственности, а второе — реставрации феодальной и отобрания купленных из фонда национальных имуществ участков. Сиэс был слишком умен, чтобы серьезно замышлять восстановление королевства. Но он знал, что идею диктатуры можно провести в сознание общества путем простой логической операции. Диктатура — это прежде всего власть счастливого полководца, победоносного — и только победоносного — генерала. Общество хочет мира. Счастливый полководец приведет его к миру через триумфальные ворота победы. Общество будет пользоваться миром, и не просто миром, а таким, при котором за ним будут закреплены все политические и социальные приобретения революции. Выбор, казалось, был не очень труден. Старый режим конституции III года с растерянным и презираемым правительством, не умевшим никогда обеспечить спокойную жизнь и уверенную в завтрашнем дне хозяйственную деятельность, бессильным дать, наконец, долго желанный мир — или новый режим с диктатором во главе, который, получив возможность властно распоряжаться всеми ресурсами государства, железной рукою сокрушит врагов и прольет на страну все блага, связанные с миром.

Битва при пирамидах (Лубок)

Таковы были действительные и возможные настроения, на которые спекулировал Сиэс и на которых стал строить свои расчеты Бонапарт. Успех плана зависел от того, сумеют ли столковаться между собою фактический глава Директории и генерал. Вся вторая половина октября ушла на совещания, в которых очень помогали обоим Талейран и Редерер. И когда они столковались, явилась другая задача: устроить так, чтобы у переворота не было сильных противников. Несмотря на все благоприятные обстоятельства, задача была вовсе не так проста. Нужно было прежде всего обеспечить себя в Директории. Рожер Дюко примкнул к перевороту с самого начала. От Гойе и Мулена, известных своим прямолинейным республиканизмом, решено просто отделаться. Но Баррас представлял собою орешек, довольно крепкий, — с ним нельзя было ничего делать просто. Нужна была интрига и притом искусная. И Барраса начали морочить посулами, ничего толком не обещая, но давая понять, что он получит много, если будет держать себя, как следует. И старая лисица попалась на эту удочку. Затем нужно было обрабатывать министров. Камбасерес, как самый влиятельный, Фуше, как самый нужный, были завоеваны прежде всего и без большого труда. Первый потянул за собою Робера Ленде. Но самым существенным вопросом был вопрос о генералах. Те, которые приехали с Бонапартом из Египта, были преданы ему душою и телом: Бертье, Мюрат, Ланн, Мормон, Андреосси; к ним присоединились родственники: юный Евгений Богарне, сын Жозефины, и Леклерк, муж Полины. Из старых друзей Бонапарта нашел в Париже Серрюрье, Себастьяни и Макдональда. Но все они не стоили одного Моро. Если бы Моро бросил свой авторитет в сторону противников переворота, дело должно было очень осложниться. И Бонапарт, который раньше не встречался с Моро, не пожалел ни усилий, ни лести, ни ласк, чтобы привлечь его к себе. Когда ухаживания оказались удачны, он успокоился.

Переход через С.-Бернар (1800 г.)

Умеренные и террористы (Картина Якоби)

Прямых якобинцев: Журдана, Бернадота, Ожеро, не пытались притягивать с самого начала. Надеялись, и, как оказалось, не без оснований, что мешать они не будут и присоединятся потом сами. Оставалось, чтобы обеспечить финансовую сторону переворота, заручиться содействием некоторых банкиров, что уже было сущей безделицей. Финансовые тузы только и мечтали о таком режиме, который сделает невозможным и социальную революцию со стороны голодных якобницев и реставрацию — со стороны ограбленных роялистов.