Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том I - Страница 29

Сиэс (Порт. Бонневиля).

Постановление о двух третях на два года отдало Францию в руки термидорианцев. У них было большинство в собраниях, было большинство и в Директории[7]. Выборы 1797 г. изменили все. Термидорианцы потеряли большинство в собраниях. В Директории Летуриера сменил Бартелеми. Теперь, несмотря на перевес голосов, Карно и Бартелеми, организатор победы и главный деятель Базельского мира, без труда побивали своим нравственным авторитетом проходимцев, забравших в руки власть. Поэтому собрания резко пошли против Директории. Закон за законом принимался вопреки Директории, и «триумвиры» начали чувствовать, что почва уходит у них из-под ног. Тогда, по соглашении с Бонапартом, который был в ореоле своих итальянских побед, Баррас, Рейбель и Ларевельер замыслили новый удар против конституции.

Бонапарт прислал им на этот предмет самого недалекого и самого отважного из своих генералов, Ожеро, и, с его помощью, Баррас с Рейбелем устроились наилучшим способом. Здание парламента было занято войсками, члены оппозиции в количестве пятидесяти трех, председатель пятисот, ген. Пишегрю, директор Бартелеми были арестованы, судимы и сосланы в Гвиану. Карно бежал. Около сотни депутатов были просто выброшены из состава обеих палат. Одновременно были арестованы и приговорены к ссылке много роялистов, чтобы придать всему делу вид борьбы с эмигрантским заговором. Директорами сделались завзятые термидорианцы: Мерлен из Дуэ и Француа, которого вскоре сменил Трельяр. Это случилось 18 фрюктидора (4 сент. 1797 г.), а восемь месяцев спустя 22 флореаля (11 мая 1798 года) была произведена новая чистка собраний, уже не с помощью штыков, а с помощью проверки полномочий. Так как умеренных уже не было, то на этот раз под «разъяснение» попали левые, якобинцы. Почва укрепилась вновь под ногами Барраса и его товарищей. Теперь они могли последовательно проводить ту политику, которой они держались у власти: политику войн, с целью довести Францию до ее естественных границ, до границ Цезаревой Галлии, т. е. ту политику, которая подкапывала республику внутри и делала ее непрочной вовне.

18 брюмера (10 ноября 1799 г.) Карт. Bonchot.

Совершенно ясно, почему лозунг «естественные границы» подкапывал республику. Директория, занятая войнами, не могла заняться ни умиротворением страны, ни работою над подъемом ее производительных сил. Начиная с самого вступления во власть Директории, беспорядки и анархия в стране все растут и растут. Еще не угомонились окончательно якобинцы в провинции, с упоением вспоминающие золотые времена Кутона и Карье. С каждым днем увеличиваются организованные разбои, чинимые роялистами. Они держат в осаде большие дороги, гнездятся в неприступных скалах, презирают опереточную жандармерию республики и планомерно, последовательно несут дезорганизацию во все области жизни. Роялисты отлично понимают, что правительство не в силах дать обществу защиту, и предвидят, что это бессилие правительства будет отнесено обывателем на счет республики, как таковой. Культура разрушена. Школ нет. В религиозной области продолжает господствовать худший вид фанатизма: фанатизм людей, презирающих религию. Преследования продолжают сыпаться на священников. Хозяйство в полном расстройстве. Настоящая производительная деятельность едва-едва держится. Низы нищают, хотя хорошо уже то, что их положение не становится хуже. Богатство льется только в руки паразитов: поставщиков армии, подрядчиков, крупных рантье. Оттого в верхних слоях буржуазии свирепствует такая зверская, ни на что не похожая, бессмысленная роскошь. Оттого там царит такая дикая, безудержная, не признающая никаких пределов распущенность. Даже полиция, которая, как известно, ни перед чем не теряется, пришла в большое смущение от того, что ей приходится наблюдать, и в полном недоумении, что ей делать[8]. Общество утратило представление о моральных идеалах и живет ощущениями, как последние дикари дикой Патагонии.

Жирондисты перед казнью (Карт. Flameng)

Все-таки, пока Гош и Бонапарт били неприятеля, это презираемое всеми правительство держалось очень крепко. Но Гош умер, Бонапарт, оставив в Раштате уполномоченных, приехал ненадолго в Париж и потом повез в Египет цвет французских войск навстречу славе, и бедствиям. Из рук республики выпали сразу две ее лучших шпаги. Враги ее снова набрались храбрости. В Раштате австрийские гусары убили французских уполномоченных. Австрия выслала в поле новые войска. На юге и на севере появились англичане, а из русских снегов выросла армия чудо-богатырей Суворова, окруженная в глазах французов какой-то зловещей легендарной славой. Началась полоса поражений, а с ней пришел финансовый крах. Директория в довершение всего очутилась в когтях у поставщиков и капиталистов и явно вела страну к полному банкротству. Тогда в самой среде фрюктидорского большинства возникла оппозиция, поставившая себе целью оздоровить правительство и вырвать власть из рук завладевшей ею шайки проходимцев. Эта оппозиция называла себя ново-умеренной партией и уже не боялась, что это имя может вызвать опасные вандемьерские призраки. Она знала, что законным путем нельзя быстро изменить конституцию и прогнать Директорию, но она и не думала серьезно о законных путях. Вандемьер, фрюктидор и флореаль успели научить французов той истине, что самое верное средство реформ — не закон, а хорошая генеральская шпага. Все дело заключалось в том, чтобы эту шпагу найти. И партия принялась за поиски. Во главе ее стал Сиэс, который после комитета III года успел уже побывать в берлинском посольстве и теперь вновь возвращался к активной деятельности. Эгоистической интриге Барраса он противопоставил интригу, опирающуюся на принципы, и так как Директория была уже совершенно дискредитирована, то победа далась бывшему аббату без большого труда. Первым его шагом было вступление в Директорию. Когда из нее по жребию вышел Рейбель, более других ненавистный обществу за свою жадность, Баррас попробовал было провести на его место своего человечка. Но новое большинство выбрало Сиэса (17 мая 1799). Баррас сейчас же понял, что новый директор будет взрывать Директорию изнутри и что ему грозит катастрофа, если он не примет мер. Ничтоже сумняшеся, он перешел на сторону Сиэса и предал своих товарищей. Тогда дело пошло совсем гладко. Выборы Трельяра задним числом были кассированы, а Ларевельер и Мерлен, видя, что на них одних валят все грехи Директории, вынуждены были подать в отставку. На место ушедших вошли люди, не скомпрометированные, но ничтожные: Рожер Дюко, Гойе и ген. Мулен. Теперь скипетр Директории был в руках Сиэса.

На Аркольском мосту 1796 г. (Скульптура)

Битва при Риволи (1797 г.)

Однако борьба партий вследствие этого бутафорского coup d'Etat не сделалась спокойнее. Якобинцы в последний раз попробовали захватить власть в свои руки. Они явочным порядком заняли Манеж и оттуда пытались протянуть на Париж нити своего влияния. Роялисты осмелели и устроили свой штаб в самом Пале-Рояле, где еще витали славные тени Демулена и его друзей. На правительство и на его большинство опять шел натиск с двух сторон, а так как оно по-прежнему не умело ни организовать победу, ни успокоить страну, то общество не оказывало Директории никакой поддержки. Тогда Сиэс окончательно решил пустить в ход генеральскую шпагу. Генералов было много, но выбор был не легок. Нужно было, чтобы генерал не был якобинцем. Поэтому не годились ни Журдан, ни Бернадот. Нужно было, чтобы в нем сидел дух интриги. Поэтому мало подходил Моро. После долгих колебаний Сиэс остановился на молодом Жубере, который уже давно подавал блестящие надежды и который еще недавно выдвинулся в Италии. Но Жубер был неудобен тем, что за ним числилось мало подвигов. Тогда, чтобы открыть ему арену для подвигов, Сиэс решил поставить его во главе итальянской армии и послать на Суворова, в помощь изнемогавшему Макдональду. В случае победы Жубер должен был вернуться в Париж, разогнать оба совета и Директорию и помочь провести новую конституцию, проект которой у Сиэса был заготовлен давно.