Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы ис - Страница 98

Представляется поэтому ошибочным распространенное в критике и литературоведении терминологическое смещение этих жанров. Их идеологическая полярность не исключает, разумеется, некоторых структурных перекличек. Но имманентное изучение структуры (в некоторых разделах диссертации и в статьях Е.Тамарченко, например, сглаживает гносеологическую и политическую противоположность антиутопии и романа-предостережения). Корни этой противоположности, как уже отмечалось, — в степени научности прогноза. Чем социальней антиутопия, тем «свободней» она в обосновании своих мрачных предсказаний. Прогноз в антиутопии гораздо дальше от действительно научной гипотезы, чем в романе-предостережении.

Двойственный характер современного научно-технического прогресса, с одной стороны, и с другой — извращение раскольниками целей и средств коммунистического движения, требуют сегодня особо четкой оценки того, что называют тенденциями желательными и нежелательными.

Актуальный теоретический интерес представляет пожелание В.И.Ленина А.А.Богданову написать такой фантастический роман, который показал бы неизбежность ограбления естественных богатств Земли, если на планете продлится господство капитализма[472]. Это пожелание противостоит огульному отрицанию некоторыми писателями-фантастами[473] «мрачных предсказаний» вообще, независимо от того, идет ли речь о тенденциозной антиутопии или же, напротив, о научно-фантастическом романе-предостережении.

Но вместе с тем предложенный тематический поворот утопического романа — к прямой критике капитализма с марксистских позиций — содержал предпосылку методологического обновления этого жанра, в период социалистической революции его задача расширилась и усложнилась: наряду с изображением идеала утопический роман должен был включить в себя борьбу, столкновение идеала с антиидеалом, а это требовало уже учета действительных, не вымышленных коллизий и трудностей в осуществлении идеала. Как писал в предисловии к своему социально-фантастическому роману «Час Быка» И.Ефремов, осуществление мечты основоположников марксизма о «прыжке из царства необходимости в царство свободы» — не простая вещь, переход к коммунизму потребует от людей высочайшей дисциплинированности, сознательной ответственности и напряжения всех душевных сил.

«Час Быка», говорит И.Ефремов, задуман был в осуществление ленинской рекомендации А.А.Богданову и вместе с тем в ответ на две тенденции в современной фантастике. Одна, по словам И.Ефремова, рассматривает «будущее в мрачных красках грядущих катастроф, неудач и неожиданностей… Подобные произведения… были бы даже необходимы, если бы наряду с картинами бедствий показывали, как их избежать…» (Я бы сказал: если бы вдохновлялись этой задачей, — решение её представляет ещё большие трудности, чем конструктивное изображение желаемого будущего, — А.Б.) «Другим полюсом антиутопий, — продолжает И.Ефремов, — можно считать немалое число научно-фантастических произведений… где счастливое коммунистическое будущее достигнуто как бы само собой и люди… — эти неуравновешенные, невежливые, болтливые и плоско-ироничные герои будущего больше похожи на недоучившихся и скверно воспитанных бездельников современности.

Оба полюса представлений о грядущем смыкаются в единстве игнорирования марксистски-диалектического рассмотрения исторических процессов и неверии в человека»[474].

В полемическом запале И.Ефремов называет роман-предостережение тоже антиутопией, однако ясно, о чем речь. В своем «Часе Быка» писатель как бы совместил роман-предостережение с конструктивной коммунистической утопией, продолжив новаторство Г.Уэллса, в некоторых своих фантастических романах прогнозировавшего одновременно и желательные и не желательные тенденции современности. В «Часе Быка» нашла, таким образом, более полную, чем в утопии или романе-предостережении, жанровую реализацию та черта художественного фантастического прогноза, которую З.Файнбург называет эффектом целостности: «…явление рассматривается в научной фантастике не обособленно, что в какой-то мере неизбежно при строго научном теоретическом подходе, как… элемент единого гипотетического мира»[475]. У И.Ефремова гипотетический мир предстает в единстве конструктивных и предостерегающих допущений, в борьбе идеала с антиидеалом, приближаясь к полноте охвата действительности в реалистической литературе. И поэтому хотя в «Часе Быка» осуществлены далеко не все требования, предъявляемые сегодня к художественной фантастике, — перед нами скорее роман-трактат, чем роман в обычном смысле, — этим произведением сделан был новаторский шаг в развитии социально-фантастического жанра.

В научно-фантастической литературе как бы обособляется прогностическая функция искусства вообще. Традиционная реалистическая литература тоже в какой-то мере прогнозирует будущее, говорит З.Файнбург, но построение целостной картины будущего не входит в её задачу. (Быть может, войдет когда-нибудь, когда, по мысли И.Ефремова, образно-художественное познание сольется с научно-логическим.) А так как научно-теоретический анализ тоже не в состоянии дать картину будущего как единого целого, то в итоге «эффект целостности — хотя бы ценой опеделенных потерь за счет глубины и логической стройности анализа -остается только за научной фантастикой»[476]. В системе современного реализма научная фантастика выполняет такую роль, которая до неё литературе была не свойственна.

З.Файнбург цитирует характерное высказывание теоретика научной фантастики Дж.Кемпбелла-младшего: «…старый метод — сначала проводить испытание, потом исправлять ошибки — больше не годится. Мы живем в эпоху, когда одна ошибка может сделать уже невозможным никакие другие испытания. Научно-фантастическая литература дает людям средство экспериментировать там, где экспериментировать на практике стало нельзя»[477]. А вместе с тем движение современной цивилизации, как никогда, нуждается в грандиозных экспериментах. Научно-фантастическую литературу можно уподобить грандиозному институту мысленного экспериментирования. Один из методов научного прогнозирования — опрос экспертов. В «экспертизу», которую по той или иной проблеме производит научная фантастика, втягиваются тысячи и миллионы читателей. Но эта-то народная форма прогнозирования и возможна благодаря преимуществам метода научной фантастики и, в частности, той его черте, которую З.Файнбург называет эффектом присутствия или сопереживания: образная форма «позволяет показать не просто сами по себе сухие оголенные идеи, до конца понятные только узкому специалисту, но драму идей»[478].

Стало быть, даже если ограничиваться одной только прогностической функцией, удельный вес научной фантастики в системе познания должен не убывать, а возрастать. Известно, что науке, например, плохо удается прогнозирование принципиально нового[479]. Дифференциация знания, особенно между естественными науками и гуманитарными, мешает видеть предпосылки принципиально новых открытий — обычно они вырисовываются на «стыках» наук.

Эффект целостности позволяет давать более долгосрочные прогнозы, хотя, как уже было сказано, ценой некоторых потерь: художественная фантастика хорошо прогнозирует цель и последствия осуществления этой цели, но не может сколько-нибудь строго указать средства её реализации. Очевидно, что в системе современного познания фантастика выполняет особую роль, существенно отличную от других типов искусства. В то же время и характер самого познания ныне существенно меняется: возрастание преобразующей действенности науки поднимает ценность предвидения, прогноза. Поэтому вывод, к которому пришло большинство исследователей, — что образное прогнозирование будущего является важнейшей специфической функцией современной фантастики, — представляется не только правильным, но и плодотворным как универсальный постулат. Он не только указывает на своеобразие научной фантастики, но и связывает её литературную специфику с особым эстетическим отношением к действительности.