Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы ис - Страница 118

Лев Толстой ценил художественное дарование Жюля Верна, но поистине был поражён фантастическим по тем временам эффектом невесомости. Этот наглядный феномен космонавтики ведь и вошёл в массовое сознание через повесть «Вокруг Луны». Сама мысль об освоении космического пространства, — а она означила исторический поворот в сознании человечества, — впервые была высказана (как отмечает энциклопедия «Космонавтика») в художественной литературе, которая и превратила сказочные мотивы шумерского эпоса, «Невыдуманных историй» Лукиана в патентоспособную идею, реализованную запуском первого спутника. Из истории литературы не вычеркнуть того факта, что Юрий Гагарин по возвращении с орбиты вспомнил научно-фантастические произведения К.Циолковского и И.Ефремова, а генеральный конструктор космических ракет С.П.Королёв рекомендовал роман «Туманность Андромеды» своим сотрудникам. Можно привести, вероятно, тысячи примеров разнообразной действенности такой вот эстетически преобразованной информации с переднего края науки и практики.

Всё расширяющийся поток научно-фантастических идей, мотивов и образов эффективно участвует ныне в перестройке сознания, способствует укреплению связей научно-практического мышления с той надсистемой, что образует духовная культура в целом по отношению к профессиональному творчеству учёных и инженеров. Научная фантастика — испытанный путь обогащения дискретной логики технологического мышления эстетической диалектикой освоения мира, с её ценностными категориями, не только общедоступными, но, главное, интуитивно организующими громадный опыт человечества ещё со времён зарождения искусства. Первоначальная популяризаторская функция преодолевается — или возрождается на более высоком уровне — в новом качестве научно-фантастической литературы.

Смысл генерализующей способности научной фантастики не столько в панорамных возможностях литературной формы (в конце концов, никакому роману не охватить расширяющейся вселенной познания), сколько в неисчерпаемой ёмкости художественного слова и эстетического восприятия мира. Иногда одно-единственное слово запечатлевает целую концепцию, переворачивая веками складывающиеся представления. Термин робот мало что вошёл в общественное сознание и в научную мысль от фантастики, он содержит важное качественное отличие возможностей машины в выполнении отдельных интеллектуальных операций от действительно искусственного интеллекта. Возможно, фантасты раньше учёных поняли, что разум — это не только объём обрабатываемой информации, но ещё и индивидуальная личность. Американский писатель Ф.Пол приводил такой пример: Марвин Минский, руководивший работами по искусственному интеллекту в Массачусетском университете, «в частности, руководствуется тремя законами робототехники, разработаными (писателем-фантастом) Азимовым в его книге „Я — робот”[578].

Если в годы первых пятилеток на передний план выдвигалась научно-фантастическая популяризация в области техники и естествознания, если в периоды больших социальных преобразований отечественная научная фантастика предлагала интересные социальные модели, если она недавно стала сближаться с «нефантастикой» в нравственно-философском, психологическом исследовании человека, то нынче перед ней заново встаёт давно пройденная, казалось, задача разведки научно-технического прогресса. Признаки этого «возвращения вперёд», когда научная фантастика восстанавливает — на новом уровне — свои «технологические» позиции (не утрачивая достигнутых гуманитарно-эстетических рубежей) отмечают и в зарубежных литературах. То есть не в «техницизме» суть этого возвращения.

Нынешний виток научно-технической революции во всём мире чреват такими крупными переменами, так глубоко затрагивает сами устои нашего существования, что переходит в первоочередную проблему художественного человечествоведения. Научная фантастика потому столь оперативно меняет свою функциональную доминанту, что всё время она — впереди научно-технического прогресса. В её предвидениях — наиболее характерной черте её творческого метода — сходятся все функции. Это литература, активно выражающая сегодня ту особенность нашего сознания, с которой учёный-генетик академик Н.Дубинин сказал, что человек обладает способностью предвидеть будущее, и потому отличается чувством ответственности.

Каким путём пойдёт отечественная фантастика — покажет будущее. Несомненно, только, что она стала содержательным и многообразным художественно-идеологическим явлением. Нынче уже мало кто воспринимает её только как занимательную популяризацию передних рубежей науки. В ней слились цели и жанровые черты социальной утопии, романа философского, сатирического и психологического, а с другой стороны, это свободная, «художественная» прогностика, пытающаяся угадать пути развития мира — от науки и техники до будущей истории человечества.

Её уже трудно называть научно-фантастической в старом понимании, и тем не менее научный критерий сегодня приобретает ещё большую актуальность, особенно в том, что касается человека. Пути развития отечественной научно-фантастической литературы переплелись сегодня с поисками «формулы человека», отвечающей состоянию современной цивилизации, а с другой стороны, «формулы цивилизации», отвечающей гуманистическому идеалу человека. Центральное место в современной научно-фантастической литературе занимают вопросы гносеологии — к этому центру сходятся все лучи широкого «веера» фантастики, все её направления, трактующие и о машине, и о человеке, и об истории, и о социальном будущем. Фантастическая литература внедряется в те слои жизни, которых художественная литература в недавнем прошлом вообще почти не касалась и которых не охватывают (да и вряд ли могут охватить по своей специфике) «бытовые» произведения.

Утверждая и критикуя, обнадёживая и предостерегая, научно-фантастическая литература пишет важную главу в художественной педагогической поэме о Неведомом, ожидающем нас на пути в будущее.

Фантастическая литература выросла в слишком заметное литературное явление, чтобы по-прежнему оставаться в стороне от историков литературы, преподавателей и критиков. Она умножает нынче свою популярность заметно возросшим идейно-художественным уровнем.

Сегодня критика фантастической и научно-фантастической литературы уже переросла полупублицистические отклики о пользе мечты, но ещё не вошла в стадию углубленного исторического изучения, а только на этом уровне возможна удовлетворительная теория и, в частности, разрешение нынешнего «спора» между традиционной научной фантастикой и «фантастикой вообще». Таким образом, перед нами стоит серьёзная задача — создание полной истории фантастики, охватывающей все жанры и разновидности.

Вместе с тем бесперспективно, на наш взгляд, выяснять специфику разновидностей и направлений фантастики лишь в её собственных локальных рамках. Эволюция фантастической и научно-фантастической литературы должна быть включена в историю литературы «основного потока», и не описательно-хронологически, а в методологическом аспекте.

Вообще само возникновение научной фантастики должно быть рассмотрено с точки зрения обогащения и углубления реализма в широком понимании этого слова. Если иметь в виду её возможное слияние в будущем с «бытовой» литературой, то научная фантастика может быть рассмотрена и как жанрово-видовая реализация некоторых важнейших элементов метода современного реализма. Речь идёт о таком «мечтательстве», которое, по словам Леонида Леонова, определяется «уже не лирой, а… точным, безупречным знанием»[579]. И вот это научной предвидение, включающееся в отечественную литературу всех видов и жанров, обособляется в научной фантастике как жанр и тип изображения и даже как тема (произведения о будущем).