Отец Кристины-Альберты - Страница 12
«Нет, — сказала Кристина-Альберта, — я его не люблю. Я была глупа, рассиропилась и растерялась. Я больше недостойна называться Кристиной-Альбертой. Но это еще не сцапало меня и не сцапает. Я вытащу папочку и себя. Присягаю и клянусь»…
«Хм!» — сказал суд.
Мистеру Примби казалось, что первый вечер, который он провел в своем новом жилище в Лонсдейлском подворье, был наиболее событийным вечером в его жизни. Одно впечатление теснило другое. Он никогда не страдал бессонницей, но когда он наконец улегся на своем раскладном ложе, то продолжал бодрствовать значительную часть того, что осталось от ночи (жалкий обрывок с унылым рассветом в середине), пытаясь разобраться в вышеупомянутых впечатлениях. Впечатления от новой обстановки, впечатления от Кристины-Альберты, впечатления от новых невероятных личностей — слоеный мармелад впечатлений.
Мистер Примби и Кристина-Альберта прибыли в студию, как и предполагалось, около половины четвертого, однако выехавший утром фургон с сундукам и мистера Примби, ящиками с его книгами и редкостями, а также с вместительным гардеробом покойной миссис Примби, который удалось-таки вырвать из когтей Сэма Уиджери, приехал почти в шесть. К несчастью, торговец мебелью на Бромптон-роуд, у которого мистер Примби приобрел шкафчик-витринку и длинный низкий книжный шкаф орехового дерева, доставил указанные предметы в студию накануне, и в Гарольде взыграла вся ненависть современного художника к воинствующему дереву. Они с Фей, а также пара друзей, забредших к ним, только глубокой ночью кончили красить их в глубокую ультрамариновую синеву, разбрасывая по ней золотые мазки и звездочки, как на наклейках вокруг горлышка бутылок «авилы», «цариста» и других подобных марок шампанского. Когда мистер Примби увидел дело их рук, он просто поверить не мог, что эта та же витрина, тот же шкаф.
— Полагаю, их можно вернуть в прежний вид, — сказал мистер Примби.
— Но посмотрите, как они ассимилировались с комнатой! — с жаром возразил Гарольд.
— Я имел в виду, если мы решим переехать, — сказал мистер Примби. — Я знаю, что это искусство, и здесь они гармонируют с остальным, но есть места, куда мне не хотелось бы переехать… то есть с этими вещами в их нынешнем виде. Вы даже не знаете, на что способно людское воображение.
Дальше все пошло скучновато, пока не подъехал фургон. Диван-кровать поставили сначала так, потом эдак. Постельные принадлежности — одеяла, простыни, наволочки предполагалось завязывать в узел и класть на плоскую крышку сундука мистера Примби за ширмой из суперобложек.
— Для бутылок с пивом придется поискать другое место, — сказал Гарольд. — В кухне слишком жарко, а в коридоре слишком опасно. Но мне пришло в голову, что их можно поставить в посудомойной под раковину, накрыть тряпкой, и пусть на них капает вода. Испарение. Я займусь этим.
Мистер Примби неожиданно для себя зевнул.
— Наверное, вы бы выпили чаю, — внезапно сказала Фей, и вместе с Кристиной-Альбертой занялась его приготовлением.
Гарольд явно пребывал в напряженном и нервном состоянии. Исполненная терпения низенькая фигура мистера Примби, который сидел, положив ладони на колени в ожидании фургона, поглядывал по сторонам простодушными глазами и издавал «кха-кха» оказывала такое же воздействие на нервную систему Гарольда, какое кроткий и терпеливый верблюд оказывает на нервную систему лошади. Гарольд грыз невидимые удила и гарцевал. Он расхаживал по комнате, поднялся наверх, вышел из дома, вернулся. Он курил нескончаемые сигареты, и нескончаемо предлагал их мистеру Примби; он отпускал загадочные замечания глухим голосом.
— Все это прямо из Достоевского, — сказал он мистеру Примби. — Естественно, в другой цветовой гамме. Иное, но то же самое. Как по-вашему, мистер Примби?
Мистер Примби кивнул сочувственно, чуть шутливо и неопределенно.
— Кха-кха, — сказал он. — И правда, похоже.
— Все наладится само собой, — сказал Гарольд. — Все наладится само собой. Вы знаете эти стихи Руби Парема? — Он прочистил горло. — Называется «Ожидание», — сказал он. — Вот…
Его взгляд стал неподвижным, глаза остекленели, голос набрал силу, так что слова как будто стали больше натуральной величины:
— Это «Капай, капай» гениально. Но, может, вам не нравится современная поэзия?
— Ничего против нее не имею, — благодушно сказал мистер Примби.
— Конечно, совсем уничтожить этот фургон ничто не могло, — пессимистично сказал мистер Крам.
Когда же фургон прибыл, и вместительный гардероб начал свое уничтожающее продвижение по коридору, мистер Крам внезапно громким удрученным голосом воззвал к своему творцу и исчез на без малого добрый час.
Кристина-Альберта разрывалась между сочувственным пониманием душевного состояния Гарольда и страхом, что ее папочка может заметить, как он действует на Гарольда, и будет расстроен. Она и Фей принялись с жаром помогать ему распаковывать вещи.
— Нельзя ли мне воспользоваться одним из синих фартучков мистера Крама? — осведомился мистер Примби. — Я был бы рад. На черном каждая пылинка видна.
Халат мистера Крама доставал мистеру Примби много ниже колен, и почему-то казалось естественным, что он назвал его фартучком. Он придавал его внешности что-то младенчески трогательное, пробудившее дремлющий в миссис Крам материнский инстинкт. Она старалась побороть ощущение, что на самом деле он маленький мальчик девяти лет, который из баловства отрастил длинные усы, и что ей следует заботиться о нем, запрещать то и это, и вообще говорить ему «нельзя!». Книги были расставлены по полкам как попало, по выражению мистера Примби — рассортировать их можно будет потом, но редкости и экспонаты потребовали больше времени, и их понадобилось «разместить» в витрине, пусть и не окончательно. Ведь, кроме редкостей и экспонатов, там было много всякой всячины, которую мистер Примби сохранил, поскольку эти предметы, на его взгляд, могли оказаться редкостями или экспонатами. Например, кусок крыла одного из прачечных фургонов, смявшийся при столкновении так, что стал удивительно похож на человеческий торс; и почти целый череп неизвестного млекопитающего, возможно, подобранный в Эппингском лесу, и картофелина, правда, уже сильно сморщенная, в которой можно было различить тридцать три человеческих лица, и экспонат совсем иного характера — в котором их насчитывалось целых пятьдесят пять. Давным-давно какой-то первобытный Примби нашел этот самый кремень, был заворожен им и выявил лица, выбив глаз тут, ноздрю там, но мистер Примби не подозревал о содействии древней руки этого, возможно, его прямого праотца. Даже наяву мистер Примби повсюду видел лица. А что приключилось бы, поднимись у него температура, и подумать страшно.
Тревога Кристины-Альберты при мысли, как ее отец будет принят Крамами, несколько улеглась, когда она увидела, что он буквально покорил Фей, которая обходилась с ним твердо, но снисходительно; они потратили массу времени на то, чтобы она рассмотрела все пятьдесят пять лиц в чудесном кремне. Они начинали снова и снова, но каждый раз сбивались примерно на «два-ацатом» или «два-ад-цать первом». И начинался спор, считали они это лицо или еще нет.
Гарольд вернулся в угрюмом настроении и слишком уж убедительно пинал ящики мистера Примби в коридоре, но Фей вышла к нему с надменным выражении сомнамбулы в светлых глазах, и стуки оборвались, а затем Гарольд спустился в студию, выглядя прямо-таки красавцем в нанковых брюках, голубом пиджаке с большими серебряными пуговицами и огромном черном галстуке. С мистером Примби он был очень мил.