Отец городов русских. Настоящая столица Древней Руси. - Страница 23

По-видимому, своим замечанием Шумахер и подсказал, что можно сделать. Михайло Васильевич немедленно сплотил некую «партию» и стал выступать с позиций российского патриотизма. Эту партию он сам и его сторонники называли «русской», но с самого начала в ней кроме Н. И. Попова и С. П. Крашенинникова состояли еще И. Фишер и Ф. Г. Штрубе-де-Пирмонт.

Партия считала, что в этом случае научная истина вообще не очень важна. Главное — что «норманизм» задевает чувства русского народа, оскорбляет русский народ, утверждает неполноценность русских, доказывает неспособность русских создать собственное государство. То есть получается — «русская партия» вовсе не оспоривала научные выводы Ф. И. Миллера и Г. 3. Байера, но им было предъявлено несколько достаточно тяжелых политических обвинений.

«Дискуссия продолжалась в течение 1749–1750 гг. и заняла 29 занятий Академической конференции» [52. С. 21]. В результате этих почти годовых разборок деятельность Академической комиссии оказалась практически парализованной: академики и адъюнкты выясняли, кто такие россы, а заодно — кто к какой партии принадлежит. Как обычно и происходит в таких случаях, «немецкая» и «русская» партии меньше всего заботились о торжестве истины — но «зато» чрезвычайно заботились о собственном первенстве в Академии наук. Состав этих «партий» постоянно менялся, тасовался, вчерашние «русские» постоянно и очень легко становились «немцами» и наоборот, и все это безобразие не имело ничего общего с национальностью участников. Не имело оно ничего общего и с наукой… но многим приносило весьма существенные дивиденды.

Положение самого Ломоносова в Академии наук очень упрочилось. Сам И. Д. Шумахер — интриган и политический боец с колоссальной квалификацией — начал так его бояться, что старался при виде Ломоносова незаметно исчезнуть, а на заседаниях изо всех сил старался не высказываться при Ломоносове, даже на самые невинные темы.

Что самое характерное — Ф. И. Миллер никогда не участвовал ни в какой партии — ни в «немецкой», ни в «русской». Всю жизнь он занимался только одним — наукой и организацией науки. На какое-то время Академия притормозила публикацию его речи… Но как только запрет сняли, Миллер тут же ее опубликовал. Едва рассеялся дым баталий, как Федор Иванович возобновил публикации своего «Собрания по русской истории».

Что очень характерно — через несколько лет после завершения «норманнской дискуссии» Миллер стал конференц-секретарем Академии и сосредоточил в своих руках немалый организационный ресурс. В этой должности он мог бы изрядно нагадить Ломоносову… Если бы хотел. Но, видимо, он не хотел — ни единого недружественного поступка, ни одного неуважительного слова.

Российский патриот, Миллер всегда очень уважительно отзывался о русском народе и его истории — на каком бы языке ни писал и в какой бы стране ни публиковалось написанное. Кстати, с 1747 года он перешел в русское подданство и вовсе не был «залетным иноземцем», как обзывал его Ломоносов на заседаниях Академии наук.

До конца своих дней Ф. И. Миллер сохранил уверенность, что первая правящая на Руси династия Рюриковичей — германского, скорее всего скандинавского происхождения. Это не мешало ему искренне любить русский народ (уж если мы о любви и дружбе) и постоянно отмечать почтенную древность и славную историю россов и вообще всех славян [53. С. 479–481].

Не менее симпатичной личностью был и Г. З. Байер — крупный ученый, близкий друг и сотрудник Татищева, он очень помог Татищеву в написании его «Истории Российской». Ни он, ни Миллер никогда ни слова не говорили о неполноценности славян, об их неспособности создать государство, о необходимости руководить славянами и так далее. Все эти высказывания им приписывались — но совершенно облыжно. Чего Байер и Миллер не делали — того не делали.

И вообще они не пытались популяризировать науку — не только сомнительные расистские идеи, но даже и самые бесспорные научные открытия. Работали за свою скромную зарплату — и все.

Отмечаю это с особенным удовольствием — люди, объявленные основателями расистской теории неполноценности славян, никогда не говорили ничего подобного. К тому же они никогда не принимали участия ни в каких интригах — ни в самой Академии наук, ни при царском дворе, ни в широких кругах общественности. Нигде.

Итак, получается — «норманнскую теорию» придумали не злые немцы-русофобы, а придумал ее коренной русак М. В. Ломоносов. Причем придумал откровенно как политический жупел! Придумал специально для того, чтобы пугать и обвинять своих врагов во враждебности к русским и на этом делать собственную карьеру. Он и делал: до конца жизни обвинял, ругал и преследовал «врагов русского народа» — то есть собственных врагов. Про Миллера он говаривал, что «только немецкая свинья могла так нагадить в русской истории».

У меня есть данные, что Михайло Васильевич, заигравшись, завел даже огромную собаку, и этот пес бросался на кого угодно при одном только слове «норманист» или «норманизм».

Возникает вопрос — почему вообще Академия наук рассматривала вопрос о «норманизме»? Вернее — почему обсуждение не окончилось сразу же, как Миллер представил какие-то доказательства своей правоты? Почему злые и убогие обвинения вообще получили какие-то права на жизнь? Увы! Для этого были свои причины, и лежали они совершенно не в сфере науки. Это — чисто политические причины.

Дело в том, что 25 ноября 1741 года произошел очередной дворцовый переворот: царевна Елизавета Петровна с помощью гвардии свергла Брауншвейгскую династию, родственников умершей в 1740 году императрицы Анны Ивановны.

Переворот осуществлялся под знаменами возвращения на престол дочери Петра Великого, продолжательницы его великих дел. Елизавета шла к власти как лучший друг гвардии, как патриотка, враг иноземного засилья.

Уже в ночь переворота несколько специально отряженных людей сели писать специальный Манифест. Манифест от 28 декабря 1741 года — ярчайший пример фальсификации. В Манифесте утверждалось, что это «немец Андрей Остерман» призвал на царствование Анну Ивановну, нарушив таким образом права Елизаветы. И что он же и «прочие такие же» (то есть опять же — зловредные немцы) после смерти Анны Ивановны передали престол Брауншвейгской династии. Так вся внутренняя политическая жизнь Российской империи между 1730 и 1741 годами сводится к заговору немцев во главе с Остерманом.

Перед выступлением 25 ноября 1741 года Елизавета дала перед иконой обет — если заговор будет успешен, никого не казнить смертью. Обет Елизавета Петровна выполнила. Миних, Остерман, другие временщики были выведены на эшафот, даже брошены на плаху, но в последний момент им объявляли о помиловании. Елизавета провела чистку государственного аппарата и армии, повыгоняла со службы довольно много немцев, — в том числе решительно ни в чем не повинных.

Гвардии и этого было мало, она требовала изгнания всех немцев за пределы государства Российского. Только это, по мнению гвардейцев, исключит на все времена немецкое иго, и в столице еле удалось удержать гвардию от немецкой резни.

Местами вспыхивали немецкие погромы; к чести русских будь сказано, они нигде не были массовыми, то есть нигде не били всех немцев подряд. Доставалось в основном тем, кто при Анне держался высокомерно и оскорблял чувства русского населения.

В лагере под Выборгом, среди войск, отправленных на войну со Швецией, против немцев поднялся настоящий бунт гвардейцев. И только энергия генерала Кейта, который схватил первого же попавшегося бунтовщика и позвал священника, чтобы тот подготовил солдата к расстрелу, остановила бунт.

Елизавета не поддерживала германофобии, ее режим не был ни террористическим, ни антизападным. Но все годы своего правления (1741–1761) Елизавета подчеркивала, что она — царица «чисто русская», иноземцам предпочтения не отдает и даже по-немецки говорит плохо.

Первые годы правления Елизаветы прошли под знаком выздоровления после правления Анны Ивановны (1730–1740). Возвращались сосланные, воссоединялись семьи, все дружно ругали бироновщину. Что говорить — с переворотом 1741 года окончился довольно жуткий политический режим. «Бироновщина — реакционный режим в России 1730–1740 гг. при императрице Анне Ивановне, по имени Э. И. Бирона. Засилье иностранцев, разграбление богатств страны, всеобщая подозрительность, шпионаж, доносы, жестокое преследование недовольных» [54. С. 143].