Отдельный 31-й пехотный (СИ) - Страница 54

— Ну, дык. Можно подумать много тут у нас таких, кто в монастыре погром устроил и грозился богохульствами разными. Понимаю, конечно, такое бывает, как услышат про… это. Но чтобы столы в присутственной комнате разбить и дверь с петель снести… это ж какая силища нужна. — он с опаской косится на Мещерскую, которая молча положила перо на стол и забрала свои вещи. Веер тоже.

— Вы уж нас извините, — развожу руками я: — так получилось.

— Да и ничего, главное, что вы штраф оплатили… а то столы стоят немало, да и дверь там дубовая была, железом обитая, как ее в одного снять было? Но теперь-то понятно, чай магия какая замешана. Это дела благородных, мы в эти дела не вмешиваемся, если совсем туго, то сибилей вызываем… — пока полицейский говорит — полковник Мещерская в своем цивильном наряде уже выходит в дверь. Мне ничего не остается как раскланяться и поспешить за ней.

— Маш, что случилось? — спрашиваю я ее на улице. У дверей участка стоит роскошный автомобиль Ай Гуль, подозреваю, что именно благодаря ему все и прошло так гладко — выглянув в окно полицейский мигом сообразил кто на этом авто катается. А я сперва думал, что придется с местной полицией спорить, выручая полковника из беды. Но, нет, все прошло гладко. Вот только… что случилось то?

— Давай потом, Володь. — отвечает она и смотрит на автомобиль, сияющей хромом и благородными деревянными вставками: — твоей кузины?

— Да. — киваю. Из автомобиля споро выпрыгивает не то Василий, не то Петр, так и не научился их различать, и тот и другой — хмурые и крупные мужчины среднего возраста, двигаются как хищники, мягко и будто неторопливо, но вот только что он за рулем сидел и тут же — уже двери нам открывает. Бывалые ребята. Уверен, что Ай Гуль их держит не только за умение двери открывать.

— Доброе утро, madame, прошу, — открывает Василий или Петр дверцу автомобиля и подает руку, помогая Марии Сергеевне пройти внутрь. Я прохожу и сажусь в салон вслед за ней и шофер закрывает за нами дверь. Обращаю внимание, что перегородка между водителем и салоном — поднята и закрыта. Не дурак Василий или Петр, соображает.

Смотрю на Мещерскую. Она словно статуя, отлитая из бронзы — закаменела скулами и молчит. Что же… придет время — сама все объяснит. Почему она монастырь едва не разнесла по кусочкам и скандал устроила? Понятно, что она вместе с Валей поехала маму проведать, матушка сестер Мещерских в монастыре, это я знаю, про это она еще в поезде рассказывала. Что-то с мамой случилось? Бросаю взгляд на свою благоверную супругу. Она сидит прямо и смотрит прямо перед собой. Неужели умерла матушка? Нет, не видно, что Мещерская горем раздавлена, скорее она в ярости. Сдерживается, чтобы все вокруг не разнести в щепки, она сейчас словно паровой котел под гигантским давлением, стрелки на манометрах давно зашкалили, где-то тоненькой струйкой свистит пар, вырываясь из-под заклепок и предохранительных клапанов, а раскаленные вентили уже давно заклинило и рано или поздно это все взорвется к такой-то матери.

Я отворачиваюсь к окну. Что бы там не происходило в душе у полковника Мещерской — она справится. Она уже большая девочка и если ей понадобится помощь — я помогу. А сейчас надо оставить ее в покое, дать возможность уложить все в голове и когда она готова будет рассказать за каким чертом она разнесла присутственное место в Марфо-Мариинском женском монастыре — расскажет сама.

Автомобиль притормаживает, и я гляжу вперед, через прозрачную перегородку между салоном и местом водителя. На перекрестке затор, стоят какие-то телеги, лежит упавшая лошадь, прямо за ней — старенький «Руссо-Балт» с открытым верхом, люди стоят вокруг и размахивают руками, о чем-то горячо дискутируя. Наш шофер, Василий-Петр — опускает перегородку между собой и салоном, поворачивает голову.

— Лошадь пала на дороге, — говорит он: — в объезд… а, сзади дорогу тоже перегородили. — он глядит назад, я поворачиваю голову. Ну, да, так и есть сзади у нас купеческие подводы с мешками прямо колонна, три или четыре телеги с лошадьми. Улица с двусторонним движением, но первая подвода уже успела сунутся в объезд стоящего транспорта и окончательно перегородила дорогу.

— Сиди. — говорю я, видя, что Василий-Петр хочет выйти из автомобиля: — я поговорю и дорогу освобожу, а ты сразу же выедешь.

— Как скажете, ваше благородие, — с явной неохотой соглашается тот. Я выхожу из машины. Пока еще не придумали герметичных и хорошо обогреваемых салонов, и температура внутри и снаружи не так уж и сильно отличается, разве что за пределами автомобиля свежий воздух наполнен ароматом конских яблок, все-таки лошадей на перекрестке много, а сдерживать себя они не привыкли.

Выйдя из автомобиля — оглядываюсь и немного удивляюсь. Когда сидишь внутри — не видишь, а вот только вышел и понимаешь, что контраст между околотком, в котором мы оказались и нашим автомобилем — колоссальный. Здесь нет каменных зданий, нет роскошных экипажей, этот район города — социальное дно. Обшарпанные стены домов, конские яблоки на грунтовой дороге, худые бока лошади, павшей на перекрестке, даже зеваки, что собрались поглазеть на происшествие — и те одеты крайне бедно. Гетто.

И наш роскошный автомобиль, больше похожий даже не на автомобиль, а на такой шикарный дом на колесах, всюду хром, позолота и вставки из ценных пород дерева, отлитая из чистого серебра фигурка крылатой богини Ники на капоте, хрустальное стекло фонарей и бархатные занавески на окнах.

Обращаю внимание, что часть зевак не сколько смотрит на павшую лошадь и пробку с разбором кто прав, а кто виноват, они больше глазеют на наш автомобиль класса «люкс». Что же… можно понять, сам бы остановился на такую смесь технический мысли и кричащей роскоши посмотреть. Впрочем, кроме нас на этом самом перекрестке стоит еще один автомобиль — тот самый старенький «Руссо-Балт» с открытым верхом. На заднем сиденье привстает молодой человек и пристально смотрит в нашу сторону. Его лицо бледно и перепачкано не то чернилами, не то сажей, но сам он одет вполне прилично — в коричневый сюртук и даже с галстуком на белой сорочке, сверху — расстегнутое пальто темного цвета.

Я подхожу к «Руссо-Балту». Кроме молодого человека с перепачканным лицом, на переднем сиденье автомобиля — барышня в бежевом пальто, на голове теплая шаль, спереди у нее висит меховая муфточка для сугрева рук. К моему удивлению — барышня сидит за рулем. Еще один молодой человек из их компании — стоит рядом и спорит с хозяином правшей лошади.

— Что ты себе придумываешь? — горячо говорит он, размахивая руками: — это просто автомобиль, а никакая не адская повозка, чтобы от нее лошади мерли!

— Воля ваша, уважаемый, однако же лошадь до сих пор жила, а едва ваша барышня на клаксон нажала — так и пала моя Манька! — упрямо стоит на своем возница, комкая в руках свою кушму из овечьего меха: — а раз так, то вы уж рублик заплатите, хучь не полную цену, но все же… куда я теперь без Маньки-то?

— Меня твоя половая драма не трогает! Куда ты с Манькой или без — это меня не касается! Убери свою дохлятину с дороги, чтобы люди проехать могли!

— Дык это же не коробка папирос, это ж лошадь. Она почитай пудов двадцать весит, куда мне ее… у меня спина сорвана почитай два года уже как. Да и денежку…

— Ой, да отцепись уже! — молодой человек лезет за пазуху и вынимает оттуда смятые ассигнации, отсчитывает несколько: — хватит⁈

— Дай бог вам здоровья! — светлеет лицом возница, поспешно принимая мятые купюры и пряча их: — вот спасибо! Здоровья вам и детишек здоровых, а барышне, что лошадь мою убила — мужа богатого!

— Не убивала она твою лошадь, болезный! Убери свою дохлятину с дороги немедленно!

— Дык я ж говорю — пудов двадцать она почитай… а…

— Да твою ж… — молодой человек озирается по сторонам. Зеваки, которые собрались вокруг — усиленно сделали вид что не понимают. Ну, да, конечно. Показал бумажник в таком вот районе, показал, что готов платить и торопишься… понятно, что за бесплатно теперь тебе никто не поможет. Однако же и мы тоже торопимся…