Отчет 1и принцессу в нагрузку - Страница 14
Огнеметчики проскакали через ворота и спешились.
Я почувствовал неуверенность в рядах неповоротливых фигур в коже. Неуверенность в огне, во мне, в себе. Уверенность была только одна – что смерть будет. Моя уверенность.
Оглянувшись на спешившиеся задние ряды, я рявкнул:
– Пошли!!!
В ответ раздался топот ног и копыт. И далекий резкий Вжирк! Я оторвал внимание от двух и трехэтажных домов. Пустых. От проулков. Тоже пустых. От тел. Среди которых не было ни одного мохнатого. И посмотрел вперед.
В пяти сотне метров впереди был купол. На гигантской колонне, вросшей в купол, громоздилась платформа. Из платформы торчала длинная толстая трубка, основание которой терялось в шкафе в середине платформы.
Из трубы, нацеленной куда-то вбок, вылетел снаряд. Долетел запоздалый вжик!. Подумать, где они взяли великана, чтобы плевался жеваной бумажкой, не дала выскочившая из переулка толпа мехноголовых.
Струи огня расплескались о передние ряды, рев толпы сменился визгом. Человек пятьдесят успело убежать обратно в проулок, оставив около сотни корчившихся в огне тел лежать на земле. Сапоги и копыта затоптали огонь и крики.
– Лихо! – буркнул Уш, опуская лук.
– Ага. – согласился я, глядя, как огнеметчики перешли на тяжелую рысь.
Гул шагов заглушил рокот голосов вдалеке. Пушка жваркнула.
Почему-то мне было очень скучно, как будто я брал города не одну сотню раз.
Ничего нового.
Вот из проулка справа выбегают лучники. Сгорают. Струи огня хлещут в проулок, затапливая крики в хрипы. Вот из проулка спереди выскакивают лучники на конях, вспыхивают факелами. Лошади бесятся, не давая им стрелять. Вокруг хлопают луки.
Уцелевшие исчезают в проулке.
Сто шагов до площади. На самом краю площади лежит какая-то куча, утыканная стрелами. Посередине площади толпа, за которой конники, облепившие подножие колонны.
Из– за кучи, истыканной стрелами, выскочили несколько лучников и прежде чем вспыхнуть факелами, метнули стрелами.
Несколько огнеметчиков упало и растворилось в рядах надвигающихся шеренг. Несколько лучников спешилось и подхватив огнеметы, заполнило строй. Шеренги расступились, чтобы обойти кучу. Ком людей отделился от подножия колонны и понесся на нас, обрастая криками.
Вокруг захлопали тетивы и надвигающаяся толпа стала обрастать факелами. Замедляться, рассыпаться…
Я опустил глаза к утыканной стрелами куче.
Большой камень, из под которого во все стороны торчали лапы. Металлические, обшитые мехом, утыканным стрелами.
Из завалившегося на бок чана головы высовывается язык металлической конструкции.
Дракон. Мертвый.
Я убрал лучемет за спину и посмотрел на кучу тел, по передним рядам которой уже хлестали струи огня. Огнеметчики, подойдя на два шага к пылающему валу, метали струи огня поверх голов.
От долетевшего запаха нефти, горящих тряпок и мяса затошнило и захотелось есть. Я нагнулся, чтоб не блевануть. По пластинам доспеха полыхнули искорки.
Сумрак подо мной вздрогнул и стал медленно оседать. И все вокруг стал медленно оседать. Ноги вылетели из стремян.
Тихо.
Стало очень тихо. Только потрескивали горящие люди, сквозь огонь которых просматривался дрожащий в пламени дракон.
Руки сдернули лучемет, навели, нажали на спуск. Зеленый луч ударил в тироназаврическую фигуру, прострелил насквозь, расплескался по подножию башни и потух.
Тиранозавр упал.
Грохот падения, очень резкий в полной тишине, долетел до меня. Ударил в уши. В голову. Выбил скуку.
Я стоял на площади. Один. Среди трупов. Тех, кто пошел со мной и тех, против кого мы пошли.
Я перешагнул через копыта коня и пошел к колонне, не смотря под ноги, где были те, кого я привел на смерть.
Я их убил. Убил всех. И я был доволен, потому что ничего другого мне не оставалось. Только быть довольным и считать, что так – правильно.
Крики всех, кто только что умер, предсмертные крики, которые уже нечем было выкрикнуть, слились в сплошной ревущий поток, захлестнувший меня, подхвативший и понесший, сломав мое желание быть виноватым, мое несогласие с тем, что они – мертвы, а я – нет.
Все, что я мог – это быть довольным тем, что произошло.
Я был очень-очень-очень зол. Очень спокоен, доволен и очень зол, какой бывает только смерть, которой удалось вселиться в того, кого не смогла взять. Смерть, нависшая над телами на площади, впитывалась в меня, в губку. И губка была довольна.
Я захохотал, радуясь силе, данной мне смертью. Данной тем, что я стал ею, смертью. Я был очень большой и площадь, тела на ней, мое тело, они были во мне, очень ясно видимые, очень четкие.
Я попробовал загасить огонь. Усилие погасить огонь проткнуло меня, как воздушный шарик и я сдулся в маленькую тряпочку тела.
Четкость и спокойствие остались. Я знал, что ничего страшного не произошло. Умерло несколько тысяч человек, которые знали, что идут добиваться цели любой ценой. И которые ее почти добились.
Эрма.
Мысль царапнула по зеркалу спокойствия как нож по стеклу – с противным душераздирающим скрежетом, заставляющим сделать что угодно, лишь бы этот скрежет не повторился.
Я побежал к подножию платформы, в котором зиял тихий черный провал, у порога которого лежало несколько мехожилеточных тел, порубленных кем-то, кто спрятался в провале.
Если я его не застрелю на всякий случай, то, может быть, подружимся.
Я забросил лучемет за спину и вытащил из чехла Крыло. Оно ярко вспыхнуло, вытягивая из губки желание убивать..
На ведущих вниз ступеньках, жадно разлеглась темнота, укрывая, кроме лестницы, еще кого-то. Я сбежал по ступенькам и прижался спиной к стене, всматриваясь в темень. Лестница вбок и вниз, пара тел в лужах крови. Проход прямо, завален телами. Мохнатыми. Поворот за угол, за которым кто-то есть. Чье-то дыхание, чьи-то мысли и чей-то меч, на который мне не надо напарываться, чтобы не зарубить со страху владельца.
– Дракон мертв!! – долетел из-за угла тусклый крик на том же языке, которым говорили библиотекари. И на котором я подкалывал Нат и Мару когда-то пару жизней назад.
Однако, надо воспользоваться случаем, чтобы покричать что-нибудь потенциальному другу за углом.
– Ага!!!! – рявкнул я за угол, и испугался своего голоса. Ему было очень тесно в легких и он ударил по ребрам, диафрагме, голосовым связкам. Голосовые связки, провисшие и гулко скрежетнувшие вылетающим воздухом, болезненно сжались, перекрутив горло.
– Кто? – спросил голос из-за угла. Такой же хриплый и треснутый, как и мой. Очень знакомый голос.
– Это Харш, Киро. – прошептал я, засовывая топор за спину.
Из– за угла появились два обляпанных кровью меча, выписывающие неуверенные петли. Залитые кровью дрожащие руки. Кровавая маска с дорожками пота и щелями глаз. Я заглянул в эти щели и прохрипел на английском:
– Киро, принцессу не видел, такая рыжая, аккуратная?
– Харш… – Киро выронил мечи и рухнул на колени. – скажи еще что-нибудь по-английски. – прошептал он, закрывая глаза.
Я посмотрел на обляпанную кровью голову и мне стало его жалко. Очень жалко. Одинокого, напуганного тем, что никого нет, и уже не будет. Зажатого в угол и заставленного убивать, чтобы выжить. Убивать, ломая привычку сохранять жизнь. Ломая знание, что убивать – плохо. Не сломавшего его и ждущего наказания за убийство. И уже не надеющегося перед казнью услышать знакомый голос на знакомом языке.
Слова сами выскочили из памяти и потекли, вымывая вместе с собой дикую смертную тоску. Я привалился спиной к стене, сполз на пол и запел:
Киро подхватил со второго куплета, и два надорванных голоса, которые не уже могли кричать, плакали песню то ли счастья, что живы, то ли горя, что их всего двое.