От винта! (другая редакция) - Страница 5
Виктор Гюго восторженно относился к летанию. «Культура скоро проникнет во все уголки мира. Благодаря воздушному флоту все люди смогут приобщиться к науке и прогрессу. У нас есть крылья, человек становится птицей, и какой птицей! Птицей, обладающей разумом!»
«Каждое желание дается тебе с силами, необходимыми для его осуществления», — уверяет Ричард Бах, летчик и писатель весьма нестандартной судьбы. Не так давно его книги перевели на русский язык.
Необходимость в воздушных коридорах предусмотрел еще мудрейший капитан Фербер. Уже в 1910 году, когда летательные аппараты едва-едва скреблись у земли, была названа высота коридора: «Это будет, вероятно, около 300 метров…»
Еще не существовало ни одной регулярной авиалинии, а юристы беспокоились о минимальной высоте трасс: «Надо установить такую высоту, с которой были бы затруднены нескромные наблюдения за тем, что делается в домах населения».
Как убедительно звучат слова Антуана де Сент-Экзюпери: «Неудачи закаляют сильных». Хоть девизом пиши по всей длине борта.
Был момент, когда Уильбур Райт предложил Орвиллу держать пари: «Человечество освоит моторный полет не раньше, чем через тысячу лет…» Братья полетели через два года. Слабость извинительна и сильным людям, непростительно — бездействие.
Василий Андрианович Слесарев не только создатель одного из первых самолетов-гигантов — «Святогора», но еще и изобретатель, пытливый конструктор соорудивший ротативную машинку для определения мощности… мух и скорости их полета. Уроки природы получили количественное выражение благодаря этому открытию. И тут стоит припомнить заповедь Фербера: «От шага к прыжку, от прыжка — к полету».
Рассказывали мужики из КБ Микояна: Гуревич остался за главного в лавке. Микоян ушел в отпуск. Идет совещание, конечно, срочное и, ясное дело, важное. Гуревич спрашивает, а где инженер, назовем его Васин? Нет Васина. Гуревич возмущается: «Что за безобразие! Он же должен делать сообщение… Я просто не нахожу слов…» Совещание заканчивается без Васина, и Гуревич велит: «Пусть Васин, когда изволит явиться на работу, сразу зайдет ко мне в кабинет, я ему такое скажу, на всю жизнь запомнит!»
Васина на фирме не очень-то обожают: надменный он человек. Все с интересом и некоторым злорадством ждут, что ему скажет деликатнейший Гуревич.
Наконец, Васин появляется, его только что не толпой препровождают в кабинет Гуревича.
— Извините, Михаил Иосифович, — начинает Васин… Но Гуревич останавливает его:
— Как вам только не стыдно! Идите работать… Работать надо, Васин.
В училище у нас ротный был, одно слово — пехота… и совершенно штучный дурак. Первое, что сделал, очутившись в авиации, — синий картуз с крабом завел. Гоняет он нас на строевой, бывало, да как заорет: «Ро-о-ота, дать песняка, чтобы та ракита упала!» Или еще любил: «Крепче ножку, печатай шаг! По рубцу, Сарра!..» Ругал он нас тоже интересно: «Ты у меня еще подрожишь, как осиновый лист на березе».
Любил, чтобы его качали. Объявит перекур, мы его подхватываем — и качать. Он вроде сопротивляется, а сам млеет. В его понимании — раз качают, значит, оказывают уважение, почитают.
В тот день дневалил Райк — затейник, первая персона в самодеятельности. Вот он и гаркнул в окно третьего этажа: «Эскадрилья, с-м-и-р-н-о! Товарищ полковник, пятая эскадрилья на строевых занятиях качает любимого командира! — И сам же голосом начальника училища — это он умел: — Вольно, вольно. Продолжайте занятия».
Но продолжать ротный сумел только через неделю. Еще прихрамывая, он все равно орал с вдохновением: «Печатать ножку, соколики! Тяни носок! Сарра, по рубцу!..»
На Ли-2 я тогда пилил. Агрегат достался старый-старый, еле дышал. Возили мы что попало, случалось — даже скот. А — что? Сибирь. Дорог нет… Летим, везем сметану. Сколько бидонов, уж не помню. Много. Крышки на тех бидонах патефонного типа, защелкиваются, знаете? Летим. Какого хрена нас загнали на эшелон в 4200 метров, понятия не имею.
Вдруг в пилотскую кабину врывается форменное привидение: голова — белая, плечи — белые… оно воет… Оказалось, бортач решил сметанки попробовать, крышку откинул и, пожалуйста! Разница в давлении сработала. «Физику надо знать!» — Это я ему сказал, а он огрызается: «Какая тут физика! Облизывайте меня, облизывайте! Сметана будь здоров какая!»
С тем бортачом летая, скучать не приходилось. В другой раз уселся в сортире, дверь не закрыл и экипажу рожи всякие строит. Потом видим, поднимается с места и бумажку над унитазом ловит, сквозняком ее подняло. Ну, я постарался — уловил момент и ткнул штурвал от себя. И физика сработала: бортач по самый локоть влетел… сами понимаете во что. Мы еле-еле управились кабину запереть, так он рвался с нами расправиться…
Ассен Джорданов учит: «Знания можно только передавать, а не накачивать».
Пилотаж, без сомнения, — великое дело, но пилотажем все-таки не исчерпывается наше ремесло. Только тот настоящий Летчик, кто в совершенстве владеет слепым полетом.
О том, что Линдберг перелетел без посадки на одномоторном самолете Атлантику, знают, думаю, все авиаторы, но едва ли каждому известно, что впервые появившись на учебном аэродроме 1 апреля 1922 года, он совершил свой первый в жизни полет 9 апреля. Вывозная программа заняла 8 часов и обошлась Линдбергу в 500 долларов.
Первая бомбардировка с воздуха произошла в… 1849 году. Австрийцы нанесли тогда удар по Венеции с шаров-монгольфьеров.
Французский портной Рейхельт сконструировал в 1912 году и испытал на манекенах парашютный костюм. Испытания крылатых костюмов прошли неудачно, но изобретатель упорствовал. Он вдвое увеличил несущую поверхность и самолично сбросился со смотровой площадки Эйфелевой башни. Увы, этот безумный прыжок, запечатленный на пленке вездесущими хроникерами, оказался трагическим — Рейхельт погиб.
14 дирижаблей построил, облетал и, выражаясь современным языком, списал неугомонный Сантос-Дюмон, популярнейший авиатор начала века, постоянный объект внимания карикатуристов. И внезапно объявил: «Баста! С дирижаблями покончено, пересаживаюсь в самолет».
Первое четвероногое, поднявшееся в небо на воздушном шаре, — баран. После благополучного полета над Парижем он был принят на королевский скотный двор и получил новое гордое имя «Монт-о-сьель», что означает, — поднимавшийся в небо.