От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войн - Страница 8

По мнению Бофра, это заявление произвело на советскую делегацию наихудшее впечатление. Бофр пишет, что английский адмирал еще неделю назад на борту парохода в ходе дискуссий высказывал желание привести подобную аргументацию, но французы «заклинали» его не делать этого.

Адмирал Дракс, видимо осознав, что допустил оплошность, попросил прервать заседание. Ворошилов, однако, отклонил эту просьбу.[12] Встав из-за стола, он в четвертый и последний раз повторил свой вопрос. На этот раз он был предельно конкретен:

1. Будет ли советским войскам разрешено пройти к границам Восточной Пруссии через территорию Польши в районе Виленского коридора?

2. Будет ли советским войскам разрешен проход через Галицию, чтобы вступить в соприкосновение с войсками противника?

3. Будет ли советским войскам разрешено пройти через территорию Румынии в случае агрессии Германии против этой страны?

«…Ответы на эти прямо поставленные вопросы, — добавил он, — являются кардинальнейшими. Без точных и недвусмысленных ответов на эти вопросы дальнейшие разговоры наши не будут иметь актуального значения».

Англичане и французы попросили сделать краткий перерыв для консультаций. Когда члены делегации вышли в сад, Бофр услышал, как адмирал Дракс воскликнул: «Боюсь, что наша миссия на этом закончилась!» Посоветовавшись, главы западных делегаций составили письменный ответ, который генерал Хейвуд зачитал русским. Ощутимой пользы этот ответ, однако, не принес.

«…Не надо забывать, что Польша и Румыния — самостоятельные государства, и в данном случае разрешение на проход советских вооруженных сил должно быть получено от их правительств. Этот вопрос превращается в политический вопрос, и СССР должен поставить его перед правительствами Польши и Румынии».

Затем Ворошилов после краткого перерыва зачитал подготовленный советский ответ — саркастичный и жесткий.

Советская военная миссия, говорилось в нем, «не забывала и не забывает, что Польша и Румыния являются самостоятельными государствами». Наоборот, именно исходя из этого бесспорного положения, советская военная миссия и просила английскую и французскую военные миссии добиться разрешения этих двух государств на проход советских вооруженных сил. Эта законная задача Англии и Франции, поскольку именно они, а не Советский Союз дали гарантии Польше и Румынии.

«Советская военная миссия выражает сожаление по поводу отсутствия у военных миссий Англии и Франции точного ответа на поставленный вопрос о пропуске советских вооруженных сил через территорию Польши и Румынии.

Советская военная миссия считает, что без положительного разрешения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР… заранее обречено на провал. Поэтому военная миссия Советского Союза не может по совести рекомендовать своему правительству принять участие в предприятии, явно обреченном на провал».

Для капитана Бофра советский ответ был «исключительно откровенным и логичным и для нас, к сожалению, неопровержимым». Уведомленные о возникшем кризисе, английский и французский послы в Москве быстро провели совещание, а затем направили телеграммы в соответствующие столицы.

«Французский посол и я… пришли к единому мнению (телеграфировал английский посол Уильям Сидс), что русские подняли сейчас кардинальный вопрос, от решения которого зависит успех или провал военных переговоров… а именно: как достичь приемлемого соглашения с Советским Союзом в условиях, когда соседи этого государства упорствуют в своего рода политике бойкота, от которой они откажутся лишь тогда… когда будет поздно… Мы считаем, что советские представители на переговорах совершенно справедливо возлагают на Великобританию и Францию бремя обращения к этим соседним странам».

Сидс, а также французский посол и генерал Думенк, направившие аналогичные телеграммы в Париж, просили оказать нажим на польское правительство, чтобы оно немедленно дало согласие, и подчеркнули «чрезвычайную срочность» получения немедленного ответа. «К сожалению, — замечает Бофр, — ответ так и не поступил». Не то чтобы французское и английское правительства не пытались образумить поляков, но они не проявили достаточной настойчивости.

Боннэ пишет в своих мемуарах, что в пять часов утра 15 августа его разбудил чиновник, который принес депешу от французского посла в Москве, извещавшую о советском требовании.

Быстро ознакомившись с ней, Боннэ, по его словам, понял «исключительную важность телеграммы». Он тут же позвонил польскому послу, который, не подозревая о возникшем кризисе, отдыхал на побережье Бретани. Боннэ попросил посла срочно вернуться в Париж для консультаций. Но пользы это не принесло. Когда французский министр иностранных дел подчеркнул, что Польша должна принять помощь Красной Армии, если она хочет спасти себя, посол Лукашевич ответил: «Никогда!» Боннэ напомнил ему, что Гитлер недавно хвастливо заявил, что завоюет Польшу за три недели.

«Напротив, — ответил посол. — Это польская армия вторгнется в Германию — с самого начала».

Польский посол не имеет представления, сообщил телеграммой Боннэ французскому послу в Варшаве, «об опасности, которую создала его страна подобным непониманием». К несчастью для Польши, этим недостатком страдал не только польский посол, но и ее правители в Варшаве.

Генерал Мус, французский военный атташе в Польше, был отозван из отпуска и срочно командирован в Варшаву, чтобы воздействовать на польский генеральный штаб. В Москве генерал Думенк по своей инициативе решил послать в Варшаву капитана Бофра, чтобы помочь военному атташе и разъяснить польскому военному командованию, что «стратегическое значение русской помощи неоспоримо, так же как и важность заключения военного пакта».

Положение на переговорах в Москве в ночь на 17 августа, когда Бофр выехал поездом в Варшаву, по его оценке, было «критическим. Мы были на грани их срыва… и все еще не получили ответа на наши телеграммы по главному вопросу, поставленному Ворошиловым».

Заседания военных миссий 15 и 16 августа ничего не дали.

15 августа командарм Б. М. Шапошников, начальник Генерального штаба Красной Армии, выразив сожаление, что французские и английские представители не сообщили «ничего конкретного» о своих военных планах, изложил план развертывания вооруженных сил СССР. Он заявил, что «против агрессии в Европе» Советский Союз «развертывает и выставляет на фронт» 120 пехотных дивизий, 16 кавалерийских дивизий, 5 тысяч тяжелых орудий, 9–10 тысяч танков, от 5 до 5,5 тысячи бомбардировщиков и истребителей — от этих цифр у англо-французских офицеров буквально перехватило дух. Но и на этот раз русские снова настойчиво подняли прежний вопрос. Участие СССР в войне, пояснил Шапошников, может быть осуществлено, если советские вооруженные силы смогут вступить в бой с немцами, пройдя сперва через территорию Польши и Румынии.

На следующий день адмирал Дракс и генерал Думенк попытались убедить советскую делегацию согласиться на три общих принципа совместных действий, выработанных ими. Но русские не проявили к ним интереса. Эти принципы «слишком универсальны, абстрактны, бесплотны, — заявил Ворошилов, — и никого ни к чему не обязывают… Мы же собрались здесь не для принятия общей декларации, а для выработки конкретной военной конвенции, которая должна определить количество дивизий, артиллерийских орудий, танков, самолетов, морских эскадр и пр., совместно участвующих в деле обороны договаривающихся стран». До тех пор пока советская сторона не получит ответа на «кардинальный вопрос … о пропуске вооруженных сил Советского Союза на территорию Польши и Румынии», добавил он, «всякая предварительная работа является до известной степени бесполезной».

На следующий день, 17 августа, наступил неизбежный кризис. Ворошилов предложил прекратить работу совещания до получения ответа на поставленные советской миссией вопросы. Дракс и Думенк возражали, доказывая, что в ожидании ответа можно было бы проделать полезную штабную работу и что сообщение об отсрочке заседаний совещания на неопределенный срок оказало бы пагубное воздействие на уже напряженную обстановку в Европе. В конечном итоге было решено созвать следующее заседание через четыре дня — 21 августа.