От легенды до легенды (сборник) - Страница 49

– Я б остался, – подковырки старик не заметил. – Но нельзя мне все время с людьми. В дела их вникаю. Сердце теплеет.

– Выходит, холодное у тебя сердце? – хитро прищурился гусар. – А так и не скажешь. Признайся, ведь тебя я в боях видел. Многим фору дашь! Но как ты умудрялся вперед коней наших в лагере очутиться?!

– Случалось, – смутился преображенный Архип. – Сначала только внучку берег. Прикипела она к Елизарову. Всюду за ним шла. В сражениях вот тоже… Мне, говорит, его видеть бы, больше и не надо ничего. А мы уж это проходили. Задолго до того приглянулся ей один, Лелем звали. На свирели играл, шут гороховый! – Старик фыркнул.

– И что? – Несмотря на лихость в ратном деле, Давыдов был поэтом. Он приготовился слушать красивую историю, но в своих ожиданиях жестоко обманулся.

– А ничего! Сердце горячим стало, она и растаяла. Вьюгой, облачком, дымкой в день студеный теперь только и видится. Думали с Зимой, дочкой моей, время пройдет, оклемается. Не вышло. Помнит, видно. И вот снова-здорово – Елизаров! Боялся я, не снесет она больше жара, вовсе исчезнет, как капель на солнце. Уговаривал все эти дни. Но она упрямая. Пусть, говорит, исчезну, лишь бы с ним рядом. Теперь нет поручика. Заледенела вся. Мать-то радуется – вернулась дочка. А я вижу, неживая она. Глянь вон!

Старик кивнул на заснеженную сосну. Под ней стояла девушка, окруженная тем самым голубоватым сиянием, что Давыдов видел как-то у яблони. Она смотрела сквозь морозную пелену, в лице ни кровинки. Давыдов попятился.

– Черт меня дери, – выдохнул он.

– Черти ни при чем, – заверил старик. – Мы, может, и не люди, конечно, но зла никому не желаем.

– Вот уж… – Давыдов пришел в себя, но на девушку посматривал недоверчиво. – Француза-то бил.

– Ну так бил. Говорю же, сердце таять стало. Раньше-то мне радовались. Крепости снежные строили, горки. На санях катались. А теперь явились эти… Огнем палят, голодом морят. Радость исчезла! Как не вмешаться? Сперва-то только обещание, тебе данное, выполнял, потом увидел, как за землю свою стоите. Очнулся – это ж и моя земля! Забрало, помогать кинулся. Прежде думал – сил наберусь, один управлюсь. Только правду ты тогда мусье тому говорил. Видел я смерть Елизарова, видел, как те шестеро с ним идти вызвались, – много чего повидал. Жарко. Верно все – не моя то победа.

– Человек, если надо, со всем управится, – согласился Давыдов. – Особо если враг землю его топчет. Да все не разберу, кто ты такой?

– Потомки твои разберут, – старик подмигнул. – Вот отойдет внучка от горя немного, вернемся. Ненадолго, чтоб не растаять. Больно уж горячи люди. Но я радость больше люблю. В праздник какой показываться будем. Впрочем, теперь я и с ворогом вас один на один не оставлю. Помогу, если что. А кто я… – Дед усмехнулся и ударил посохом оземь. Воздух зазвенел, деревья затрещали, нос защипало. – Думай!

Давыдов еще раз обернулся на застывшую у сосны девушку. Ее там не было. Перевел взгляд на Архипа. Где стоял старик, курился парок, словно кто-то вздохнул на холоде. Давыдов тряхнул головой, потер рукавицей щеку.

– Мороз, однако… – поежился он и побежал отогреваться в избу.

Все началось во время чая. Именно тогда, намазывая на румяный тост грушевый джем, Перси впервые услышал голос Морбрада.

От неожиданности рука дрогнула, и янтарная капля джема приземлилась на белоснежную скатерть.

– Ты не меняешься, – с улыбкой заметила тетя Дженни, – все так же обожаешь сладкое и портишь скатерти.

– Мама, он сейчас скажет: «Простите, тетя, я больше не буду», – ехидно произнесла Флоренс. – Не так ли, кузен?

Перси рассмеялся.

– Осторожнее, Фло, – заметил он, – я ведь могу вспомнить еще какую-нибудь мальчишескую повадку. Например, дергать вредин за рыжие косички.

Юная леди хмыкнула и с невинным видом принялась пить чай. Перси прекрасно понимал, что Фло не терпится расспросить кузена о тысяче вещей, наговорить ему кучу уморительных колкостей и истребовать подарки, но, увы, приходилось сидеть чинно. Он украдкой подмигнул девочке, но та только строго сдвинула брови. Ну, ничего, успеется.

– Что это был за шум? – спросил Перси у отца.

Сэр Генри Уотертон оторвался от просматривания письма.

– Не поверишь, – усмехнулся он. – Горное эхо. Здешние окрестности – настоящий акустический феномен. Мне рассказывали, на склоне есть ущелье, где каждый звук, будь то крик птицы или скатившийся с кручи камень, порождает целую симфонию. Здесь еще ничего, ближе к тоннелю куда громче.

– Напоминает рокот прибоя, – сказал Перси, откусывая от тоста.

– Местные называют его голосом Морбрада. Привыкнешь.

Сэр Генри вернулся к письму. Перси не обижался: хорошо знал, что постоянная занятость приучила главного инженера Королевской Юго-Западной железной дороги делать несколько дел одновременно. Вот как сейчас: пить чай, беседовать с сыном, которого не видел больше полугода, и изучать корреспонденцию. Так было всегда, сколько Перси себя помнил.

Для бесед по душам имелась в мире миссис Дженнет Клейтон – тетя Дженни. Она укоризненно покачала головой, взглянув на брата, и сразу же перенесла заботливое внимание на племянника.

– И все-таки ты вырос, – произнесла она. – Несмотря на джем. Ты сейчас очень напоминаешь мне Генри в двадцать лет: те же широкие плечи, светлые вьющиеся волосы, упрямый взгляд. Только улыбка как у матери. Видела бы она своего малыша Перси…

Тетя Дженни умолкла, вытирая глаза кружевным платочком. Несколько минут в гостиной было тихо, но потом Фло осторожно потянула мать за рукав.

– Мама, – громким шепотом спросила она, – а что, дядя Генри в молодости был таким же долговязым и тощим, как кузен?

– Флоренс, несносная ты девчонка! – простонала тетя Дженни, не отрывая платка от лица, но Перси был готов поставить крону, что она улыбнулась.

Чаепитие продолжилось, и Перси отдал должное и тостам с джемом, и холодной ветчине, и прочим яствам, которые расставляла на столе Лакшми – вдова солдата-сипая, нанятая отцом на службу во время строительства укреплений Агнипура.

– Вот что, дамы, – спасая сына от обжорства, сэр Генри свернул письмо и поднялся из-за стола, – мы с Персивалем вас на время оставим. Пойдем, сынок, покажу тебе строительство.

Улицы городка разбегались от площади с кирпичной церковью вниз по склонам холма, точно ручьи, падающие с уступа на уступ. Отец и сын шагали, покуривая папиросы, и вели неспешный разговор.

– Вы уютно устроились, – сказал юноша, оглядываясь на аккуратный двухэтажный коттедж, южную стену которого обвили пожелтевшие листья плюща. – Я, право, не ожидал. Думал, что городишко – дыра дырой.

– Разумеется, не столица, – ответил сэр Генри. – Но все это на время. Работа требует постоянного присмотра, не приезжать же в такую даль через день. А Дженнет все устроила как дома, это она умеет. Жаль, что твоя сестра сейчас в Каире…

Перси развел руками. Что поделаешь, с той поры, как Эмили выскочила замуж за армейского капитана, семье никак не удается собраться вместе.

– Ну, как твой дипломный проект? – спросил отец.

– Еще море работы, – признался Перси. – Я привез кое-какие расчеты и чертежи. Может, взглянешь, если выдастся свободная минутка?

– Обязательно посмотрю. Через несколько дней, когда откроем наконец тоннель и утрясем дела. Министерская комиссия заявилась раньше, чем мы планировали.

– Но ведь все прошло успешно. Я читал во вчерашней газете.

– Да, лорд Теренс остался доволен. Обещал доложить премьер-министру. И, кстати, спрашивал о тебе.

– Обо мне? – Перси расстегнул форменный студенческий сюртук. – С чего бы?

Сэр Генри остановился.

– По-моему, тебе лучше знать, – усмехнулся он. – Мисс Элен передает тебе самый теплый привет.

– О господи! – выдохнул Перси. Сэр Генри хмыкнул в усы, но воздержался от комментариев.