От Крыма до Рима(Во славу земли русской) - Страница 12

* * *

Турция, казалось, уже сожалела, что ввязалась в войну с Россией. На Днепре русские овладели крепо­стями Очаков и Кинбурн. Их суда вышли в Лиман, в Крыму терпел поражение хан Фетки-Гирей. А тут еще по договору с Россией вступила в войну с Турцией и Австрия.

В разгар лета у Миниха появились турецкие парла­ментеры, запросили перемирия. Миних вызвал своего расторопного адъютанта, майора Манштейна:

— Снаряжай нарочных в Петербург и в Крым к Ласси. Мы теперь на коне, турки у нас в ногах.

Смолкли на время пушки, заговорили дипломаты. Остерман отряжал на переговоры с турками Петра Ша-фирова и Ивана Неплюева.

Пятнадцать лет назад вице-президент Коллегии иностранных дел Шафиров тянул из «грязи» Остермана, подталкивал по служебной лестнице. Теперь роли переменились, но Остерман выдерживал почтитель­ный тон.

— Османы тебе, Петр Павлович, ведомы не пона­слышке, — начал степенно Остерман, — но нынче они к нам на поклон пожаловали, в Немирове их депутация ждет тебя.

Остерман протянул Шафирову полномочную гра­моту.

— Надлежит нам спросить у них сполна, тут все указано, и на том тебе стоять твердо.

Остерман не столько излагал теперешние нужды России, сколько заботился о грядущем.

— Надлежит нам переделать все прежние договоры с турками, для спокойствия земли Кубани и Крыма, от Дона до Дуная должны к нам отойти, отныне по Чер­ному морю суда наши свободно плавать будут.

Были и другие претензии, но Остерман, упоенный военными успехами, проглядел коварство турок и их подстрекателей французов и англичан.

Протянув канитель два месяца, турки, собравшись с силами, отогнали австрийцев, прервали переговоры и возобновили военные действия.

Следующая кампания на Днепре началась печаль­но. Разразилась чума, и одной из первых ее жертв ока­зался Наум Сенявин. Моровая язва косила людей на ходу. Из ста тысяч от чумы погибло не менее трети.

Ввиду явного, двойного превосходства турок, Ми-них не форсировал Днепр и отошел к Киеву, флотилию по Днепру повел Мамонов, которого в пути тоже срази­ла чума.

В Азовском море турки намертво блокировали мощ­ной эскадрой и отрезали от моря флотилию Бредаля у Федотовой косы. После долгих раздумий Бредаль приказал снять и перевезти на берег все пушки и при­пасы, а суда в конце концов пришлось взорвать, чтобы они не достались врагу.

Армия Ласси, оставшись без поддержки и питания с моря, покинула Крым и ушла на Украину.

Одержать верх над турками без флота оказалось не­возможным. К тому же Австрия, втайне от союзной России, пошла на мировую с турками, а воевать в оди­ночку было бессмысленно.

Так уж получилось, что полномочным представите­лем России на мировых переговорах с турками в Бел­граде оказался ярый недоброжелатель русских, лов­кий француз маркиз де Вильнев. Он сделал все, чтобы Россия осталась «на бобах», несмотря на жертвы, 100 тысяч россиян, потерянных за время войны.

Посол Франции в Стамбуле Вильнев сверх ожида­ния в Париже добился того, чтобы Россия опять лиша­лась возможности содержать в Черном и Азовском мо­рях военный и торговый флот. Жалкие крохи — Азов со срытыми укреплениями — вот и все, что получила Россия. Мечты Остермана развеялись по ветру…

Смолкли пушки, в Азов степями, по суше тянулись обозы с орудиями, амуницией, больными матросами.

Заканчивая свое пребывание в Азове, захворавший Петр Бредаль диктовал донесение императрице, опи­сывая последние будни Азовской флотилии: «Того же числа в ночь работу нашу окончили, мы в степи обры­лись и сделали кругом себя ретраншемент, а лодки притащили к самому берегу, на мель, так что какое б от их неприятельского флота сильное нападение не было, опасности не признавается.

Июня 19-го числа по ордеру генерал-фельдмаршала Ласси отправился сухим путем в Азов, понеже в здоро­вье весьма слаб нахожусь, тако ж и для исправления В.И.В. дел, а тамо более для меня дел не касалось, ибо лодки притащены к самому берегу и сколько возмож­ности моей было, как В.И.В. всенижайший верный слуга, со усердием, не жалея жизни моей, исполнил и диверсию противу неприятеля учинил, и оный непри­ятель со всем своим противу наших лодок великим флотом, атакировав, стоит и милостью Божию и счас­тием В.И.В., хотя они и сильные нападения чинили, однако никакого вреда они нам сделать не могли. А во отбытие мое команду над всеми морскими служителя­ми и над лодками поручил от флота капитану Толбухи­ну, а над прочими бригадиру Лукину и ему, капитану Толбухину, велел быть под главною командою у него бригадира Лукина.

А сего июля 3-го дня прибыл в Азов и ныне здесь об­ретаюсь».

По условиям Белградского мира к России переходи­ли города Азов и Таганрог, без права иметь здесь укреп­ления. Эта территория «имеет остаться пустая, и меж­ду двумя империями бариером будет». Договор запре­щал России иметь не только военный, но даже торго­вый флот на Азовском и Черном морях: «И чтоб Рос­сийская держава ни на Азовском море, ни на Черном море никакой корабельный флот ниже иных кораблей иметь и построить не могла».

И снова Россия на деле осталась «у разбитого ко­рыта».

* * *

В конце ноября 1741 года гвардия возвела на трон «дщерь Петрову», Елизавету.

Первые распоряжения Елизаветы вроде бы указы­вали на возврат к порядкам, установленным ее родите­лем. Сенату возвращались прежнее значение и власть и повелевалось петровские «все указы и регламенты наикрепчайше содержать и по ним неотложно посту­пать».

Как кратко и верно заметил историк Ф. Веселаго: «Елизавета Петровна не вполне удовлетворила надеж­ды моряков, ожидавших, что при ней флот вновь при­обретет то высокое звание, которое и имел он при своем великом основателе». В самом деле, первые шаги Елизаветы действительно как будто клонились к осуществ­лению подобных ожиданий и указывали на возвраще­ние к порядкам, установленным Петром Великим, но это возвращение, собственно, флоту не принесло пользы. Больше того, на флоте приостановили произ­водить в чины офицеров, казна, по сути, прекратила отпускать деньги на постройку флота. Все доклады Ад-миралтейств-коллегии императрице пять лет остава­лись без ответа. На шестой год адмиралы отправили до­клад канцлеру Бестужеву-Рюмину и просили доло­жить императрице, «что весь флот и Адмиралтейство в такое разорение и упадок приходят, что уже со мно­гим временем поправить оное трудно будет» и что «те­перь уже весьма близкая опасность все те несказанные императора Петра I труды потерянными видеть». При этом указывалось, что по случаю возвращения к старым порядкам производство морских офицеров в чины с 1743 года приостановлено и в настоящее вре­мя осталось на флоте офицеров едва половина против числа требуемого штатами. Что при таком состоянии флота вовсе прекратилось поступление в него иност­ранцев, а также и русских «знатных» фамилий. В за­ключение прибавлялось, что о затруднительном поло­жении флота коллегия с 1744 года делала уже девять представлений, но докладывались ли они императри­це, ей неизвестно».

Ответ морское ведомство получило спустя четыре года…

При таком правлении не могло быть и речи об отста­ивании интересов России на южных морских рубежах. На флот казна не раскошеливалась. Корабли не строи­лись.

Одну страсть безмерно унаследовала Елизаве­та — любовь к увеселительным празднествам — балам, маскарадам, которые сменяли банкеты и куртаги. Князь Михаил Щербатов без прикрас описал нравы дво-ра при Елизавете: «Двор подражал или, лучше сказать, угождал императрице, в златотканые одежды облачал­ся; вельможи изыскивали в одежде все, что есть богатое, в столе — все, что есть драгоценное, в питье — все, что есть реже, в услуге — возобнови древнюю многочислен­ность служителей, приложили к оной пышность в одея­нии их. Экипажи возблистали златом, дорогие лошади, не столь для нужды удобные, как единственно для виду, учинялись нужды для вожения позлащенных карет. До­ма стали украшать позолотою, шелковыми обоями во всех комнатах, дорогими мебелями, зеркалами и други­ми. Все сие составляло удовольствие самим хозяевам; вкус умножался, подражание роскошнейшим нарядам возрастали безмерно и безвкусно, человек делался поч­тителен, по мере великолепности его житья и уборов».