От Гринвича до экватора - Страница 90
Житель одной социалистической страны получил письмо из Вашингтона с опозданием на четыре недели. Одному мальчику из опять же социалистической страны не доставили американский географический журнал.
Вначале в зале посмеивались, потом начали возмущаться.
— Мы обсуждаем серьезные проблемы, а тут детский лепет! — в сердцах воскликнул бельгийский дипломат.
А делегат из Швеции заметил:
— Дешевое шоу.
Шоу, детский лепет. Так-то оно так, но… Представитель Соединенных Штатов выступал отнюдь не ради забавы публики.
Если пользоваться терминологией американцев, есть две дороги к разрядке: нижняя (low Road) и верхняя (high Road). Нижняя — путь через «третью корзину» — через сотрудничество в гуманитарных областях и прежде всего в области прав человека. A high Road — через «первую и вторую корзины» — политические и экономические связи, ослабление гонки вооружений.
Американцы утверждают: «на Олимп», то есть к вершине успеха в деле мира, ведет лишь нижняя дорога.
Но вспомним название Общеевропейского совещания в Хельсинки: по безопасности и сотрудничеству. Если начнется война, то мальчику, о котором стенал американский делегат, будет не до географического журнала, в смертельной опасности окажется его жизнь. И жизнь его родных, друзей.
Вернусь опять в Гринвич. Первое, о чем я подумал, когда проснулся в Лондоне девятого мая семьдесят пятого года: сегодня тридцатилетие Победы! По корреспондентской привычке еще до завтрака потянулся к газетам. Перелистываю и не нахожу ни строчки о Победе. Только «Дейли телеграф» напечатала заметку, посвященную… «расходам Кремля на вооружение», и мельком вспомнила 30-летие. Телевидение за целый день не упомянуло о празднике. Радио тоже.
Я представил себе, как радостно в этот день в Москве, как украшены ее улицы и площади, как у Большого театра собираются ветераны войны.
Стал спрашивать лондонских журналистов, почему они ничего не пишут о разгроме фашизма. Ответы оказались однозначными:
— Нашей молодежи это не интересно.
Властям, понятно, куда спокойнее, если человек поменьше думает о том, что происходит вокруг. А если интересуется политикой, что ж, пусть скорбит об «угнетенных на Востоке». В Белграде и Мадриде снова и снова звучала сакраментальная фраза: на Западе куда больше свобод, чем в социалистических странах. Раздавались и утверждения, будто СССР «ограничивает доступ своих граждан к духовным ценностям других наций».
Герберт Уэллс, побывав у нас сразу после революции, поразился. «В этой непостижимой России, — писал он, — воюющей, холодной, голодной, испытывающей бесконечные лишения, осуществляется литературное начинание, немыслимое сейчас в богатой Англии и в богатой Америке… В умирающей с голоду России сотни людей работают над переводами: книги, переведенные ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой литературой, какое не доступно ни одному другому народу».
Сбылось предвидение фантаста. После второй мировой войны в нашей стране выпущено двадцать тысяч названий книг авторов из США, Англии, Франции и ФРГ. В этих же четырех государствах издано три тысячи названий книг русских и советских писателей.
Насколько больше в Советском Союзе идет спектаклей западных авторов, насколько чаще проводятся зарубежные выставки, насколько шире изучаются иностранные языки, чем это делается по ту сторону в отношении нашей страны!
А обмен кинофильмами. За последние десять лет мы купили у Соединенных Штатов почти в три раза больше фильмов, чем они у нас. Но дело не только в количестве.
Многие планы совместной работы так и остаются планами. Например, итальянский продюсер Карло Понти предложил нам вместе сделать многосерийную телевизионную картину «Анна Каренина» и художественный фильм «Федор Достоевский». Началась работа. И вот уже оба сценария готовы. Но тут Карло Понти сообщил, что у него «не хватает средств».
Еще чаще проекты не выполняются по соображениям иного рода — политическим. Мы договорились с итальянской компанией «Маристела СПА» о создании совместного фильма. Написали сценарий, укомплектовали съемочную группу. Придумали название ленты: «Посягательство на безопасность государства». Но в последнюю минуту компания отказалась от замысла. В картине речь должна была идти о неофашизме, и «Маристела СПА» решила не связываться с больным для Италии вопросом.
Однако сложности не могут заслонить основного.
…Когда я приехал на «Ленфильм», в студии слышалась японская речь. И не только в студии. На Фонтанке группа людей окружила красивую японку. Улыбаясь, девушка раздает автографы. Лицо ее знакомо. Это Камаки Курихара, известная нашему зрителю по фильму «Москва — любовь моя».
Часа через два снова встречаю актрису — она идет по набережной Невы с Юрием Соломиным. Стрекочут кинокамеры. Снимается очередной кадр картины «Мелодии белой ночи» (ее делали «Мосфильм» и японская компания «Тохо»).
На «Ленфильме» снималась и «Синяя птица», и советско-норвежская картина «Под каменным небом» — об освобождении нашими войсками от фашистов Киркенеса, и «Доверие», выпущенная вместе с финской компанией «Феннада-фильм».
«Предлагаем делать вместе» — на такую фразу сотрудники «Совинфильма» отвечают обычно согласием. По заказу американской компании «Эйр тайм корпорейшн» кинодокументалисты под руководством Романа Кармена сделали двадцатисерийный фильм о Великой Отечественной войне. Коллеги из ФРГ участвовали в производстве советских картин «Тиль Уленшпигель», «Сказ о том, как царь Петр арапа женил», «Неоконченная пьеса для механического пианино», а мы специально для западногерманского зрителя создали несколько документальных лент. Вместе с французской компанией работали над мюзиклом «Аннушка». Музыку к нему написал Мишель Легран, композитор фильмов «Шербурские зонтики» и «Девушки из Рошфора».
Но кое-кто в Мадриде отмахивался от всего этого. В том числе старые знакомые. Переступив порог Дворца конгрессов, Андрей Каркос громогласно объявил, что три года назад его выгнали из Белграда, а сейчас он приехал сюда в надежде «побачить, як буде помирать мадридски митинг». Калифорниец выдавал себя за «представителя украинского народа» и изъяснялся на ломаном украинском языке. Он организовывал антисоветские демонстрации, подсовывал делегатам клеветнический листок «Смолоскип». Однако так и не «побачил, як помирает мадридский митинг»!
Выйдя однажды из Дворца конгрессов, я оказался в толпе репортеров. Они окружили мужчину средних лет. Тот позировал перед фото- и кинокамерами. Потом медленно поднял левую руку, а правой достал из кармана нож. Камеры застрекотали еще громче, фотоаппараты защелкали как безумные. Тут же появилась «скорая», из нее выскочили санитары и бросились к мужчине. Тот раскинул руки и принял позу Христа. В таком виде его и запечатлели на снимках, лавина которых обрушилась на следующий день с газетных полос на читателя. А в статьях сообщалось, что сей субъект — американец литовского происхождения, проживающий в Филадельфии, и что он вскрыл себе вены в знак протеста против «угнетения национальных меньшинств» в Советском Союзе.
В Мадриде сразу поняли, что за этим тщательно подготовленным «экспромтом» с кровопусканием стоят спецслужбы США. «Тихие американцы» вместе с дипломатами из этой же страны делали все, чтобы сорвать встречу. В результате она буксовала, ее снова и снова откладывали, заседания тянулись месяц за месяцем, год за годом.
…В испанской столице мне больше всего полюбился памятник Сервантесу. Присаживаясь на скамейку возле олив, которые привезли из Ламанчи, слушая возгласы ребятишек, гоняющих мяч в небольшом парке, и призывы торговцев орешками, я смотрел и не мог насмотреться на величественный светлый монумент, который отражается в прозрачном водоеме.
На высоком постаменте в глубокой задумчивости застыл Сервантес — уже немолодой, совершивший все или почти все. Под ним, рядом с верным Санчо Пансой, который по-хозяйски утвердился на приземистом длинноухом осле, восседает на Росинанте благородный идальго. Бронзовый Дон Кихот призывно поднял руку. К чему он призывает? Конечно же к миру и справедливости, ведь Рыцарь Печального Образа, как и его соотечественники, ненавидит гнет, насилие, войну.