От/чёт - Страница 6

A за такой колокольчик, который сейчас был передо мной (если он подлинный), я отдал бы всю свою библиотеку и половину коллекции.

Стараясь не подавать вида и понимая, что уже подал, что весь с потрохами в его Семена Сигизмундовича власти, я рассмотрел колокольчик в лупу. Не заметил явных признаков подделки.

Вернул колокольчик владельцу и пробормотал что-то такое в принципе согласное с нотками сомнения, долькой удивления и слабоуловимым мотивом недоверия во внезапно осипшем голосе. Все это парфюмерное разнообразие моих чувств гость пропустил мимо ушей. Он сидел и ждал, ясно понимая, что мне даже не надо говорить «да».

Я все же поинтересовался, чем привлек моего посетителя именно тот экземпляр поэмы, что сейчас находится у меня, и получил вполне убедительный ответ.

– Дело в том, – сообщил мне библиофил, – что при издании поэмы, первоначально была допущена ошибка. Вместо утвержденного цензором варианта в типографии набрали черновик. Когда же ошибка обнаружилась, первый выпуск в несколько десятков уже сброшюрованных экземпляров пришлось пустить под нож. Несколько книжек – совсем малое количество – сохранилось. Не для продажи, а в качестве… сувенира, что ли, для самого автора и нескольких его друзей. Вот эти экземпляры и обладают определенной ценностью, но исключительно для специалистов и коллекционеров.

Я извинился, вышел в коридор, где, как мне казалось, на тумбочке у входа должна была со вчерашнего вечера лежать поэма. Ее там не было. Я вернулся в комнату, где сидел коллекционер, извинился еще раз, осмотрел комнату с колокольчиками (стеллажи и полки), кухню (все открытые поверхности), коридор (пол), снова комнату с колокольчиками (пол и кресло-кровать), кухню (внутренности трех полок), коридор (за и под тумбой, шкаф для одежды, газетница), зачем-то заглянул в ванную и туалет, вернулся в комнату, но ничего там осматривать не стал.

Мой гость сидел, похоже, в той же позе, в которой я его оставил, и терпеливо ждал. Я сказал ему, что да, мол, купил поэму, что обмен, предлагаемый им, меня в принципе (в принципе! сжевать бы язык!) устраивает. Но в данный момент у меня нет на руках книги, я отдал ее э… утром э… коллеге… специалисту… которому она может быть интересна, но в ближайшее время собираюсь получить ее обратно…

Он даже не удивился, как будто ждал, что так оно и будет. Огорчился, да, это было заметно, но не ни одного вопроса («Неужели? Так быстро?»), ни одного замечания («Как жаль. Зачем вы так поспешили?») от него я не услышал. Он предложил мне оставить колокольчик у себя на несколько дней, как знак предварительной договоренности, положил на журнальный столик визитную карточку, чопорно попрощался и ушел. На визитке значилось: «Кербер Семен Сигизмундович. Стоматолог». И номер телефона.

После его ухода я обыскал всю квартиру целиком, но книги не нашел. Значит это Пол, решил я. За ним такое водилось. Он мог и в холодильник залезть в любом доме, без ведома хозяев, и зонтик, взятый для того, чтобы добежать до Буренки, таскать потом полгода и вернуть в виде подарка на новый год. А уж книгу с полки снять… Но духовная поэма неизвестного автора начала XIX века! Ее-то зачем тащить? Он что, читать ее будет?

Я набрал номер мобильника Пола. Не доступен. Дома трубку взяла жена Елена свет Богдановна. Процесс общения с ней по телефону напоминает мне игру «Угадай чего-то там», причем игроком всегда бываю я, а ведущей – она.

(Давным давно, на первом курсе у нас с ней зацвел неспешный роман, в ходе которого я был представлен ее родителям, а Елена – Полу. Ну, собственно на этом роман и завял, а Ленка с головой ушла в походы, байдарки, песни у костра и чем там еще в это время Пол брал девушек. Тут, правда и у Пола с девушками все… На время. Мы дружили домами, но последние лет шесть, после того как Ленка убедила себя в том, что Пол пьет исключительно для того, чтобы не оставлять мне всю водку, мы разговариваем только по телефону, причем она задает мне заранее заготовленный набор вопросов и выдает свою оценку моей жизни в целом, а также последних дней (недель, месяцев) в частности).

В этот раз первым вопросом викторины был «Где Пол?» После того, как выяснилось, что меня интересует ответ на тот же самый вопрос, в виде исключения был дан ответ. Мой друг (сказано было «ТВОЙ друг») отсутствует со дня нашей с ним встречи. После этого из нашего обмена междометиями можно было понять, что вина за отсутствие Пола в семье лежит на известной сомнительной личности, чью натуру Елена раскусила на первом курсе альмаматери. Положим, тогда она ничего раскусывать не собиралась, но женская память изменчива.

Вечер был безжалостно загублен, я уже собрался поставить «How Blue Can You Get», выпить глоток «Glenfiddich’а» и разогреть в микроволновке куриные крылышки из Ростикса, как вновь раздался звонок. На этот раз телефона.

– Здорово, культуролог!

Звонил академик Охотников, мой научный руководитель времен диплома и кандидатской. Его бас накрыл меня сразу и целиком, заставив забыть о дурацком вечере, состоявшем из одних обломов. "К" в его обращении подозрительно походила на "Х", но я предпочел этого не заметить.

– Добрый вечер Глеб Борисович, как поживаете.

– Креново, как еще в моем возрасте поживать. Да я не затем звоню, чтоб с тобою лясы точить. Дело у меня к тебе. Слушаешь?

– Да, Глеб Борисович.

– Дурочка одна у меня на кафедре диссертацию накарябала, о московских масонах начала XIX века. Нужен отзыв от твоего ПТУ. С проректором я уже договорился. Он мне должен и будет должен. Напишешь за неделю?

– А что ж к нам в ПТУ, что не в институт истории?

– Говорю ж тебе – дура. К тому ж на седьмом месяце. Что ж мы будем народ смешить. Значит так, у тебя две задачи. Слушаешь?

– Да.

– Проследить, чтобы не было целиком списанных страниц из Пыпина, Соколовской или Серкова. Это – раз. Написать что-то невнятно одобрительное. Это – два. Сделаешь?

– Для вас, Глеб Борисович…

– И ладушки. Сможешь заехать ко мне в среду? Диссертацию возьмешь, еще кое о чем поболтаем.

– Обязательно.

– Ну, так до среды.

Академик отключился, а я пошел на кухню за Гленфильдихом, бормоча под нос: «Это – раз, это – два, тоже мне Бриллинг нашелся».

Первая лекция спецкурса в семестре у нас пробная. Студенты ходят от преподавателя к преподавателю, выбирают, куда записаться. Мой курс «Христианские ценности в истории мировой культуры» малоизвестен, он в сетке расписания только с прошлого года. Задумал я его «открытым», то есть не подчиненным жесткому плану, что в альмаматери, например, совершенно невозможно, а в моем коммерческом вузе запросто. Называется «Инновационные технологии в образовании». Суть спецкурса в ассоциативных связях христианских символов, представлений и обычаев с другими явлениями культуры, как современными нам, так и ушедшими в прошлое. Темы выбираются произвольно, по настроению, а сама тематика постоянно расширяется, захватывая все новые и новые сферы культурного пространства. В этот раз я выбрал для первой лекции Иуду, главным образом потому, что подготовил эту тему в прошлом году, но читать тогда не стал. Мне хотелось посмотреть, смогу ли я заинтересовать кого-то, начав с середины и двигаясь от этой точки не к началу или концу, а все время куда-то вбок.

Выйдя из дома, я почувствовал себя в силах выдержать наземный транспорт, вошел в двадцать восьмой троллейбус и немедленно об этом пожалел, будучи притиснут к окну толпой студентов. По моим наблюдениям студенты – это существа, чье сознание пресекается с реальностью лишь несколько раз в году, причем на лекциях и семинарах – никогда. Все их время занимает так называемое общение, то есть максимально нелепая смесь рук, смеха, взглядов, шепота, смеха, эсэмэс, восклицаний, смеха… и все это сразу обрушилось на меня.

Не склонный обычно пристально разглядывать кого-либо из современников, я волей не-волей уставился на девушку, к которой был почти прижат. Собственно, сначала я увидел ее губы. По-детски припухлые, не красные, а розово-светло-коричневые, они были мне почему-то очень знакомы, как будто я их видел уже не раз, да и буквально только что. Потом уже до меня дошло, что они мне напомнили. Обычно, готовя себе завтрак и перемешав сахар в чашке кофе, я опускаю чайную ложку в баночку с йогуртом. И в те утра, когда все складывается – сахар не посыпается, кофе из турки не проливается, яйцо на сковородке не расплывается отвратительной желтой кляксой, тогда на поверхности йогурта кофейная пенка образует контур вот таких губ.