Освобождение Ислама - Страница 9

Повторим еще раз: точка окончательного расхождения — отношение к смерти. С одной стороны стоят те, кто носит свою смерть внутри себя, для кого она — реальный центр их существа, не то, что “случится” с ними когда-нибудь, в неопределенном виртуальном будущем, но то, что составляет именно суть актуального здесь-присутствия. Эти люди составляют кадровую основу религии единобожия, даже если они на данный момент по превратностям биографии, среды и т.п. являются атеистами или исповедуют какие-то случайные идеологии. Они по своей конституции предназначены для армии духа; именно их называют модным словом “пассионарии”; так или иначе, они будут призваны к своему истинному пути в соответствующих обстоятельствах “последнего времени”.

Для других же смерть есть нечто категорически внешнее, как железная коса для зеленой травы. Смерть для них максимально виртуальна, “исчезающе малая” возмозможность. Мощной действительностью, вытесняющей смерть со всех горизонтов, для таких людей оказывается само общество, которое они воспринимают как некий пир, праздник солнца, в котором существуют концентры, иерархия приближения или отдаления по отношению к Благу. Эти люди всегда стремятся с перифирии в центр, как в социальном, так и в политико-географическом смысле; они знают, что в дальних залах для “лучших” накрыты еще более роскошные столы, чем те, что перед ними. Они верят, что даже самое ничтожное и заброшенное существо при определенном упорстве и везении может повысить свой уровень потребления и тем самым внести свой вклад во всеобщее дело вытеснения “смерти” в полную невозможность… Природу этих людей гениально выявил Ф.М. Достоевский.

Общество ушедшего двадцатого столетия, особенно его конца, гораздо больше соответствовало метафизической ориентации этой второй, “бессмертной” части человечества, чем общество эпохи Достоевского. Прежде всего потому, что в двадцатом веке Запад испытал некий духовно-психологический перелом, который можно сравнить только с периодом климакса у физиологического индивидуума: ценности, которыми западная цивилизация жила последние 700 лет и которые окончательно, казалось, восторжествовали на протяжении последних двух столетий, вдруг разом утратили свою внутреннюю энергию, магическое обаяние, привлекательность. Это не мешает, конечно, массовым коммуникационным сетям вновь и вновь воспроизводить названия этих ценностей, но в подсознании западного коллектива вдруг как-то утвердилось, что завтрашний день будет обходиться без них.

Эти ценности на протяжении веков являлись как раз тем, что составляло дух и букву Современности (понятой не как относительно-временная, а как абсолютная категория). К их числу относится право на труд, свобода торговли, частная собственность, ответственность перед обществом, интернационализм, свобода обращения идей, право знать собственную религию (которого не было в средневековой Европе и которое необходимо предшествует свободе совести)… А также куртуазная любовь, порождающая, как эхо, на бужуазных верхах романтизм, а на низах — уважение к женщине. Именно этот набор определял специфическое качество второго тысячелетия, как бы противостоящего архаической варварской тьме отдаленных эпох. Именно энергетическая смерть этих ценностных маяков образует атмосферу постмодерна, сквозь которую к нам уже доносится запах ближайшего будущего — новой планетарной тирании.

Расхожим местом всех потикорректных учебников истории является упоминание о культурной роли ислама в становлении европейской цивилизации. Под этим, конечно, подразумевается возврат европейцам их собственного античного наследия, до поры до времени находившегося “на сохранении” у арабов. Посление, дескать, познакомили Запад с Аристотелем, а уж западный человек сделал из этого все необходимые выводы. На самом деле античность не содержала в себе тех самых ценностей, которые мы перечислили выше и которые составили внутреннее содержание цивилизационной истории нескольких последних столетий. Некоторые моменты античности в лучшем случае лишь отдаленно напоминают фундаментальные принципы современности. Подлинным даром ислама Западу был не Аристотель, а именно все те идеи, реализация которых превратила халифат в первое за всю историю человечества глобалистское либеральное общество, основанное на единстве законов для всех населяющих его людей и на единообразии их применения во всех территориях исламского мира. Халифат явился самым первым “ликом современности”. Запад XVIII—XX веков — это политический наследник халифата.

Монголы правильно и справедливо разрушили халифат, потому что он являлся глубоким заблуждением с точки зрения чистого ислама. Пророки ниспосылаются человечеству не для того, чтобы вести его к комфортной и сытой жизни, к “все более полному удовлетворению все более возрастающих потребностей”. Пророки напоминают человечеству, что оно есть глиняное орудие в борьбе духа. И та часть человечества, которая поймет и примет свою глиняную функциональную природу, становится избранной. Те же, которые полагают, что они рождены для счастья в этом и следующих мирах и что у Творца нет другой задачи, как благоденствие твари, становятся тем, чем человек, вообще-то, является изначально: пылью на ветру.

Чистый ислам есть прежде всего такое состояние ума и сердца, в котором человек категорически не принимает диктатуру слепой судьбы. Эта диктатура осуществляется двумя способами. Первый, наиболее всеобщий, есть власть времени, которое уничтожает все и в которое верили упоминающиеся в Коране бедуины. Другой формой диктатуры, на первый взгляд как бы противостоящей и уравновешивающей деструкцию времени, является власть общества. На самом деле общество и время — союзники, точнее даже две “ипостаси” абсолютного врага духа, которым является Рок. Общество — это такой же страшный механизм, работающий по законам причин и следствий, как и физический космос. Общество, предоставленное самому себе, тяготеет к тотальной самодостаточности, рассматривает себя как некий сокровенный центр сущего, в котором причинно-следственный механизм космоса будто наконец трансформируется в смысл и свободу. Это убеждение есть самое опасное и вместе с тем наиболее неискоренимое заблуждение, которому подвержен человек. На этом заблуждении построен весь пафос гуманизма новых веков… Именно этому заблуждению противостоит ислам, который является последним интеллектуальным, организационным, политическим ресурсом “избранных” — людей, верящих не в дурную бесконечность числового ряда, а в резкий и необратимый финал.

Проблема в том, что в современном исламе сильны позиции самодеятельных и самозваных клерикалов — улемов, дезориентирующих мусульман относительно истинного смысла их религии. Соображения этих теологов поражают своей банальностью и инфантилизмом: они повторяют зады либерального просвещения двухсотлетней давности, которое сам Запад давно и успешно перерос. Можно подумать, что эти лидеры мусульманской мысли остановились в своем изучении западной философии на деистах и религиозных рационалистах, заложивших в свое время стандарты политической благонамеренности. Можно подумать, что они ничего не слышали ни о романтиках, ни о Ницше, ни об экзистенциалистах. В любом случае они явно не подозревают, что командные круги мировой системы давно и окончательно расплевались со всякой “благонамеренностью”.

Причина такого ослепления мусульманских теологов (явно ищущих общие позиции для так называемого “диалога цивилизаций”) ясна: здесь мы имеем дело с рецидивом духовного “халифатизма”. Мусульманские клерикалы не могут забыть, что инициатором планетарной современности (по крайней мере, той, что доминировала до самого последнего времени) выступил в свое время “клерикальный ислам”, ислам омеййядов и аббасидов, ислам правоведов-факихов, ислам мудрецов-суфиев, которые — вместо Бога! — держали в своих руках сердца правителей. Потому-то они и полагают, что с мировой системой можно договориться о “неком месте” на вселенском пиру, которое могло бы быть выделено мусульманской цивилизации… Разумеется, при условии ее очищения от экстремизма, радикализма и всяких метаисторических претензий на центральность, окончательность, избранность и т.п. Улемы немного опоздали! Их осторожное нащупывание общих позиций с помощью гипербанальных “общих мест” давно перестали быть понятными для носителей новой завтрашней ментальности. Благонамеренных и радикалов будут “мочить” в одном и том же отхожем месте.