Остров жертвоприношений - Страница 15

А уж что там происходит у него в душе и отчего так сложились обстоятельства – это никого не касается.

Но сейчас странное поведение Гжегоша заставило Конана приглядеться к парню более внимательно.

Для начала Конан решил сбить его с толку. Озадаченный человек скорее проговорится, чем человек, уверенный в правильности созданной им «картины мира».

– Ну так что, – сказал Конан, – что общего между философом и воином? Ты догадался?

– Нет.

– Я скажу тебе, если ты согласишься ответить кое па какие мои вопросы.

– Это игра в вопросы и ответы? – спросил Гжегош.

– Пей вино. – Варвар кивнул, указывая на бокал, отставленный было Гжегошем. – Это не игра, парень. Просто я буду задавать тебе вопросы, а ты – давать на них ответы. Если тебе удобнее, называй это развлечением, но, по-моему, это просто разговор.

– Интересные у тебя разговоры, – заметил Гжегош. – Ты спрашиваешь, а я отвечаю.

– А что это, по-твоему? – удивился Конан.

– Допрос.

– Допрос – еще одна игра, которая мне нравится, – заявил киммериец. – Особенно когда второй собеседник связан, а у меня в руках раскаленный прут или железные щипцы. Способствует искренности беседы.

– Я в чем-то провинился?

– Нет, – ответил Конан. – Но ты ведешь себя странно, и меня это беспокоит. Для начала скажи-ка мне всю правду: зачем ты нанялся на «Белит»?

– Я ушел из дома. Оставил родных и семью, – сказал Гжегош. – Куда, по-твоему, я должен был податься?

– Понятно. – Конан прищурился с откровенной насмешкой. – Любой поссорившийся с отцом юнец сразу же бежит и становится морским разбойником. Самый естественный путь.

– У меня такое ощущение, будто ты осуждаешь собственное занятие! – воскликнул Гжегош, немало раздосадованный.

– Нет, – ответил Конан. – Вот еще! Можно подумать, я – какой-нибудь жалкий ханжа из храма Митры, старик с обвисшим брюхом и трясущимися щеками. Но ведь ты не любишь море.

– Не обязательно любить глиняную миску, чтобы съесть кашу.

– Кстати, о миске и каше. Пей вино.

– Ты хочешь, чтобы я был пьян?

– Да. Это входит в воспитание пирата.

– Ты смеешься надо мной! – воскликнул Гжегош.

Конан изобразил глубочайшее удивление.

– Ничуть. Я никогда не смеюсь над людьми, Гжегош. Я – самый серьезный человек на свете. Серьезнее сборщика милостыни из храма Сета.

– Неужели бывают и такие? – удивился Гжегош и воззрился на Конана как на диковину.

– Понятия не имею, – невозмутимо отозвался тот. – Но если бы они существовали, то, я уверен, были бы страшно серьезными людьми.

Гжегош не удержался и фыркнул.

– Я не думал, что смогу смеяться, – признался он. – Мне казалось, после того, что со мной случилось, я всегда буду печален…

– Вот ты и проговорился! – обрадованно сказал Конан и сам допил вино, которое так настойчиво предлагал Гжегошу. – Так что с тобой случилось?

– Женщина, – сказал Гжегош. И горько усмехнулся. – Юная девушка, почти девочка. Мы вместе росли, вместе играли, а когда стали постарше – полюбили друг друга. Она должна была стать моей женой.

Он замолчал, борясь со слезами.

Конан не торопил его. Ждал, пока Гжегош придет в себя.

Наконец молодой человек сказал:

– Она пропала. Я знал, что ее похитили. Я шел по ее следу. Выяснил, что она попала на один корабль – ее увозили в Мессантию. Я точно не знаю. А потом мне сказали, что тот корабль, на котором находилась Ксана, потерпел крушение.

– Ксана? Так ее зовут? – жадно переспросил Конан. – Красивое имя.

– Она и сама красивая! – доверчиво сказал Гжегош. – Если бы ты ее видел… – Он вдруг замолчал и насупился.

Конан налил еще вина.

– Я не увожу чужих невест, – сказал он. – И никогда не прикасаюсь к женщинам против их воли. На этот счет можешь не беспокоиться.

Гжегош неопределенно пожал плечами и предпочел не углубляться в эту тему. Он вернулся к своим поискам:

– Я был уверен, что она находится на этой галере.

– Почему? – удивился Конан.

– Говорю же тебе, я шел по ее следу. Если ее не оказалось на этой галере, то… возможно, нет больше нигде.

– Не следует впадать в отчаяние, – назидательным тоном проговорил Конан. – До тех самых пор, пока ты не видел ее трупа, ты не имеешь никакого права считать ее мертвой.

При этой фразе Гжегоша передернуло. Он поскорее схватил бокал и осушил его одним залпом. Конан одобрительно следил за ним.

– Так-то лучше, – заметил варвар. – Рассказывай в подробностях, что произошло с тобой и с твоей невестой. Возможно, мы сумеем ее найти. Но для этого мне необходимо знать все детали.

Когда Гжегош возвращался в дом своего отца на берегу реки Запорожки, случилось несчастье. Ничто не предвещало беды: к седлу молодого козака были приторочены сумки, полные битой птицы, небо над головой раскинулось синее и безоблачное, и так же радостно было на душе у Гжегоша. В поселке его ждала невеста. Свадьбу назначили на следующую луну, когда будет собран урожай. Недавно Ксана под большим секретом сообщила суженому, что из Самарры доставили десять локтей дорогой красной ткани для того, чтобы сшить свадебное платье. «Я уже придумала вышивку тебе на свадебную рубашку», – добавила она, лукаво блестя глазами.

Об этой рубашке они тоже беседовали подолгу. По обычаю, Ксана должна была вышить для будущего мужа особенный узор, собственное изобретение. Считалось, что по этому узору можно определить, сильно ли будет любить жена мужа, какие у них родятся дети и как сложится их будущая совместная жизнь.

Тайну толкования узоров знали только старухи. Напрасно юные девушки пытались выспрашивать своих бабушек и прабабушек – те, объединившись против юности, упорно хранили секрет. Ни одна молодая красавица так и не получила возможности «подделать» будущее, каждая вышивала то, что боги положили ей на сердце, – а старухи давали свое истолкование.

«Нет никакого секрета, – сказала Ксане ее бабушка, когда девушка попыталась, по примеру подруг, допытаться до правды. – Те же самые боги, что подают тебе намек и заставляют выводить особые узоры, позволяют нам, старухам, видеть в этих узорах, предзнаменование. Это происходит само собой, по воле духов, и приходит к женщине с годами. Ни житейский опыт, ни мольбы, ни мудрость, ни добродетельная жизнь, – ничто не помогает. Духи сами выбирают старух, которым дают подсказки. И самое неприятное во всем этом – то, что ни одна старуха не проживает на земле достаточно долго, чтобы узнать, сбылось ли данное ею предсказание».

«В этом тоже – мудрость богов?» – спросила Ксана.

Бабушка только кивнула. Она не сомневалась в том, что боги устроили на свете все весьма разумно.

Гжегош, в свою очередь, приставал к невесте, чтобы та хотя бы пальчиком в пыли начертила ему заветный узор. Ксана только смеялась и качала головой. «Нельзя, Гжегош, иначе все колдовство разрушится…»

«Колдовство, может быть, и разрушится, но ничто не в состоянии убить нашу любовь!» – думал Гжегош, направляясь к дому.

Но уже издали, еще не видя строений родной деревни, он понял, что случилась беда. В пустынном небе вдруг появились птицы. Они медленно кружили над одним и тем же местом. У Гжегоша сжалось сердце. Он слыхал, что поблизости, вроде бы, начала разбойничать шайка туранцев. Эти бандиты выскакивали из степи, забирали добычу и бесследно исчезали. Поговаривали, будто они похищают молодых женщин и продают их на восток, на рынки Аграпура.

Но никогда прежде они не забирались так далеко…

Радостное настроение мгновенно оставило Гжегоша. Томимый ужасным подозрением, он погнал коня галопом. Молодой человек мчался, не разбирая дороги. Все сливалось перед его глазами. Одно желание горело в его душе: скорей, скорей! Он должен убедиться в том, что Ксана жива, что с ней ничего не случилось…