Остров водолазов - Страница 39

Увеличив ход и сыграв боевую тревогу, мы начали искать шхуну и через двадцать минут нашли ее, стоящую без движения. Наведя на шхуну пулемет, я подошел самым малым ходом, укрыв весь личный состав за надстройкой и опасаясь возможных выстрелов. На палубе виднелся силуэт человека. Это был оставленный нами часовой.

Ошвартовавшись у шхуны, арестовав часового и осмотрев немедленно ту часть троса, которая оставалась на шхуне, мы обнаружили гладкий, произведенный ножом срез. Осмотрев вторично шхуну и убедившись, что на ней никого нет, я приказал обыскать часового. При обыске у него был найден карманный нож с остро заточенным лезвием.

Вину свою матрос отрицал, мотивы преступления назвать отказался.

Оставив на шхуне троих матросов и заведя снова буксир, я дал ход и в 5.13 вошел в бухту Находка, где ошвартовался в рыбном ковше у причала.

После того как шхуна была сдана органам безопасности, вышел в море для выполнения задания по охране госграницы».

На этом донесение командира катера заканчивалось, однако цепь событий, связанных со шхуной, на этом не прервалась.

Как следовала из дальнейших документов, в первую же ночь пребывания «Марии Чупровой» в рыбном ковше имело место еще одно происшествие.

Около половины второго часовой, стоявший на посту у шхуны, услышал в темноте плеск, включил прожектор и при неярком свете его (как показало следствие, прожектор был снабжен лампой пониженной мощности и плохо отфокусирован) увидел в воде человека, плывущего с другого берега по направлению к шхуне.

После оклика часового и предупреждения «Стой, стрелять буду!» человек повернул и, пользуясь плохой видимостью, скрылся. На выстрел часового спустя пять минут явился разводящий караула, а затем начальник. Принятые меры к поиску и задержанию нарушителя успеха не имели.

Что касается часового, при котором был перерезан при буксировке канат, то, как явствовало из материалов дела, он признался, что вахту на руле нес халатно: заперев дверь рубки и установив руль в среднее положение, спал, однако вину свою продолжал категорически отрицать, и дело его было выделено отдельным производством…

Закончив чтение бумаг, Белов откинулся на спинку стула и задумался. Он сидел, глядя перед собой широко открытыми глазами. Губы маленького инспектора шевелились. Странные события имевшие место более десяти лет назад, никак не хотели обнаруживать связь с непонятной путаницей в нумерации корабельных шпангоутов.

Тогда Белов встал, вышел на Приморскую улицу и, следуя прихотливым ее изгибам, направился в Управление заповедниками.

Списки личного состава плавучих средств, принадлежавших в свое время Управлению, найти удалось не сразу.

— Их, скорее всего, уничтожили, — сказала Белову молодая женщина с безразличной складкой в углу рта, — Допустить вас к архивным делам я тоже не могу.

Однако сделать это ей пришлось.

Заручившись разрешением, Белов засел в полутемной комнате, плотно заставленной стеллажами, и начал осторожно полку за полкой разбирать приказы по личному составу.

Через сутки он вынес из комнаты дело группы плавсредств. На странице сто двадцать шестой слепыми буквами на плохой машинке был напечатан приказ с объявлением списочного состава посыльного судна «Мария Чупрова»: капитан — Личутин Ф. С., боцман — Дмитриев Ю. Г., моторист — Сенюшкин С. С., старший матрос — Лешуков Г. Т., матрос — Павлов М. М.

Белов аккуратно переписал эти фамилии.

Затем несколько дней подряд маленького инспектора видели входящим по утрам в здания, на которых висели доски с названиями управления милиции, адресного стола и городского архива.

Вечерами Белов доставал из потасканного черного портфеля список команды и внимательно перечитывал его. Первой появилась пометка против фамилии капитана. Личутин Ф. С., положенный в госпиталь в те беспокойные дни, на шхуну не вернулся. После продолжительной и тяжелой болезни он был выписан, комиссован и вскоре умер под Владивостоком в селе Малая Шмаковка.

Второй появилась запись против фамилии, стоявшей на третьей строчке списка. Моторист Сенюшкин оказался тем самым матросом, который в штормовую ночь остался на берегу. Он был назначен на шхуну всего за неделю до описанных событий. В личном деле, хранившемся в отделе кадров, нашлось и написанное им объяснение на трех листах. Из него можно было сделать вывод, что моторист не успел по-настоящему войти в команду, людей не знал и был на шхуне человеком случайным.

Оставались боцман и два матроса.

— Странно! — сказал Белов, рассматривая даты приема их на работу.

Между числом, когда был принят боцман, и днем появления на судне обоих матросов не прошло и недели.

Вечерами, сидя в маленькой комнатке, катая взад-вперед поставленную около обеденного стола кровать дочери, слушая слова жены, попеременно доносящиеся то из кухни, то из ванной, Белов размышлял.

В голову ему лезли истории о брошенных в море судах. Корабли, совершающие рейсы через океаны, случалось, находили безмолвно дрейфующие, покинутые командами парусники и пароходы.

История любит повторять себя. Парусники чаще всего бросали после того, как они получали повреждения корпуса. В судно поступала вода, команда, если она была плохой или неопытной, спешила уйти на шлюпках… Одинокий, с опущенными или оборванными парусами, корабль оставался плыть, медленно влекомый течением.

Пароходы покидали из-за пожара. Считая, что они не в силах справиться с огнем, неопытные матросы уходили прочь от объятого пламенем гиганта, а тот, стальной, разделенный на водонепроницаемые отсеки, выдерживал борьбу. Огонь, испепелив содержимое кают и трюмов, успокаивался, а выгоревший наполовину исполин оставался на плаву и тоже отправлялся в призрачный пугающий рейс…

То, что произошло с «Марией Чупровой», ни на один из этих случаев не походило. В фактах, подробно описанных на страницах дела, не находилось ничего, что можно было бы считать первым звеном в цепочке доказательств и объяснений.

В голову Белову снова и снова приходила странная, совершенная им описка: «Пробоина расположена…»

Память, которой он доверял всю жизнь, говорила — ошибку содержит чертеж.

На другой день Белов написал и отправил в Москву запрос о судьбе трех человек, чьи фамилии еще оставались в списке команды шхуны.

Под диктовку инспектора аккуратная машинистка выбила на конверте адрес: «Управлению пограничных войск».

Через месяц Белов, начальник инспекции, капитан шхуны и человек в форме пограничника осматривали еще раз «Марию Чупрову».

Полузатопленная шхуна лежала на боку.

Забрались в трюм.

Осветив переборку, отделяющую его от кубрика, стали по одной выстукивать доски. Начальник инспекции вытащил из кармана складной нож и погрузил его лезвие в щель. Оно провалилось. На стук ответила пустота. Принесли топор.

Кряхтя и неловко размахиваясь, чтобы не задеть спутников, капитан начал рубить переборку. Надсадно хрястнув, отвалилась доска. Обнажился прямоугольник потайной двери. В пространстве между десятым и двенадцатым шпангоутами в луче фонаря высветилось глухое, без иллюминаторов, помещение.

— Они прятались тут, — сказал Белов.

В тайнике нашли три ватника, окурки, разбитые ручные часы, топор.

Выбрались на палубу. Человек в форме пограничника сдвинул на живот планшетку и осторожно вытащил из нее конверт.

— Ответ из Управления войсками, — сказал он.

Начальник инспекции прочел письмо вслух. В нем сообщалось, что указанные в запросе лица — Дмитриев Ю. Г., Лешуков Г. Т. и Павлов А. М. были убиты при попытке перейти государственную границу в районе города А. Материалами расследования установлено, что все трое во время войны оставались на оккупированной территории в городе Минеральные Воды, сотрудничали с фашистской администрацией и подлежали суду за совершенные во время войны преступления…

— Шхуна — их первая попытка уйти за рубеж! — сказал начальник инспекции.

И он, искоса поглядывая на Белова, рассказал эпопею «Марии Чупровой».