Остров водолазов - Страница 12

Ничего не подозревая, «Аян» продолжал движение, с каждой минутой приближаясь к опасному району.

У англичан для обозначения судов, построенных по одному проекту, есть выражение «систер-шип». У капитанов, плавающих на таких судах-близнецах, естественно, вырабатывается обостренное чувство понимания, в каком состоянии находится другой корабль. И чем ближе подходил Нефедов к «Минину», тем более странным представлялось ему поведение второго корабля. Сначала ему показался неестественным курс, которым идет «Минин». Затем он обратил внимание на крен и дифферент парохода.

Почему-то первой ему пришла в голову мысль о том, что на пароходе опять вспыхнули беспорядки и что судно потеряло управление. Он уже хотел отдать приказание на руль: «Тридцать градусов влево!», как вдруг высокие всплески волн у борта «Минина» сказали ему, что судно не имеет хода и, скорее всего, сидит на мели. Обнаружив это, Нефедов рывком перевел ручки телеграфа на «Стоп!». Но было уже поздно. Содрогаясь всем корпусом, «Аян» со скрежетом выскочил на каменную гряду. Аварии, как показало потом расследование, способствовало и то, что вахтенный матрос, стоявший на носу судна, в это время отлучился сменить промокший насквозь ватник, а внимание капитана было приковано к «Минину».

Осмотр трюмов и других внутренних помещений вначале принес утешительные известия: вода внутрь судна не поступила. Пароход с полного хода вылетел на каменную плиту и, накренившись на 15 градусов, остановился. Усилившийся туман, а затем темнота не позволили предпринять попытку установить связь с «Мининым» путем посылки на него шлюпки. На все сигналы прожектором и фонарем Ратьера «Минин» не отвечал. Постепенно Нефедову стала ясна печальная правда — рядом с ним стояло покинутое командой судно.

Следующий день не принес изменений в положении судов. Видимость улучшилась, и простым осмотром в бинокль Нефедов убедился: палуба «Минина» пуста. Попытка запустить машину привела к тому, что корпус парохода испытал сильные удары. Это была еще одна печальная новость — погнут гребной вал.

Теперь о том, чтобы сняться своими силами, нечего было и думать.

На третьи сутки погода улучшилась, циклон прошел, и только крупная зыбь напоминала о том, как бушевал океан. На четвертый день были замечены сразу три паруса. Это были японские рыбаки с Кунашира, которых привел в район аварии помощник Мостового.

Команда «Аяна» была снята…

Таково вкратце описание дела, которое мы с Аркадием штудировали на протяжении нескольких дней.

В деле не хватало нескольких страниц. Вместо них чья-то заботливая рука аккуратно вшила справки на узких полосках бумаги.

После справки в дело были аккуратно вклеены: отношение таинственного УБК и памятная записка.

В записке говорилось, что, по данным ГМО, в октябре 1922 года над районом южной части Курильской гряды проходил глубокий циклон. Можно с уверенностью предположить, что погода в районе аварии была неустойчивой, с дождем и ветрами до 7–8 баллов. Поскольку при прохождении циклона ветер меняет направление, вынести какое-либо исчерпывающее суждение об обстановке в момент посадки судов на камни не представляется возможным.

Все дело заканчивалось кратким заключением, в котором начальник инспекции констатировал, что материал расследования не дает возможности восстановить всю картину аварии, поскольку и судовые, и машинные журналы «Минина» и «Аяна» также не были сохранены и приобщены к делу.

Заключение содержало фразу о том, что неясность метеообстановки в значительной степени препятствует оценке действий капитанов и что по наведенным справкам изъятые листы были в свое время уничтожены после использования.

В течение тех нескольких дней, что мы провели в инспекции, я смог убедиться в необыкновенной памяти нашего нового знакомого.

— Михаил Никодимович, — говорили ему, — не помните, какие суда принимали участие в снятии с мели «Полоцка»?

Белов откладывал в сторону бумагу, которую начал было писать и, щурясь, отвечал:

— «Пугачев», проходом из Углегорска. Потерял двое суток. «Александр Ясневский» — из Корсикова шел в Советскую Гавань. Находился у места аварии десять часов. Морской буксир восемнадцать, из Ванина, — трое суток. Два катера из Холмска, водолазный бот «тридцатьчетверка» и рейдовый сорок три — каждый по двое суток.

Вопрошавший торопливо записывал, кивал и стремительно исчезал, не подумав проверить или поставить под сомнение хотя бы одну сообщенную ему цифру.

— Миша, дорогой, — обратился как-то при мне к Белову полный, черноусый, кавказского вида, моряк, — лекция у меня сегодня в клубе для призывников. Хочу рассказать им про локацию. Что, если я им про «Стокгольм» и «Дорио» загну, а? Популярно, наглядно. Не подбросишь фактиков?

Белов одобрительно посмотрел на толстяка:

— Расскажи. Где столкновение было и когда — знаешь?

— Где-то около Нью-Йорка. Лет десять назад.

— У плавучего маяка Нантакет. Двадцать пятого июля пятьдесят шестого года.

— Швед с итальянцем столкнулись? Виноват, кажется, итальянец?

— Суд этого не установил — он был прерван. В чем дело, помнишь?

— Ну не томи!

— Ладно.

И Белов ровным голосом изложил драматическую историю столкновения, во время которого острый нос сверкавшего белой краской «Стокгольма» врезался в борт «Дорио», беспечного судна, команда которого плыла в тумане, не ведя прокладки за встречные суда, которые то и дело обнаруживала на экране радиолокатора.

— Хорошо нарисовать на доске пеленга, — сказал Белов. — Сразу будет видно, как все случилось. Бери лист бумаги… В центре — «Стокгольм». Около него пиши: момент первого обнаружения двадцать три часа. Курс девяносто градусов. Курсовой угол на «Андреа Дорио» два градуса левого борта. Дистанция десять миль… Второе определение…

Толстяк, пыхтя, послушно нарисовал и ушел.

Наконец настал день, когда нам принесли заказанные на рейсовый пароход билеты до Корсакова. Три билета, потому что Белов получил предписание идти на Шикотан производить расследование.

Была вторая половина дня. Аркадий не дозвонился в инспекцию, и мы решили отнести Белову билет домой.

Там ничего не изменилось. Плакал один ребенок, жена кормила другого, маленький инспектор озабоченно тер на кухне морковь.

— «Бира», — прочитал он на билете название судна. — Пусть будет «Бира».

Дверь скрипнула, и из-под нее показалось что-то черное и изогнутое.

Я вздрогнул.

— Это кочерга, — сказал Белов. — Дети, марш от двери! Не мешайте взрослым.

Кочерга исчезла.

— Я хочу пить! — плаксиво сказал голос за дверью.

Белов налил кружку воды и подал ее.

За дверью послышались хихиканье и плеск.

— Миша! — сказала жена. — Они уже обливаются.

Белов бросился в коридор.

— Так о чем мы? — сказал он, вернувшись.

— Вы сказали: пусть будет «Бира».

— Михаил, зачем ты запер их в ванную? Она мне нужна.

— Может быть, вы хотите чаю? — печально спросил Белов.

— Нет, нет, — сказал Аркадий. Он посмотрел на меня. — Мы договорились ужинать в ресторане. Поговорим завтра на пароходе.

— Действительно так будет удобнее, — сказал я. — Скажите, как ваша жена управляется с такой оравой? Ведь вы часто уезжаете.

— О, она святая женщина, — ответил Белов и испуганно посмотрел на дверь. — Я благодарен ей. Вы правы, давайте поговорим завтра. Пароход отходит в девять утра.