Остров в океане - Страница 59
– Кажется, мертв, какие сомнения? Ты, наверное, всю обойму в него разрядил.
– Сделай контрольный выстрел, а то у меня патроны закончились, и уходим.
Его подельник тщательно прицелился и выстрелил Тавыну в основание черепа.
Тело дернулось и замерло навсегда. Глаза Тавына были широко открыты и устремлены в пространство, выражая умиротворение и покой. Такая смерть волей-неволей наводила на мысль, что христосцы являлись поистине избранным народом Отца небесного, и перед смертью не мучились никакими грехами, а уходили прямой дорогой к Богу.
70
Чужеземцы бросились вон из замка, но столкнулись с сотней воинов у самых ворот. Оставшиеся два десятка аназийцев попятились назад – патроны они уже растратили.
Один из христосцев, который уже успел заглянуть в замок, сбежал по крыльцу вниз, крича в исступлении:
– Все наши братья мертвы, там груды тел, и все в крови! Они убили короля! Их нельзя прощать…
– Прости нас, Господи, нет им прощения! В плен никого не брать, пощады для них не будет! – отчаянно крикнул возглавлявший подкрепление Орфен и одним стремительным ударом обезглавил командира чужеземцев.
Не прошло и пары минут, как от отряда аназийцев не осталось ни одного человека.
Всю вторую половину этого дня и весь день следующего христосцы готовили тела к погребению. Все были чисто вымыты, одеты и накрыты голубыми саванами. Гробы с телами поставили под кронами деревьев, во дворе замка, где птицы порхали меж ветвей, наполняя воздух своим щебетанием, словно тоже произносили поминальные мотивы по потерянным жизням. Легкий осенний бриз нес со стороны океана влажный морской аромат, ласкающий в последний раз волосы навечно уснувших в этой жизни христосцев.
Орфен всю ночь гнал коня, и только рано утром добрался до стен города Хашмар. Кругом стояла тишина, жители еще спали. Дом Монтенея окружала изгородь из ровно подстриженных кустов роз, вокруг раскинулся сад щедро плодоносящих деревьев.
Немного отдышавшись, Орфен громко постучал.
За дверью послышались шаги и нервный мужской голос ответил:
– Иду, иду. Кто же спешит так рано? – и Монтеней открыл дверь.
– Я из Хамсона, отец, – Орфен глубоко вздохнул и не смог больше ничего произнести, лишь слезы потекли по его лицу.
– Ну, ну, сынок, – Монтеней положил руку на его плечо. – Неужели все так плохо?
– Плохо – мягко сказано. Король и все остальные, кто находился в замке, мертвы. Никто не предполагал, что они будут действовать столь вероломно – мы опоздали всего на несколько минут! Камрину надо вернуться, приготовьтесь к дороге, отец. Надо немедленно ехать, там вас ждут.
Эта страшная новость потрясла Монтенея. Сердце его сжалось, он побледнел, тяжело задышал, словно рыба без воды, ноги подкосились, и если бы не Орфен, старик бы упал.
Юноша помог старику сесть в кресло и налил воды.
– Уже лучше, сынок, – выдохнул Монтеней, не зная, как сообщить черные вести Камрину и Афре, но услышав шум в доме, Камрин вышел из своей комнаты сам.
– Что произошло, отец?.. Орфен, почему ты здесь? – Камрин стоял на ступеньке боковой лестницы, ведущей на второй этаж, с перевязанной рукой, вопросительно и тревожно глядя на Орфена.
Орфен обо всем рассказал, ничего не тая.
– Господи, и не знаю, как Афре сказать… – Камрин отошел к окну, прикрыл лицо здоровой рукой и зарыдал.
Он понял, что остался единственной опорой для своего народа, но не знал, сможет ли утешить людей, если у самого не осталось сил сдерживать горькие слезы.
– Пусть плачет, так ему будет легче. Господи, он еще совсем ребенок, а сколько пришлось пережить! – проговорил тихо Монтеней.
– Я сам все сообщу Афре… – начал Камрин, но тут раздался голос девушки:
– Я все слышала!
Афра стояла в длинной ночной рубашке, она была бледна, как мел и, казалось, вот-вот упадет.
Камрин обернулся на ее голос и подскочил, чтобы поддержать.
– Случилось то, чего мы так боялись. Ты поплачь, радость моя. Не стой так, а то я сойду с ума, если что-нибудь с тобой случится.
Он крепко прижал ее к себе и поцеловал.
– Нам надо держаться вместе, Афра, – сказал он. – Не только наши родители погибли, многие сейчас оплакивают родных. Ты плачь, плачь, отдай мне свою боль, я все вытерплю.
Они крепко прижались друг к другу, как в детстве, и оба тихо плакали.
71
Только глубокой ночью они достигли стен замка. По всей ограде были разожжены костры и во всех помещениях горели лампы, освещая все вокруг. Едва они въехали во двор, священник облегченно проговорил:
– Они приехали…
Люди подходили к Камрину, Афре и Монтенею, обнимали, старались утешить. Ночь прошла почти без сна, почти без разговоров, в скорбном молчании.
Когда рассвело, люди собрались на высоком холме, где проходили похороны. Под молитву священника они прощались с родными и близкими, отправляя их в последний путь.
Камрин подошел к гробу, поцеловал отца в лоб и вложил в руки покойному лежавший рядом меч. То же самое следовало проделать с мечом Гуатра. Камрин посмотрел на Афру:
– Ты можешь сама вложить меч. Он так гордился тобой, как и мой отец.
– Я знаю, Камрин. Он всегда считал и тебя своим сыном. Ты больше этого достоин, чем я – вложи ему меч в знак верности…
Мечи христосцев были очень красивы, но играли скорее декоративную роль. Пока не приехали чужеземцы. Только тогда большинство христосцев узнало, что из-за этих ничтожных камушков и желтого металла, украшавших рукояти их мечей, предметы одежды и домашней утвари, брат на брата может поднять руку.
Камрин принял от Афры меч Гуарта, выполнил обычай и какое-то время стоял в скорбном молчании у гробов отца и его ближайшего друга, едва сдерживаясь, чтобы снова не зарыдать. Наконец он произнес громким, чуть срывающимся голосом:
– Я обещаю тебе, отец, быть достойным твоей памяти. И тебе, Гуатр, обещаю: сколько буду жив, Афра не будет знать печали. Всем погибшим христосцам обещаю, мы останемся достойными детьми своего народа, и пока теплится в нас жизнь, мы не забудем вас. Светлая всем память!
В то время как священник заканчивал молитву по усопшим, люди явственно услышали слабый звон колокола, доносившийся из соседнего селения, к нему присоединился другой, третий. Вскоре раздался перезвон со всех церквей Хамсона – сегодня весь остров стонал единым набатом, все христосцы знали о похоронах, и даже в самом отдаленном уголке люди прощались со своими погибшими братьями…
На третий день после похорон Камрин призвал людей на Совет. Представители от разных областей острова уже собрались в зале собраний и ждали появления Камрина, а тот нерешительно топтался за дверью. Ему трудно было преодолеть волнение и зайти туда, где когда-то он советовался с отцом, Гуатром и остальными.
Сантен заметил состояние друга и приобнял Камрина, сказав:
– Будь смелее, все ждут тебя.
Войдя в зал, Камрин выразил знак приветствия, но, увидев место, на котором сидел отец, еще сильнее разволновался. Комок подкатил к горлу, вызвав кашель. Он не смог сесть на место отца и говорить начал стоя:
– Отцы, матери, братья и сестры, позвал я вас всех для того, чтобы вы выбрали нового короля. Такого, чтобы он смог всегда был опорой своему народу, чтобы решал вместе с вами все проблемы. Как народ скажет, так и будет – вы имеете право выбрать любого достойного человека. Со своей стороны я предлагаю своего друга Сантена и, кроме того, надо отправить в другие селения гонцов, возможно, там тоже есть достойные кандидатуры. Если выберем правителя из деревни или из другого города, будем обращаться туда. Если он захочет жить в Хамсоне, построим ему здесь дом. Через неделю этот вопрос должен быть решен – нам нельзя в такой момент оставаться без главы, хотя… в общем-то, у нас каждый человек сам себе король. – Камрин закончил речь и, сделав поклон, молча отошел в сторону.