Остров Тасмир - Страница 21

По расчетам отца мы должны были делать при такой системе передвижения не менее двадцати верст в час, что давало возможность проходить в сутки около четырехсот восьмидесяти верст. Однако, несмотря на все эти достижения, более всего хлопот представляла трудная и сложная задача выработать тип плота, пригодного для большого морского плавания.

Только по разрешении отцом этого вопроса мы вздохнули свободно и стали собираться в путь. Теперь напряжение умственных сил должно было смениться напряженной физической работой, превратившей всех без исключения в чернорабочих.

До сих пор я еще помню ту боль, с какой мы приступили к разрушению «Крылатой фаланги».

В несколько дней все то, что создавалось когда-то с таким трудом и усилиями, снова превратилось в доски и бревна. Мы опять поселились в самоедских чумах из оленьих шкур и очутились под открытым небом, лицом к лицу с суровой полярной природой.

Приходилось начинать сначала нашу борьбу, ожидая каждую минуту, что нас настигнут и захватят враги, более беспощадные, чем силы природы, которые мы научились подчинять своей воле.

Работа кипела с лихорадочной быстротой, но нам казалось, что она двигается медленно, и мы положительно отдавали все силы, стараясь отводить отдыху как можно меньше времени.

Уже слетались крылатые стада птиц, свернулись, как темные завесы, ночи, и незакатывающееся солнце ходило по небу, словно подчеркивая непрерывность нашей работы.

Это был вдохновенный порыв, на какой способен всякий человек, но, может быть, только один раз в своей жизни: именно тогда, когда чувствует за спиной опасность…

Круг за кругом описывало солнце над нашими головами, и вот настал, наконец, день когда готовые плоты и лодки закачались на воде. Началась погрузка, и вместе с нею все для нас ожило и заликовало. Снова зазвучали шутки и остроты, срывались веселые возгласы, рождались песни, и под звук их работа шла легче и веселей.

На другой же день после того, как были установлены на лодках и плотах электромоторы и велась прокладка проводов, решено было отправить первую партию на Тасмир по воздуху.

Пилотами «Борьбы» были назначены Успенский и я, а на борту были: мама с Петей и Ниной, Зотовы с детьми и отец. Все пассажиры, кроме отца, должны были остаться на Тасмире в новом жилье, сделанном из китобойного судна.

Когда все было готово к отлету, Лазарев крикнул:

— Первый шаг в новый мир! Аппарат снялся.

Мы мчались над тундрой по прямой линии к мысу Северо-западному, и уже через полтора часа перед нами развернулись просторы Ледовитого океана. Мы снизились, когда перелетали ледяной барьер, отделяющий прибрежную полосу океана от Тасмирского моря.

Океан уже взломал свои льды, и коридоры обозначались довольно четко, хотя местами были загромождены плавающими обломками льда. Отец внимательно проследил по сделанным раньше отметкам на карте движение льдов. Взглянув на него, я убедился, что он доволен своими наблюдениями.

Но вот гряда сплошных льдов осталась позади. Под нами развернулось свободное Тасмирское море, сверкая в солнечных лучах, а на горизонте обозначились знакомые очертания островов, напоминающих кедровую шишку с рассыпанными вокруг орехами. Еще немного времени, и «Борьба» стала описывать круги, снижаясь над Тасмиром.

Аппарат коснулся земли и заскользил по слегка тающему снегу. Как и в первый наш прилет на остров, так и теперь, мы спугнули несколько штук песцов, побежавших от нашего нового жилья.

Любимица детей, большая самоедская собака Норд, самовольно севшая в аппарат и прилетевшая с нами сюда, бросилась с азартным лаем за убегавшими зверками. В этот момент что-то большое и белое, таившееся в сугробе около дома, быстро выдвинулось вперед, сделало резкое движение, и собака с визгом покатилась кубарем.

Мы увидели огромного белого медведя, который стоял в нерешительности — броситься ли на собаку или на нас. Но вот он стал на задние лапы и повернул к нам. Мама, схватив Петю и Нину, бросилась с ними к аппарату. Это привлекло внимание зверя, и он сделал прыжок в сторону мамы.

— Ружья в аппарате! Скорей, Игорь! — крикнул мне отец.

Я помчался к «Борьбе», но медведь все равно настиг бы маму, если бы оправившийся Норд не вцепился ему в спину. Медведь пришел в ярость и весь вывертывался, чтобы достать зубами собаку.

Оглядываясь и не находя сразу дверки в каюту «Борьбы», я приходил в отчаянье. Мама уже подбегала ко мне, когда медведь яростно заревел и снова стал на задние лапы, стараясь стряхнуть Норда.

Наконец мне удалось втолкнуться в каюту, но не успел я дотянуться до ружья, как раздался отчаянный визг Норда, и сейчас же грянул выстрел.

Я выскочил с ружьем на изготовку и увидел медведя распростертым на снегу. У, головы его ширилась кровавая лужа, и в трех шагах, повизгивая, сидел Норд и облизывал окровавленный бок. Мама, бледная, почти без чувств, стояла у стенки «Борьбы».

Я не успел еще сообразить, как все это случилось, Когда из аппарата с ружьем в руках выскочил Успенский. Он был нашим лучшим стрелком и на наше счастье задержался на борту «Борьбы», осматривая мотор. Лай Норда, крики и рев зверя заставили его схватиться за ружье. Высунувшись в окно, он увидел медведя в тот момент, когда тот поднялся на дыбы, сбрасывая собаку. Норд, крепко вцепившийся зубами, болтался, как мешок, от могучих встряхиваний медведя. Махнув передней лапой, медведь достал до бока Норда и сбросил его, и в эту же минуту Успенский спустил курок…

Все быстро успокоились.

— Хозяин острова, — сказал Успенский, подойдя к убитому хищнику.

— Но нет ли здесь еще кого-нибудь из хозяев, — заметил отец.

Мы с Успенским обшарили все вокруг дома и нашли только на стенах амбара кое-где длинные и глубокие борозды от медвежьих когтей. Это хозяева острова пытались достать сложенный там китовый жир и шкуры тюленей.

Покончив с осмотром, мы вошли в дом, где уже горел очаг, сушил и нагревал помещение.

Мы выгрузили запасы провианта из летательного аппарата и, оставив Зотова и Успенского в качестве защитников нового поселка, улетели вдвоем с отцом туда, где так еще недавно существовала «Крылатая фаланга».

По возвращении с Тасмира мы составили вторую и последнюю партию для воздушного перелета. На этот раз пассажирами «Борьбы» были: Екатерина, Оля, Сарра, Соня, Лия, Георгий и Владимир, а пилотами — отец и Алексей.

Остальные, в том числе и я, должны были следовать с плотами под командой Лазарева и Рукавицына. Отец и Успенский переходили на «Борьбу», чтобы руководить прохождение плотов через ледяные коридоры.

Провожая летательный аппарат, мы рассчитывали, что, свершив свой рейс на Тасмир, он еще застанет нас здесь. На деле это вышло не так. На другой же день после отлета «Борьбы» появились комариные тучи, и работать стало почти невозможно. Мы еще могли защищаться мешками со слюдой, но олени и собаки бесновались на плотах. Мы беспрерывно окуривали их дымом.

Так как плыть до океана приходилось вниз по течению, то мы решили заканчивать работы в плавании. На средине реки и особенно в широком устье Енисея комаров было меньше, и количество их должно было уменьшаться по мере продвижения на север. В пользу этого решения говорило и то, что, хотя комары и будут нас мучить дорогой, все же мы сократим время этих мучений, постепенно удаляясь от комариных мест.

Мы спешно снялись с якорей и поплыли вниз по течению. Уже на другой день мы вздохнули свободнее, плывя словно по морю и не видя берегов. Направление мы держали по компасу, взятому с китобойного судна. Когда же, наконец, заработали гребные винты, мы вышли из комариных туч и через пять часов подходили к острову Диксону.

У острова Диксона мы заметили несколько лодок промышленников и то очень далеко от нас. Но теперь нас люди интересовали меньше, чем исчезновение «Борьбы». Дело в том, что у нас было условлено, обязательно встретиться здесь, если аппарат не застанет нас на Гольчихе.