Остров священной гусеницы - Страница 3

Глава 2.

Мальчик прибежал ко мне, когда я уже заканчивал отчёт о раскопках. Города мы так и не нашли, и то, что обнаружилось в фото-аэросъёмке, было всего лишь глыбой камней, а не продолжением фундамента больших строений. Ещё один сезон коту под хвост, мне уже 42, более десяти лет в кандидатах, но Генриха Шлимана из меня, увы, не получилось. Мальчик покрутился, и задал вопрос, такой, как тысяча остальных его глупых вопросов, а что я целое лето ищу в разваленной конюшне. Действительно, целое лето, по граммам сметали пыль с фундамента не понять, чего, а может быть парнишка и прав, из всех находок, только полустёртая подкова и заслуживает внимания. Но конюшня, это уж слишком…Не дай бог эту версию в Москву. Все иностранные издания месяц бы мурыжили эту тему. Я только представил…мне уже не по себе. Чтобы как-то отвлечь малого, и успокоить самого себя, я ему стал рассказывать про город, что когда-то не было пустыни Тар, и был цветущий рай на земле, но вырубкой лесов, неправильной ирригационной политикой, непомерной жадностью правителей и кровопролитными войнами, превратили эти места в то, что есть. Я ищу этот город, во всех древних сказаниях он есть, но где? Джафар, как всегда внимательно слушал, но только я закончил говорить, он встрепенулся: -Не там ищешь! Я устал, отчёт не сходился по бухгалтерии, он забрал последние мои силы. Чтобы как-то отвязаться от малого, я бросил ему недовольно: -Не там, говоришь, найди мне, где там. Найди мне этот город. Джафар убежал. Я отметил для себя, что паренёк, ещё два месяца назад, не умевший связать пару слов, с лёгкостью освоил русскую разговорную речь, и уже не казался таким диким, как поначалу. Вахта рабочих затягивалась, через неделю пришла машина, с ней приехала Аника и медсестра из России. Целую неделю медсестра пасла девчонку по городу, водила по музеям, съездили, по её просьбе, в аэропорт, ей даже удалось погладить обшивку самолёта, и одна из стюардесс завела малую в салон, и угостила бананом. На сегодняшний день впечатлений было через край, съездили на верблюжью ферму, потом в аквапарк. Дети быстро привыкают к хорошему, Аника увидела, как другие дети едят мороженное, тоже попросила себе, а потом, когда распробовала…жалела, что до лагеря, для Джафара не довезти. За неделю весь город освоили, малая уже сама моталась по всему городу, бегала встречать поезд. Ей нравился сам момент его прибытия, когда пассажиры выходили на перрон. Вроде ничем её нельзя было удивить, но когда она увидела на вокзале телевизор?! Опять случился шок. Так её и привезли, с открытым ртом.

Я спешил поделиться с Аникой своими наблюдениями, что я знаю, чего хочет Осирис, он хочет, чтоб мы нашли город. Тогда он вдохнёт в людей жизнь и пустыня Тар снова станет цветущим раем. Но Акер спрятал этот город под слоем камней и песка, и мне Аника нужна для поисков этого города. Мне так хотелось быть полезным для бородатого, он так много сделал добра для нас. Но Аника меня не слышала, она сидела с открытым ртом и смотрела мимо меня. И так, она сидела три дня, забывая про еду и сон. На четвертый день очнулась и прибежала ко мне в пещеру, потом я целый день, от неё, слушал про город, аквапарки, мороженное, про чудовища-самолёты, про змею, изрыгающую людей. Она говорила, что побывала в сказке, и я ей верил. В жизни такого не должно было быть, я только одного просил, не рассказывать об этом больше никому, а то столбом позора здесь не отделаешься. Она мне всё объяснила, всё растолковала, не смогла объяснить, что такое телевизор, у неё не хватало слов, переходила на египетский, но получалась такая чушь, что даже во всей египетской мифологии такого демона не найдешь. -Не веришь, как хочешь! Съезди, сам посмотри! -дразнила она меня. Я ей дал слово, что только появлюсь в Биканере, первым делом на железнодорожный вокзал наведаюсь. Только после этого всего, Аника меня выслушала, и про планы мои. Обещала помочь. Мы дети пустынь и оазисов, не были привередливы к еде, взяли у повара немного сухого мяса, набрали в ручье, под воздушным колесом, побольше воды в пластиковые бутыли и отправились на поиск города. Костер, меня ещё учитель научил разводить в пустыне, он меня учил, как не остаться голодным, и по каким приметам искать и находить воду. Сначала мы шли без цели, Аника гоняла встречающуюся саранчу. Поджаренная саранча, у египтян, считалась вкуснее семечек. Потом я вспомнил, как строился наш город -Урук, богатые конюшни находились внутри города, здесь же были и дома с комнатами для приезжих, их сараи всегда были полны, лучшим овсом и сеном для лошадей. В этих домах готовили пищу для путников, а по утрам, молодые рабыни, отдраивали песком жирные бронзовые казаны. Но в этих конюшнях оставляли лошадей и верблюдов богатые купцы, приехавшие в город. Только много путников, шли минуя город, и было то место, где местные контрабандисты и воры старались продать или обменять свою добычу, где спешащий по службе воин, мог получить горячую пищу, это место кишело проститутками и бездомными воришками. Оно не имело постоянного названия, время от времени разрушалось солдатами по капризу, того или иного правителя, но отстраивалось заново ещё крепче, чем было. И всегда, первой, восстанавливали конюшню. Что-то подобное и раскапывал бледнолицый, имеющий бороду. Эти конюшни стояли в отдалении от города, на пересечении дорог. Мы с Аникой отсчитали тридцать, по десять шагов от развалин археологических раскопок, и решили ходить по кругу, расширяя на каждые 50 шагов, свои поиски, осматривая песок, камни и все, что хоть мало-мальски связано с человеком. Первый день нам ничего не дал, мы далеко ушли от лагеря, и решили заночевать в пустыне. В этих местах не было крупных хищников, грозящих человеку, а от мелких мы всегда носили с собой шерстяную нитку, обкапывали место стоянки и засыпали золой костра, перед сном. Натянутая нить уберегала нас от змей, а в ямку с золой попадали самые глупые скорпионы, остальные же убегали при виде золы. Ночи в пустыне холодные, звездные и в безветренную погоду кажется, что звёзды не стоят, а плавают по небу, как корабли, без парусов. Мне нравились ночи, песни цикад, шуршанье песка. Учитель рассказывал про песчаные бури, которые могут разбудить поющие пески. Поющие пески губили караваны, люди и животные уходили в пустыню и не возвращались, и только через много лет, появлялись над песком их белеющие черепа и кости, отшлифованные ветром и песком. Много тайн и историй скрывают в себе пустыни. Я проснулся утром, а Аники нет, я позвал, никто не ответил. Аника любила пошутить, спрятаться, и сидела тихо, как мышка. Через час я понял, что девчонка пропала, вода и еда была на месте, я подумал, что ей надоело бесцельное блуждание со мной, и Аника вернулась в лагерь. Автоматически я пошел по её свежим шагам. Конечно, не удобно было нести всю поклажу одному, да и скучно было без Аники. Шаги вели за бархан, и там кончались…я наступил на её последний след, сделал шаг и провалился, мое тело скользило по какому-то длинному туннелю, переворачиваясь, делая хитрые петли, и наконец меня выбросило на берег какого-то подземного моря. Море светилось лунным изумрудным светом, волны, как и на поверхности, легонько гнали свои белые барашки. Воздух, на удивление, был свеж, только не было ветра. Я опустился на прибрежный камень. Камень вздрогнул и ожил –А, не могли бы вы пересесть на какой ни будь другой камень? -попросила меня эта глыба, и тут же обернувшись черепахой, недовольно поползла к воде, нырнула и уплыла в море. Я стоял, раскрыв рот. –Померещилось, -подумал я, видимо, падение с такой высоты, не прошло даром. Я ощупал себя, ничего не болело. Я, впервые, не знал, что делать. Там на земле, начинался день, здесь, под землёй, наверно была ночь, а может здесь всегда была ночь? Мимо что– то пробежало, прошуршало, мне показалось, что со мной поздоровались. Потом обругали, что я не воспитанный. Я только услышал убегающие чьи– то ноги, не оставляющие следов, и характерное хрюканье ёжика. Я сидел долго, море на шелестело мне сон, и я заснул, мне снилась Аника, город, ветер, трепещущий палатки…Проснулся я неожиданно и увидел двух спорящих девчонок, было светло, даже для подземелья, очень светло, свет не слепил, не отражался, переливаясь тенями, он был везде. Девчонки спорили, кто первым нашёл, и кто получит серебряную блёстку, на меня не обращая никакого внимания. Вдалеке я увидел какие-то строения, что-то похожее на город. –А, где твой охранник? -спросила одна из девочек, и выставила что-то, похожее на короткую палку. Я недоумённо пожал плечами: -Вы первые, кого я встретил в этом странном месте. Девочка явно обрадовалась, опять помянула какую-то блёстку и ударила меня палкой. Я застыл на месте, как парализованный электрическим угрём. Я не мог двинуть ни рукой, не ногой, единственно мог говорить. Я был возмущён, девчонки были даже меньше Аники, я не понял за что меня ударили, но чем больше возмущения я проявлял, тем больше веселились обе девочки, осмелев, они принялись меня щипать и пинать, им нравилось злить меня, но я не чувствовал боли. Потом одна из девочек подбежала к камню, и сказала, что поймала Чужинца, и вызвала охрану, не забыв напомнить им за блёстку. Через некоторое время пришла охрана, три толстых парня, чуть старше меня, заставили девчонку расколдовать меня, та потребовала блёстку, и не отключила булу (так называлось оружие, применимое девочкой. Каждая була имеет свой код, код хозяина.), пока не получила блёстку. Охранники повели меня к городу. Сегодня был праздник Великой Гусеницы, и меня привели в тюрьму. Разбираться со мной было некому, меня обыскали, оставили все: и нож, и спички, и воду, видимо это не представляло ценности, проверили каждый шов, и разочарованно бросили в камеру. В камере уже было трое задержанных, я был четвёртым. Наверху на нарах лежал Дорт, это был ночной вор и завсегдатай тюрьмы. Воров в городе было всего двое, дневной и ночной, так Дорта и садили всякий раз, если что пропадало ночью, даже тогда, когда у него ничего не находили. Под ним сидел Астроном, его сюда за драку вкинули, лишь потом булу отключили. Астроном день и ночь пропадал в пивной, и за рог пива или эля, мог часами рассказывать про звёзды, которые никогда, и никто не видел. Ему на рот надели какой-то хомут, как лошади, с замком на голове, он ничего не говорил, только мычал. Третьим был Свистулька, никто не знает, где он потерял свои зубы, но если в слове были буквы «С», или «Ш», он произносил это слово, с характерным свистом. Он, якобы сидел ни за что, за кампанию, почему бы с хорошими людьми не посидеть? Я рассказал, как попал в тюрьму, сказал, что девочки назвали меня Чужинцем, и что охрана им дала серебряную блёстку. Дорт рассмеялся: -Плохо твоё дело, могут продать в рабство, пока не заслужишь себе имя. Я возмутился, у меня же есть имя, меня ещё отец с матерью Джафаром назвали. Свистулька испугано посмотрел на двери: -Никогда так никому не говори, имя у человека должно быть одно, и записано оно в священных летописях, на острове Великой Гусеницы. И если кто-то заявит, что ты своровал или присвоил его имя, то тебя Верховный Судья может приговорить к смерти, и тебя бросят в яму, с вечно голодными гусеницами, тебя они замотают в кокон, а съест тебя новое поколение вечно голодных. Праздник длился три дня. За это время мы успели хорошо обзнакомиться, помочь охране снять хомут с Астронома, но через пол часа Дорт пообещал опять надеть на него хомут, если тот не заткнётся. Астроному видно надоело воевать, и он был рад, что освободился от произвола властей, моментом успокоился. Кормили два раза в сутки, хорошо кормили. Мне очень понравился компот. На третий день нас отвели в Верховный Суд. Дорта приговорили к 20 дням тюрьмы, до нахождения пропажи, Астронома обязали целую неделю мыть улицы, Свистульку держали долго, приговорили к полгода тюрьмы, за кампанию. -Что ты от политического хочешь? Если он даже слово Великая Гусеница выговаривает так, что пол страны смеётся, -Астроном выбирал себе веник полегче и потоньше. Меня решили на два месяца продать в рабство на невольничной бирже, до приобретения имени. Я жил, тут же, в тюрьме на постоялом дворе, вместе с Астрономом, с поварихой и её детьми, и с отставным солдатом, который помогал по хозяйству, и разносил еду приговоренным. Каждый день я сам ходил на биржу, как на работу, но меня никто не покупал. Для государства одни только убытки. На пятый день меня позвал какой– то монах, дал две серебряные блёстки, сказал отнести казначею тюрьмы, нагрузил меня купленным товаром, который я оттащил на корабль. Через день, я был на острове Великой Гусеницы, где моим делом было наполнение обще островной питьевой чаши. Целый день я таскал воду из единственного колодца в чашу, стоящую на самой вершине храма Великой Гусеницы, откуда она растекалась по всем водопотребителям. По вечерам, мне помогало двое служащих. Детвора прислужников старалась подбросить мелких мокрых камней, со следами морской травы на тропу, и если я падал, то долго смеялась надо мной, им было скучно, а издевательство над водоносом, тоже было игрой. Итак, изо дня в день, моя одежда и обувь стала приходить в негодность, тапочки износились, и я жалел, что не взял из лагеря кроссовки, к которым я так и не привык. Хорошо было Анике, на неё что не одень, всё ей к лицу, даже на поиски города в кроссовках и в Джинсе пошла. Кого только я не спрашивал, никто девочки не видел, тем более, в таком экзотическом наряде. Монах принес мне новые сандалии, сказал, что я должен ему пол серебряной блёстки, или две медных бляшки. За месяц работы я приловчился, что даже мог отдохнуть часок, до прихода служащих. Детвора от меня отлипла, нашла развлечение на берегу, растаскивая палками прибившихся медуз по берегу так, чтобы ночью получилось ругательное слово из светящихся медуз. Но я, к сожалению, не знал, кому я обязан знанию местного подземного языка, мне казалось, что слова сами рождаются в моей голове. Я понимал даже язык животных, а местные говорят, что я не только имя свое потерял, но и часть разума, разве могут животные говорить, видно сильно кто-то булом приложился. И всё по-ихнему я делал неправильно и не так. Меня послали вечером на фабрику за мясом, там были чаны, там были люди, но мяса там не было. Пока не пришёл служащий, и не набрал в корзины, белых и черных кубиков. Я тащил эти кубики и рассказывал ему, откуда берётся и как получается мясо, он был неразговорчивым, только улыбался, но когда пришли на кухню, он предложил продолжить моё повествование перед поварами. Повара больше часа моих фантазий не выдержали, хотя я им рассказывал, как приготовить мясо косули на костре, они закидали меня чашками, ложками и кастрюлями с таким остервенелым хохотом, и сказали, чтоб больше на кухне не появлялся. Жалко, что такие имена, как Хохмач, Дурак, Мясник уже были в священной летописи. Мне доверяли только воду, хотя роль шутника и выдумщика уже приклеилась. Дети бегали вдоль скал, играли в догонялки, и вдруг одна из девочек, промахнулась и не удержалась на скале, упала в море. Я уже знал, что местные не умели плавать, бросил водные мешки, разогнался и прыгнул со скалы, спасибо черепахе, она передала мне девочку, потерявшую сознание от страха. Мне осталось только вынести её на берег и привести её в чувство. Из храма бежали к берегу все взрослые. У меня появилось имя – «Спасатель», его занесли в священную летопись, и я мог себя считать свободным. Целых пять камней мне дали родственники за спасённую девочку, на один камень можно год прожить на острове, ничего не делая. Монах, у которого я жил, рассказал немного о религии, о государственном устройстве подземной страны, об истории, об обрядах. Но я, уставший от тяжёлой изнурительной работы, засыпал при первых словах монаха, а остальное мне только снилось. На следующий день привезли нового водоноса, им оказался Свистулька, он поздравил меня с приобретением имени, сказал, что ему пообещали срок наполовину сократить. Монах отсчитал мне шесть серебряных блёсток за работу, с вычетом трех блёсток за еду и новые сандалии. Я поторговался с ним, и за одну серебряную блёстку, он пообещал мне новую одежду, согласно статуса. Все, кто был ниже меня статусом, должны делать один поклон в мою сторону, и всё это благодаря пяти камням, моего богатства. Монах предупредил, что если я увижу кого в золотых шпорах, то должен отбить три поклона, а если мне, когда посчастливиться увидеть человека, за которым будет тянуться целая накидка из камней, то тут же должен преклонить перед ним колено и снять шляпу. Шляпа и была моим статусом, носящий шляпу имел право посещать все три страны подземного царства, а приписан я был на острове Святой Гусеницы, по месту регистрации моего имени.