Остров Серых Волков (ЛП) - Страница 5

В устах Эллиота слово «они» звучит, как оскорбление. Но он же Торн. Они всегда считали саму мысль о других искателях сокровищ отвратительной.

Я оставляю его там, ковырять ногтем штукатурку, словно сокровище спрятано под ней. Словно дыра в стене удовлетворит его любопытство о дыре в земле.

— Срань господня, — восклицает Эллиот, и в тишине маленькой комнаты звук кажется криком. Его глаза округляются так сильно, что я вижу их белки с другого конца комнаты.

— Руби, — говорит он.

Я удивлена, что он знает мое имя, и не потому, что большинство людей называют меня сестрой Сейди или вообще никак не называют. Я удивлена, потому что мы с Эллиотом разговаривали всего дважды, много лет назад, когда он был другим человеком.

Его глаза распахиваются еще шире.

— Руби.

Ещё до того, как он сменил дизайн своего гардероба и тела, у Эллиота был такой вид, из-за некого уклона губ и прищура глаз, что казалось, что он знает секрет, и никто другой не обладал достаточным умом, чтобы узнать его. Но теперь он смотрит на меня с улыбкой, которая говорит, что мы партнеры в чём-то, чём-то редком и важном.

Это пугающая мысль.

Я опускаю взгляд, и именно тогда замечаю её. Поймана в смертельную ловушку.

Обложка красного и чёрного цветов и белый череп.

ГЛАВА 3: РУБИ

Стащить свою книгу обратно оказалось невероятно легкой задачей. Эллиот разглядывает карту, когда я подхожу к нему и выдергиваю «Остров сокровищ» у него из рук.

Он хмурит брови.

— Я видел стихотворение. Ты же знаешь, что это, верно?

— Конечно, я знаю, что это, — фыркаю я. Но мне плохо дается общение. Раньше я всегда общалась с Сейди, а она уже со всеми остальными. Теперь же у меня в голове вертятся слова, которые хотят очутиться у меня на языке. Вот только мои слова грубые, не такие красивые и ладные, какими перебрасывалась Сейди.

Но об этом у меня вообще нет необходимости говорить. Мне нужно превратить стихотворение в инструкцию, а мили пустой темноты в сокрытое место для потерянного сокровища.

Я блуждаю около витрин, где выставлены единственные объекты, которые выплюнула та, скупая на дары, яма, с тех пор, как она была обнаружена в 1845 году. Стекло запотевает от моего дыхания, пока я читаю о монете, найденной в 1943 году. Это совсем не идеальный круг из шоколадных монеток в сувенирном магазине музея. Вряд ли это ещё круг. Правая сторона прямая и тоньше других. Это серебро, я знаю это, потому что все знают об этой монете, но она — тускло-серая, не блестящая, как монета в 10 центов.

Эллиот сдвигает меня в сторону, опускается на пол и вставляет в замок пару скрепок для бумаг.

— Знаешь, кто это написал? Ты расшифровала его?

Я нажимаю на пластиковую ручку.

— Нет.

Я надеялась, что он поймёт намёк и закроет тему, но кормить Эллиота информацией — это словно кидать хлеб чайке. Одного куска никогда не достаточно.

Кроме того, это не просто информация. Дорис говорит, что первым словом, которое произнёс Эллиот, было «сокровище», также как и его отец и дед, и, возможно, каждый их предок из рода Торн.

Звук открывшегося замка и дрожь стеклянной двери на металлической балке спасли меня от ответа. Я снимаю монету с подставки, тяжёлый металл охлаждает мою ладонь, пока я рассматриваю её. На поверхности выгравирован истёртый герб, с буквами P и S справа и цифрой 8 слева.

— Одна из восьми.

Хоть Эллиот и не был местным сотрудником, он долгое время ошивался около музея, с тех пор, как умер Бишоп Роллинс и вместе с ним ушла возможность другой охоты. Он знает экспозицию музея так, будто бы ему платят за это зарплату.

— Где другие семь?

Эллиот вздыхает, и это звучит как предшествие некой жестокости.

— Это не часть подарочного набора. Составными частями восьмёрки были испанские доллары, чеканившиеся в XVII веке. Они были, фактически, мировой валютой последние восемнадцать сотен лет.

— Они могут быть частью сокровища? Хотя не очень-то и похожи, это уж точно.

Эллиот пожимает плечами.

— Может быть. А может, они принадлежали первому охотнику за сокровищем.

Я переворачиваю монету, чтобы найти год выпуска. 1677.

— Нам не надо надевать белые перчатки или что-нибудь такое?

— Я бунтарь, Руби.

В свою защиту, я изо всех сил пытаюсь не смеяться. Он хмурится, затем хватает монету из моей ладони и возвращает её в коробку.

— Хочешь увидеть что-то крутое?

Он прислоняется к витрине, показывая на огромный нож.

Я пожимаю плечами.

Эллиот протискивается рядом со мной, вытаскивает для меня ручку ножа. Проводит пальцем по завитым буквам, вырезанным на ручке.

— Видишь эти слова? Они на голландском. Знаешь, что они значат?

— Голландец потерял нож на острове Серых Волков?

Его взгляд встречается с моим, прежде чем вернуться к замысловатой резьбе.

— Это значит, что этот нож мог принадлежать Михаэлю Андрисзону, голландскому пирату, который плавал в Новую Англию в конце XVII века.

— И это может быть его сокровищем, — отвечаю я.

— Возможно.

Эллиот вращает нож в руке с лёгкостью того, кто привык обращаться с острыми предметами. Если бы я не пошла за ним на лекцию в тот день в прошлом году, я могла бы представить его вертящим кинжал в руке, прежде чем приставить острый металл к чьему-то горлу. Вместо этого я представляю его, практикующегося с пластиковыми ножами перед зеркалом в своей комнате.

— Раньше я думал, что рыцари ордена Тамплиеров закопали там Ковчег Завета. Это казалось самой крутой идеей.

— Круче безграничного знания?

Эллиот снова ухмыляется.

— Думаю, у меня уже есть безграничное знание…

Я закатываю глаза, и он смеется.

— Ладно, да, это было бы круто. Но Ковчег Завета, по крайней мере, находится в категории возможного. Но даже это выглядит неправдоподобно.

Я вздыхаю. Не могу сдержаться.

— Всё это кажется неправдоподобным.

Он вопросительно вглядывается в моё лицо.

— Ты охотишься за сокровищем, в которое не веришь?

— Да, — я думаю о книге в моих руках и 18 строфах, тянущих меня на дно, — нет. Я уже не знаю.

— Оно существует.

Его слова звучат и как предложение, и как угроза.

Я отодвигаюсь от витрины с древними находками, подальше от Эллиота и любопытства, проступающего во всех чертах его лица. Я вглядываюсь в миниатюрный макет Острова Серых Волков, стоящий на постаменте в центре круглой комнаты. Ставлю мизинец на провал в земле.

Он прикусывает губу рядом с серебряным колечком.

— Дай мне взглянуть на карту.

Делиться эти кажется неправильным. Сейчас эти поиски — дело между мной и Сейди, удерживаемыми хрупкой нитью, что соединяет жизнь и смерть. Если я открою книгу, если позволю Эллиоту заглянуть, это знание сделает его частью этого.

И всё же, я подхожу к витрине. Я думаю о Сейди в тот тёплый летний день, когда воздух пах туберозой и морской солью, когда были только я, она и обещание. Затем думаю об обсуждении сокровища, которое вышло не столь ужасным, как я себе представляла.

Странно, как человек может так ненавидеть одиночество и в то же время стремиться к нему.

Мои пальцы дрожат, когда я нахожу стихотворение и двигаю книгу по футляру из стекла. Глаза Эллиота пожирают слова. Закончив читать, он смотрит на меня. Смотрит сквозь меня, размышляя об острове или глубокой яме.

— Мы собираемся найти сокровище.

Его губы складываются в искреннюю усмешку, но я не присоединяюсь к нему.

— Нет. Нет, нет, нет. Никаких «мы», Эллиот Торн. Есть я — девушка, которая найдёт сокровище для своей сестры. И есть ты — волонтер исторического общества Уайлдвелла и музея, который расскажет мне всё, что он знает об Острове Серых Волков.

— Я не работаю тут волонтёром.

Стихотворение, должно быть, смутило разум Эллиота, потому что у его лица столь ошеломлённый вид, будто бы он пробрался сквозь портал и обнаружил, что все говорят на другом языке или ходят по потолку.