Остров Серых Волков (ЛП) - Страница 2

— Это было больно, — говорю я Сейди, хоть она уже и слышала эту историю раньше.

— Это было милосердием.

Сейди начинает говорить, но ее разрывает кашель. Ее тело трясется от его силы, от неконтролируемых движений заставляющих ее шею ослабнуть, а голову запрокинуться. Я обнимаю ее сзади, прижимая к себе спиной, и крепко держу. Я чувствую, как отзывается ее дрожь в моих костях.

Я прижимаюсь щекой к ее макушке и закрываю глаза. Как бы мне хотелось закрыть уши, чтобы не слышать, как моя сестра борется со своими легкими. Мои руки влажные от ее слез.

Когда кашель прекращается, а ее дыхание становится размеренным, Сейди обмякает в моих руках. Я опускаю ее на кровать, так сосредоточившись на том, чтобы ее не потревожить, что чуть не пропускаю красное пятно. Оно огибает мое предплечье и пачкает одеяла.

— Боже мой, Сейди.

— Прости, — шепчет она. — Мне очень жаль.

Я не могу оторвать глаз от крови. Она и раньше откашливалась кровью, но никогда в таком количестве. Будто это место преступления. Будто кто-то порезал мою кожу на ленты. «Убийство», шепчет мой разум хриплым голосом Сейди.

— Перестань извиняться. С тобой все будет хорошо. Все… — я вытираю кровь с рук и бросаю алые салфетки на пол. — Все будет хорошо.

— Рубс, — шепчет она. — Мне нужна помощь, — я говорю ей, что сделаю для нее все, но она пытается передать мне свою просьбу мысленно и, наконец, у нее это выходит. Я смотрю на нее — нахмуренные брови и искаженное болью лицо, и понимаю, чего она хочет.

Она не в первый раз просит меня об этом. Далеко не первый. Каждый раз, когда она умоляет, идея все глубже проникает в мой разум. Я мотаю головой — быстро-быстро, чтобы эта мысль не засела там еще крепче, чем ей это уже удалось.

— Что угодно, кроме этого.

Сейди ничего не говорит, просто утыкается головой мне в плечо. Ее холодный нос приятно остужает мою обгоревшую на солнце кожу. Наконец, она произносит:

— Ты знаешь, что она уже приближается.

— Она придет, когда на то будет ее время! — я отхожу от кровати, подальше от ее ищущих глаз, дрожащего тела и отвратительной просьбы.

— Мне больно.

«Убийство» говорит мой разум голосом Сейди, но звучит это совсем как милосердие.

Я смотрю на свою близняшку и лучшую подругу, единственного человека во всей вселенной, который понимает меня. Я знала, понимаю я. Знала с самого начала, что все закончится именно так.

Должно быть, она видит это в моих глазах, принятое мной ужасное решение, потому что шепчет:

— Спасибо.

Я говорю:

— Я люблю тебя.

Я зажимаю её ноздри.

— Не отпускай, — говорит она.

У меня вырывается всхлип.

Ладонью накрываю потрескавшиеся губы сестры и говорю третью ложь:

— Это будет не больно, — уверяю я, и ее глаза такие яркие, такие полные любви, благодарности и облегчения.

Когда она начинает трепыхаться, я делаю, как она сказала. Я держу.

И держу.

Когда в отдалении слышится церковный колокол, глаза Сейди закрыты, и я говорю наибольшую ложь из всех. Все будет хорошо.

ГЛАВА 1: РУБИ

Год спустя

У каждого есть теория об Острове Серых Волков. У Дорис Ленсинг их пять.

— Золото пиратов, — перечисляет она по пальцам. — Пропавшие сокровища короны короля Джона. Святой Грааль. Ковчег Завета. Или Источник вечной молодости.

Мы потягиваем молочные коктейли под одиноким дубом у Медицинского центра Оушенвью — она в кресле на колесах, а я на каменной лавочке, холодящей мне ноги. Я собираю волосы в высокий конский хвост, чтобы скудный ветерок мог высушить пот на моей шее.

Через лужайку обрыв спускается на галечный пляж, а затем мили и мили океана. Где-то слишком далеко, чтобы увидеть отсюда, но достаточно близко, чтобы называть его нашим, находится Остров Серых Волков и глубокая-преглубокая дыра.

— Шериф Марч считает, что в ней спрятан ключ ко всем знаниям, — говорю я.

— Ха! Выдумка, какую я только слыхивала.

Это все выдумки. Это ложь, говорю я себе каждый день, потому что именно это я сейчас и делаю. Я лгу.

Я говорю себе, что нет никаких зарытых сокровищ. Что источником бесконечных разочарований Уайлдвелла является одна очень известная воронка. Что я не испортила последнее желание моей умирающей сестры, будучи слишком слабой от горя, чтобы отправиться на поиски легенды.

Пальцы Дорис сжимают мое запястье.

— Руби, ты это видишь?

Я поднимаю свои солнечные очки и моргаю от яркости красок. Океан почти серебряный в летнем свете, словно солнце выбелило цвет из моря. Костлявый палец тычет меня в щеку, и моя голова поворачивается влево.

— Какая детка, — ее глаза следят за Габриэлем Нешем во всем его бело-рубашечном великолепии, толкающим по лужайке огромную газонокосилку, будто ему и невдомек, что другие люди могли бы справиться с тем же заданием, только изрядно вспотев, помяв одежду и покрывшись обрезками травы.

— Я всегда доверяю мужчине в паре плотных слаксов, — она громко тянет через трубочку коктейль, затем бросает мне серьезный взгляд. — Готова поспорить, целуется он очень аккуратно.

— Дорис! — стоит заметить, что Дорис Ленсинг сто четыре года, и она такая молодая только потому, что стала вести обратный отсчет, когда ей стукнуло сто шесть.

— Не для меня, — она качает головой. — Нет, не для меня.

С ней всегда так, с самого начала моего волонтерства в доме престарелых, месяц спустя после смерти Сейди. Я катаю кресло по окрестностям, она ищет потенциальных женихов. Однажды в приступе раздражения я заявила ей, что мне не нужен бойфренд, а она ответила, что я могла бы крутить интрижки сколько влезет, не прыгая при этом в постель.

— Который из этих парней он? — Дорис произносит это не так, как большинство взрослых, когда они говорят о Габриэле Неше, Эллиоте Торне и Чарльзе Киме, будто речь идёт о диких медведях или лютых волках. Она говорит о них как мои ровесницы, когда они обсуждают эту троицу, словно парни обмакнуты в шоколад и присыпаны золотом.

— Его мать — Дева Мария, — конечно, это не ее настоящее имя. Зовут ее Сесиль Неш — три слишком заурядных слога для родившей девственницы.

Мой дедуля Сэл поговаривал, что одно нахождение рядом с Гейбом призывает зло в твою жизнь. Ходят слухи — в конце концов, это же Уайлдвелл. Некоторые говорят, что Гейб протискивался мимо них в переполненном магазине, и у них от страха быть проклятыми, вывихнулись плечи. Другие говорят, Гейб пожал им руки, и после соприкосновения с эдаким злом, на их ладонях проступили ожоги. И если прежде это было не совсем правдой, то становилось таковой, едва они это рассказывали.

Но есть ещё и люди, которые считают Гейба святым. Ангелом, наверное, потому что кто как не Бог мог заставить девственницу забеременеть? Констанция Лоял, чьи колени трещали от артрита ещё задолго до рождения Гейба, сказала, что почувствовала облегчение, после того как Гейб пожал ей руку в церкви. В тот момент она сидела, поэтому мистер Гарза, у которого были ожоги на ладони после рукопожатия Гейба, заявил о вранье. Но миссис Лоял тут же встала без всякого скрипа и сплясала маленькую джигу.

На противоположной стороне лужайки Гейб сбрасывает рубашку-поло и засовывает ее в задний карман. Дорис шумно вздыхает.

— Надеюсь, включатся поливалки.

— Дорис!

Она бросает мне взгляд, говорящий, что она по-дружески на меня злится.

— Можно ведь иногда и пошутить.

— Ладно. Да, Гейб Неш — изысканное украшение газона, — но я не смотрю на Гейба. Я смотрю на серебряное море. И как я делаю каждый раз, когда вижу океан, я думаю об Острове Серых Волков и зарытых сокровищах, и обещании, которое я не могу сдержать.

Я останавливаю кресло Дорис в дальнем конце библиотеки, где стена из окон выходит в сад. Он полон кустов буддлеи, азалии, иссопа, аконита и кизиловых деревьев, усыпающих лужайку своими лепестками. На внешнем стекле остался слой грязи, после озеленения на этой неделе, и струящий в комнату свет приглушается, становясь тусклым и ленивым.