Остров Невезения - Страница 49

Те реагировали несколько заторможено, не сразу поняв, что обращаются к ним. Но субъект не отходил, ждал ответа. Пока не забыл новые звуки, он повторил их снова:

— I like you…

— Fuck off, asshole!..[35] — отмахнулись от него коротким ответом подвыпившие леди.

Услышав что-то невежливо-непонятное, украинский джентльмен вернулся к посмеивающимся товарищам, чтобы более точно узнать, что же ему ответили. Ему охотно и подробно разъяснили. Он не поверил, и снова стал рассказывать, как все женщины Украины хотели его. Я тоже не поверил ему, но не сказал об этом.

Спустя несколько минут, на нашем пути появилась идеальная кандидатура — одинокая мадам среднего возраста. Сергей просто перегородил ей дорогу широко распростёртыми руками и повторил в слух, выученную фразу. Девушка приостановилась и вполне дружелюбно поблагодарила за проявленную к ней симпатию.

— Скажи ей… Я… Мы… Приглашаю её в паб, — поступила директива.

Барышня, улыбаясь, ожидала и наблюдала за нашими переговорами. Я передал ей приглашение. Но та вежливо отказалась, сославшись, что ищет своих приятелей.

На этом и расстались, пожелав, друг другу, весёлого week-end.[36]

А мне предстояло давать подробные объяснения: что ты сказал? А что она ответила? Ты шо, не мог нормально попросить? Я бы на твоём месте… Если бы я мог…

Я уже начал опасаться, что меня скоро просто обвинят в том, что местные женщины не признают и не замечают такого колоритного украинского мачо. В дальнейших походах и попытках я отмалчивался, всё, более самоустраняясь от чужих задач-заморочек. Но моё безразличие также раздражало невостребованного кавалера.

Останавливались в одном переполненном пабе, но выпив по пинте пива и не найдя ничего интересного для себя, пошли далее. Русско-арабо-английские беседы обрели совершенно бестолковые формы и содержание. И вдруг мы снова встретили ту же мадам, и по-прежнему одну. Она тоже узнала нас. Увидя знакомую, Сергей просто обнял её. Она не сопротивлялась.

— Это уже не случайно. Придётся вам присоединиться к нашей компании, — прокомментировал я.

— А куда вы направляетесь? — поинтересовалась она, — и вообще, откуда вы такие?

— Можно зайти в ближайший паб. Там мы всё расскажем, — предложил я.

— Тогда, предлагаю паб «Чикаго», — выразила она согласие, и присоединилась к нашему медленному, нетрезво-хромому уличному шествию.

Травмированный ливийский террорист оживился и подтянулся к общей компании, ему тоже хотелось принять участие в беседе с английской мадам. Услышав, что один из Сергеев указал на него, как на раненного террориста, скрывающегося в Англии, он стал, волнуясь пересказывать ей свою беженскую легенду и выражать благодарность Её Величеству за помощь, которую нашёл на острове. Всё это тут же обращалось в хохму. С юмором у случайной барышни оказалось всё в порядке. Виссам конфузился и требовал прекратить шутки о его связях с Каддафи, упорно не замечал смеха новой знакомой и её правильного понимания шуток. Сергей, мычал, как умел, и требовал словесной помощи для проявления и передачи своей накопившейся любви. Я передавал, его богатство. Она смеялась ещё более. Мачо дулся, и обзывал меня грубо по-русски. Я игнорировал.

Когда прибыли в паб, до закрытия оставалось чуть более часа, свободные столы нашлись. Анна попросила красного вина, а мы по-прежнему — пиво. Принимая участие в наших разговорах ни о чём, она думала о чём-то своём, но на вопросы отвечала охотно и толково. С ней можно было бы спокойно поговорить и немало полезного узнать о городе и прочем, но таковое оказалось совершенно невозможным в сложившейся ситуации. Кто как умел, хотел что-то сообщить ей. Она вежливо слушала и смеялась, пытаясь понять собеседников. Сергею хотелось более всех, но сказать он мог менее всех. Это раздражало его и веселило остальных. У инвалида вдруг проснулось чувство юмора, и он стал обращаться к нам по имени, при этом делая ударение на последний слог Сэр-гэй. Наконец, подгадав удобный момент, он задал свой вопрос:

— А что означают ваши имена? Вы все трое русские гэи?

— К сожалению, Виссам, должен огорчить тебя. Твои сладкие надежды не оправдались. Это просто имена, а не то, на что ты надеялся, и теперь, наконец, осмелился спросить. Но ты можешь обратиться к одному Сер-гэю, кто знает, возможно, он сегодня пойдёт тебе на встречу.

Виссам был так доволен собственным остроумием, что смеялся своему вопросу больше всех. Остальные смеялись с него, несчастного, и радовались, что ему тоже хорошо. Анна отвлеклась от затянувшегося проявления чувств немого собеседника, и взорвалась смехом на наши англо подобные объяснения в любви с Виссамом. Присевшие за соседним столом три девушки невольно оказывались свидетелями наших разговоров и временами посмеивались вместе с нами. Услышав своё имя, и, не поняв причину дружного смеха, любимец украинских женщин, несправедливо обделённый вниманием, хмуро потребовал объяснить, о чём здесь идёт речь.

— Ты любишь Анну, а Виссам, оказывается, любит нас… — ответил я машинально по-английски, и все вокруг, кроме озабоченного, дружно рассмеялись. Пришлось выполнить просьбу и ответить понятно. Но лучше бы я этого не делал.

— Ты шо, вообще уже охренел? Шо за херню ты несёшь? — сделали мне строгий выговор, не найдя абсолютно ничего смешного в подобных шутках.

Некоторые всё же произошли от обезьяны, да не простой, а уже безнадёжно мутированной в советском зоопарке, — подумал я.

Чудная особая атмосфера английского паба субботним вечером, обрела окраску мрачного совкового кафе, в котором украинские пролетарии обмывают получку (когда дают).

Непонятые шутки и совершенно чужой язык начали раздражать земляка. Украинский мачо хотело внимания к себе, однако каждому хотелось говорить и смеяться о том, к чему нетрезвая душа лежала. Его просто игнорировали, и это пробуждало в нём зоологическую ненависть ко всем и всему непонятному. Во всём ему виделся подвох и насмешка именно над ним, — всеми любимом на Украине и невостребованным здесь.

Объявление о закрытии паба, возможно, оказалось очень своевременным, ибо моё откровенное нежелание угождать всем и разъяснять каждую шутку могло привести к ссоре.

Покидая стол, Анна поблагодарила нас за весёлый вечер и на всякий субботний случай по-дружески выписала свой телефон. Во избежание дремучих недоразумений я на двух языках объявил всем участникам, что Анна оставляет нам свой телефон.

Неподалёку от паба она взяла такси и распрощалась.

Возвращались домой уже около полуночи. Пивные пабы закрыты. Нетрезвый народ расходился по домам и ночным клубам. Земляк, на радость соседей, демонстрируя своё нетрезвое недовольство чем-то, с хмурой деловитостью, проверял встречающиеся на улицах банки и бутылки из под алкоголя. Если обнаруживал остатки, — допивал. Мои замечания о возможной неизлечимой заразе, игнорировались и единогласно квалифицировались как занудство и неспособность расслабиться и веселиться. Соседям нравилась такая пьяная удаль украинского товарища, и они, проявляя дружеское понимание и поддержку, указывали ему на замеченные объекты, которые тот проверял и допивал, им на потеху. Пока добрались до дома, у нас собралась немалая коллекция пивных бокалов; пинта и полпинты, вынесенных посетителями из пабов и оставленных на улицах.

В этот вечер я лишний раз убедился, что одному коротать время, если не веселей, то комфортней. А так же, что местная молодёжь говорит между собой на языке, совершенно непонятном мне. Я так же признал, что приучить себя смотреть вправо при переходе проезжей дороги будет легче, чем въехать в современный разговорный слэнг.

В противоположном от центра города направлении, всего в квартале от нашего дома располагалась огромная парковая зона. В хорошую погоду по выходным дням там многолюдно. По асфальтированным дорожкам перемещаются пешеходы, велосипедисты, бегуны и роликовые конькобежцы. Там же и старое большое кладбище с памятниками, уже не только захороненным, а и самой местности и тем, кто жил в этой местности в прошлые века. Ибо на серых каменных плитах и крестах надписи, датированные 17–20-ми веками. Свежестриженная трава — признак заботы живых. Следов вандализма на кладбище, присущих современной Украине, не замечено.