Остров Невезения - Страница 39

Витя недавно вернулся с работы, выглядел уставшим. Расположились на кухне.

Миграционное дело его семьи висело в неопределённости, как и сотни тысяч других подобных. Наша белорусская затея, тем более, не отличалась оригинальностью, поэтому говорить оказалось особо не о чем. С выпивкой закончились и темы для бесед. Все хотели отдыхать. Нам гостеприимно предложили комнату, и мы с благодарностью расположились на полу. Выданные на ферме спальные мешки снова положительно послужили нам.

Утром, в субботу, когда мы проснулись, Виктора уже не было. Работа. Людмила пригласила нас позавтракать. Спешить нам было некуда. Завтракали с пивом. Пиво, которое нравилось Сергею, едва ли можно называть таковым. Это креплёное баночное пойло, по своим вкусовым и прочим качествам, представляло широко популярную категорию «Дёшево & Сердито». Выпил я немного, но оказалось слишком невкусно и сердито, если не обладаешь должной сноровкой, закалкой, тренировкой…

Провожая нас, Людмила вспомнила и отыскала для меня письмо. Отреагировал я на таковое, как на нечто из прошлой жизни. Вспомнил, что делал неуклюжую дождливую попытку восстановить человеческую связь с Украиной, отправив письмо из глуши графства Дэвон в Одессу. Обратным адресом указал единственный известный мне в Лондоне. Сюда и пришёл ответ.

Выпитое креплёное пиво и неожиданное письмо как-то неспокойно легли на душу. Я вяло пытался сообразить, какие следует предпринять шаги во времени и пространстве, и чего следует ожидать от этого письма? Мой напарник предлагал побывать перед отъездом в некоторых местах в Лондоне. Я не возражал. Так, мы оказались в полупустом субботнем метро. Рядом сидящий земляк, пребывая в приподнятом крепким пивом настроении, читал мне лекцию о силе молитвы и приводил примеры экстремальных ситуаций из своей украинской жизни. Я распечатал письмо и стал урывками вникать в суть изложенного в нём. Моё рассеянное внимание отвлекал рядом сидящий попутчик и объявления об остановках и возможных переходах на другие линии. Сергей инструктировал меня о скором переходе на станции King's Cross. Не вникая в его маршрут, я согласно кивал тяжёлой головой, не отрываясь от письма. Отчаянно пытался настроиться на нужную волну и воспринять полученное почтовое сообщение, как от близкого мне человека. Сканируя глазами рукописные строчки, я чувствовал, как отдалённые расстоянием человеческие отношения гадко сползают в новую, меркантильно-оценочную плоскость, корректируются временем, пространством, иным языком, климатом и новыми рыночными отношениями. Одолевало чувство бессилия и смирения со всем происходящим в этой Богом проклятой стране уродливо зарождающегося украинского капитализма. Ничего не оставалось, лишь принимать все перемены, как испытание и подготовку к чему-то новому, лучшему.

Упрятав недочитанное письмо в карман, я тупо уставился на небрежно выписанную от руки черным фламастером длинную надпись на вертикальном поручне посреди вагона. Продолжая рассеянно думать о своём, я прочитал чей-то очень личный, отчаянно кричащий привет пассажирам лондонского метро: I fuck this world, because the world fucks me…[26]

В этот момент, совершенно неизвестный мне автор публичной записки показался мне много ближе, чем некоторые в Украине. Я мысленно подписался под чьим-то криком души.

Рядом сидящий соотечественник читал вслух: «Отче наш, сущий на небесах…» и назойливо рекомендовал мне законспектировать и выучить. В моём замутнённом сознании машинально фильтровались небрежно написанное английское:… this world fucks me![27] И диктуемое по-русски: «… да не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…».

Я заторможено подумал о существовании мира, как универсального общего сознания, которое всё порождает, и все мы — часть Его. Кто-то своей надписью откликнулся на мои текущие мысли, слился со мной в общем поле абсолютного сознания и мы по-братски обменялись переживаемым. Рождается мысль, и о ней узнаёт весь мир!

На станции King's Cross мы вышли, и по инициативе товарища перешли на линию Hammersmith. Мне предлагалось проехать на Liverpool Street и посетить рынок. Я не возражал. К тревожным мыслям прибавилось муторное ощущение отравления. Этот суррогат пива так и не усвоился мной, но вызвал тошноту и острую физическую потребность в свежем воздухе. Я был далёк в своих мыслях и слаб физически для поддержания разговора с попутчиком.

До станции Ливерпуль я с трудом доехал, а там кинулся в туалет. Блевал я и желудком и душой. От выпитого в Лондоне и полученного из Одессы. Умываясь, в зеркале увидел бледное отражение того, что от меня осталось: некий заблудший дух и отравленное тело в общественном туалете лондонской подземки.

Товарищу ничего не объяснял, по мне всё было видно. Лишь заявил, что в ближайшее время в метро не спущусь и остро нуждаюсь в кислороде. Бог, вероятно, услышал, как я бессловесно, но душевно, искренне рычал в подземном туалете вокзала Ливерпуль, а Сергей ублажал его молитвой за нас.

На поверхности нас встречала свежая весенняя, солнечная погода. В утреннее субботнее время улицы Лондона были почти безлюдны, транспорта мало. Придя к месту рынка, к моему облегчению, там оказалось пустынно. Случайный прохожий объяснил, что рынок работает только по воскресеньям. Приходите завтра.

Я безвольно подчинился планам компаньона, и, не вникая в направление, шагал залитыми солнечным светом улицами Лондона. Район вокзала Ливерпуль нравился мне. В будние дни здесь по-деловому оживлённо, а в это субботнее утро — тихо солнечно и сонно. Из услышанного, я понял, что меня хотят провести по местам недавнего обитания. Мы прошли пешком немалое расстояние, и прогулка по свежему воздуху послужила мне на пользу. Оказались где-то в чудной парковой зоне, и моё пожелание припасть на скамейке, было охотно принято. Солнышко начало пригревать. Вокруг ни души. Я, подобно опытному бомжу, разлёгся на парковой скамейке и провалился в зыбкую дремоту. Попутчик не беспокоил меня, коротал время на соседней скамье, в надежде на скорое продолжение экскурсии. Оттаивал я часа полтора. Отогрелся на солнышке и отдышался на свежем воздухе. Отвлёкся от осознания того, где я, откуда, с кем и куда меня несёт. Когда проявил признаки жизни, мне предложили снова вернуться в метро и проехать в северном направлении.

Проехав несколько остановок, вышли на незнакомой мне станции Wood Green, и меня снова куда-то повели. Место, которое хотели мне показать, оказалась свалка, куда свозился всякий бытовой и строительный хлам. Здесь когда-то работал мой попутчик, и теперь ему захотелось повидаться с бывшими коллегами.

Огороженное забором пространство, куда свозились отходы. Свезенное сортировалось, и отправлялось куда-то на переработку. Участок отличался грязью и шумом. Натуральный городской отстой, на котором нашли себе занятие несколько мрачных, несмываемо грязных типов. Сортировкой занимались земляки Сергея, бывшие коллеги. Они, стоя на четвереньках, рылись в горах привезённого мусора, что-то отбирали и разбрасывали по разным кучкам.

Как объяснял мне технологию попутчик; следовало сортировать всё на пластик, дерево, бумагу, металл и прочее. Бывали дни, когда через их руки проходило по несколько самосвалов мусора, и они не разгибаясь, с утра до вечера, с головой погружались в это интересное дело. Санитарную сторону и запахи я пропускаю.

— Зачем ты привёл меня в эту клоаку? — проснулся я.

— Хочу показать, где я работал. С товарищами познакомить, — удивился моей реакции Сергей.

— Уже показал. Товарищи твои заняты. Можно уходить, — ответил я.