Остров Фереор - Страница 33

Но новое происшествие сразу усилило волнение. В глубине порта Эребус целый ряд обвалов скатился на первую линию разработок, как занавес красной грязи.

Работа остановилась. Несмотря на уговоры инженеров, началось паническое бегство. Рабочие бежали прятаться на оба транспорта. Один, снабженный мотором Дизеля, который тотчас был пущен в ход, снялся с якоря и ушел немедленно. Труба другого усиленно задымила.

Испуганные члены миссии волновались. Подобно мне они должны были видеть простым глазом, как отодвигалась противоположная сторона бухты. Разрыв, очевидно, происходил под водой. Почва дрожала, как листовое железо котла под высоким давлением. Там золотоносные массы продолжали скатываться с вершины. Лопнул электрический кабель далеко разбросав свои вагонетки. Одни из них упали на палубу проходившего в это время мимо нас к выходу из бухточки транспорта, переполненного воющими людьми. Экскурсанты отвечали таким же воем.

— Спокойствие! Спокойствие! — повторял капитан Барко. — Вот лодки.

— Двадцать пять сантиметров в секунду! — вопил Грипперт, вырываясь из рук двух солдат, которым поручено было хоть силой посадить его в лодку. — Двадцать пять сантиметров в секунду! — повторял он, не переставая, взбешенный тем, что его оторвали от любимых инструментов.

— Завяжите ему рот! — приказал капитан Барко.

С вершины обвалы становились все значительнее.

Глыбы докатывались до палубы второго транспорта, который теперь только снимался с якоря. На море был подан сигнал тревоги. «Иль-де-Франс» тронулся с места и немедленно удалялся.

— Мы пропали! Нас покидают! Мы все погибаем! — кричат женщины, ломая себе руки.

— Спасайся, кто может! — орут мужчины, проталкиваясь к приставшей в эту минуту к берегу лодке.

— Я положу на месте первого, кто пройдет без очереди! — объявил капитан Барко. — Лефебур, следите за порядком! Четыре человека к мосткам и чтобы пропускали только по одному.

— А вы, капитан?

— Лефебур и я останемся, чтобы увезти инженеров на катере «Эребуса II». Садитесь, садитесь! Так, ну теперь солдаты. Отдавайте якорь! Пускайте машину!

И под трескотню мотора наше суденышко скользит к открытому океану, сотрясаемое водоворотами, которые образует в водах бухточки подводное движение падающих глыб.

А там, наверху, вершина тает на глазах; по склонам безостановочно дождем сыплются осколки. Лопается второй кабель воздушной железной дороги, валится в свою очередь передвижной мост.

— Скорее! — кричит офицер у руля. — Полный ход!

В лодке члены миссии, почти лишившись сил, замолчали. На скамье! у левого борта, лежит англичанка: одна рука ее безжизненно свесилась в воду. Фредерика жмется ко мне. Мы тревожно следим за поворотами, второго транспорта, который, отделившись от набережной, собирается удирать.

Но он не успел. Вся оставшаяся вершина золотого утеса, тысячи тонн хлористого металла и самородков, обрушивается с грохотом и покрывает, горой обломков кормовую часть транспорта. Судно на минуту встает дыбом, сбрасывает с себя, как насекомых, сотни людей, показывая свой форштевень, свой кузов, окрашенный суриком, с налипшими на нем водорослями.

— Берегитесь толчка! Держитесь крепче!

Водяной вал, устремившись из бухточки, срывает по дороге катер «Эребуса II», смывает и катит в своем сумасшедшем водовороте дюжину людей, которые собирались садиться в катер. Инженеры, Лефебур, капитан Барко… Потом он докатывается до нас, поднимает, обливает кричащих, обезумевших и бешено мечет в стороны…

Но мотор все стучит, и мы продолжаем скользить к «Иль-де-Франс», который удаляется, удирает безнадежно медленно от этой проклятой земли — жертвы разрушения…

Мы были на расстоянии одного километра от порта Эребуса, когда это произошло.

Это произошло в два приема и продолжалось шестьдесят секунд, позволяя нам, таким образом, сделать еще четыреста метров… Обезглавленная и растаявшая вершина окончательно обвалилась… и разлилась полужидкой массой на северной части острова… Последняя покачнулась под этой тяжестью и стала медленно погружаться в океан, с такой постепенностью, что не вызвала даже волнения на поверхности.

Южная часть острова оставалась нетронутой, и одну минуту могло показаться, что она уцелеет; ее железные утесы попрежнему производили обманчивое впечатление берега, крепко опиравшегося на дно океана.

Чудовищная минута ожидания, когда наша лодка несется полным ходом по волнам, стремительно, как выпущенный снаряд.

Фредерика схватила меня за руку, и я чувствую, как ногти ее впиваются мне в тело. Мы смотрим на длинный черный и правильный гребень утеса, который тянется на протяжении четырех километров, до самого лагеря американцев, дымки которого и суда, постановленные на ширинг вблизи берега, отмечают его местоположение. И вот в этом месте вздымается сноп пены, в то время как линия гребня, вырисовывающаяся на горизонте, уменьшается, как в театральном трюке… В смертельной тоске мы понимаем, что это конец для сотен, тысяч живых существ, оставшихся там, и в то же время растет эгоистическая надежда: мы радуемся, что спаслись среди всего этого разрушения. Поверхность острова уравнивается с поверхностью вод — зловещий черный риф… Она погружается, погружается… исчезает. Но благодаря гигантской силе всасывания, на том месте, где несколько мгновений назад был остров Фереор, в полутора тысячах метров от нас, на наших глазах поднимается чудовищная буря, внезапно взволновавшая поверхность океана, вздымая волны, образуя губительные водовороты.

Бешеные валы обрушились на нашу лодку.

Уцепившись одной рукой за поручни, другой я крепко прижал к себе Фредерику, чувствуя под пальцами биение ее сердца; я отвожу взоры от грозных валов, чтобы в последний раз, перед роковым концом, заглянуть в дорогие глаза.

Тонем! Гигантская сила поглощает нас, вырывает из моей руки поручни, и, потеряв чувство времени, сознаю, что бездна играет мною, пьет, затягивает в мутную зелень волн.

Я не выпустил из рук Фредерику, и среди борьбы нечеловеческих сил вся душа моя в этом объятии… Обморок… Калейдоскоп мыслей — предвестник смерти…

Но нет! Не вниз, а вверх тянет меня все с той же бешеной силой… Зеленая муть проясняется, и мы пробиваемся на поверхность, измученные, задыхающиеся… но воскресшие!

Ах, этот воздух! Воздух, который мы вдыхаем полной грудью! Мы плывем полуослепленные соленой водой… О восторг избавления! Когда я чувствую, что жена моя тоже жива и плывет, плывет энергично, как я, несмотря на парализующую движения одежду…

Но какая-то масса, громадный утес, заслоняет от нас корму «Иль-де-Франс»… В двадцати метрах… И наши крики о помощи смешиваются в странном дуэте. Ее крики — звучные, музыкальные, мои — хриплые, дико-злобные…

Нас заметили там, наверху: буек падает в воду, обдавая меня брызгами. Я хватаю его, этот упругий круг который плавает, поддерживая меня на поверхности, толкаю его к жене, она тоже цепляется, и мы ждем; чтобы нас вытащили, дрожащие, задыхающиеся, но спасенные, спасенные!..

Я целую эти милые губы, которые, если бы не воля слепого рока, были бы теперь холодной и безжизненной добычей волн.

— Ого! Держитесь! — раздается голос совсем близко от нас.

— Браво, влюбленные! — пищит другой.

И, подняв голову, я начинаю истерически хохотать.

На носу приближающейся, танцующей по волнам лодки, друг Жолио, стоя, на коленях со своим кинематографическим аппаратом в руках, крутит, крутит… накручивает эту жизненную сцену кораблекрушения.

Как падает голова змеи, когда умолкает вдруг флейта укротителя, алчное желание, направленное к острову Фереор, пало само собой, как только исчез болид.

В 19 часов в Париже эта новость появилась на сверкающем экране «Париж — Прожектор».

Прохожие на ходу и торопившиеся к обеду с задней площадки автобусов читали:

…перетив… Золотая скала поглощена катаклизмой…

И тогда, среди света и толпы, каждый, как в черной пустыне… и у него замирает сердце, и он чувствует себя сразу обедневшим.