Остров Дохлого Дракона (СИ) - Страница 7

- Ну, что, дракончик, сейчас ты мне ответишь за Дубка! - и Ивашка рубанул кочергой как мечом. Тесак звякнул и вывалился из рук бандита. Воодушевлённый первым успехом боцман ещё раз рубанул кочергой, но промахнулся, его противник успел отскочить. А так как он остался без оружия, то решил проделать то же, что и Ивашка. Бандит подбежал к камину и схватил вторую кочергу. Однако ему повезло меньше, чем Ивашке – кочергой видно только что пользовались, и она оказалась горячей. Взвыв, «лучший гном» выпустил далеко не «холодное» оружие и в это время Ивашка огрел его кочергой по плечу. Взвыв ещё раз, бандит бросился к двери. Опрокидывая на ходу столы и стулья, Ивашка преследовал своего противника до самого выхода и всё же настиг его на пороге, кочерга смачно брякнула по черепу, и, гном обливаясь кровью, вывалился наружу. Весь ещё разгорячённый схваткой боцман вернулся в ресторан, чтобы посмотреть, как Толстяк управился со вторым бандитом. Увиденное сильно огорчило нашего моряка. Толстун без сознания лежал на полу, а «лучшего гнома» нигде не было видно.

Пока Ивашка возился с Толстуном, приводя его в чувство, помещение заполнилось стражниками. Толстун, наконец, пришёл в себя и Ивашка пошёлк их командиру объяснить, что тот гном, которого они сейчас подобрали в дверях и есть убийца Дубка.

Однако стражники не стали никого слушать, и, скрутив Ивашку и Толстуна, вывели их на улицу. «Дракончик» был уложен на носилки, и вся компания двинулась к мэрии.

Ивашке впервые в жизни связали руки, он брёл по знакомой улице и удивлялся, за что вдруг такая несправедливость. Он защищался от вооружённого бандита, который перед этим убил Дубка. И его честного гнома ведут по родному городу со связанными руками под стражей. «Ничего», - думал Ивашка, - «будет суд, и суд разберётся кто прав, кто виноват – его, Ивашку, оправдают и извинятся перед ним».

А пока наши герои добрались до мэрии. На ступеньки, ведущие внутрь пещеры, взошёл судебный чиновник и, мельком взглянув на лежащего, на носилках «лучшего гнома» спросил о чём-то командира отряда стражников. Тот ткнул копьём в сторону Ивашки и Толстуна и, сказав пару слов, ещё раз указал копьём на Ивашку.

Судья подошёл к боцману. Был он не стар, примерно такого же возраста как Ивашка и только колючий взгляд чёрных бусинок выдавал в нём представителя богини правосудия.

- Значит, это ты убил того гнома, - судья, не оборачиваясь, указал пальцем на носилки.

- Как убил? – Ивашка аж присел.

- Да так, что он мёртв. Так ты? – бусинки прямо впились в моряка.

- Выходит я, вы разберитесь сначала. Он на меня напал с тесаком в руках, и я заявляю, что это он убил Дубка и хотел и меня тоже, а мы с Толстуном только хотели за него отомстить.

- С Толстуном, значит! – судья вперил свои бусинки в не совсем ещё пришедшего в себя толстяка. - Стража, в камеру их обоих, на подземный уровень.

Толстун пришёл в это время в себя окончательно, оглядел стражников сверху вниз и … пнул ближайшего в пах. Стражник не ожидал такого поворота событий, выпустив копьё, он, скрючившись, свалился на мостовую. И пока остальные наблюдали за ним, Толстун, разбежавшись, заехал головой в живот второму стражнику. Ещё один поверженный. Но тут, наконец, вмешались остальные стражники. Командир ловко развернул в руках копьё и его древком ударил разбушевавшегося толстяка в лоб. Затем подбежало сразу два стражника, и стали пинать ногами и бить руками сваленного Толстуна. Толстун же со связанными за спиной руками оказать им сопротивление не мог. Судья, надо отдать ему должное, быстро прекратил избиение арестованного и наших героев повели в камеру.

Так Ивашка впервые оказался в тюрьме. Камера куда их вдвоём с Толстуном впихнули, развязав руки, была совсем крохотной и под самым потолком маленькое зарешечённое отверстие, через которое проникало немного света. В этом тусклом освящении была видна двухэтажная деревянная кровать, и в углу стояло небольшое ведёрко, от которого гнусно пахло. Воздух в камере был спёртым и каким-то кислым.

Толстун, не говоря ни слова, покряхтывая, залез на кровать и, отвернувшись к стене замер. Ивашка же успокоиться не мог, он нервно ходил из угла в угол маленькой камеры, три шага туда, три назад и с каждым поворотом горестно вздыхал.

В двери вдруг открылось окошко, и чья-то рука сунула в него две миски с кислой капустой и два куска хлеба.

- Эй, друг! - Позвал боцман в окошко, принимая еду. – Эй, друг, позови судью, это несправедливо, за что нас посадили, мы ни в чём не виноваты.

- Все так говорят, - фыркнули в ответ, и окно закрылось.

- Толстун, а Толстун есть будешь? – затормошил Ивашка своего товарища по несчастью.

- Не, они мне все зубы выбили, - и толстяк опять запыхтел в стенку.

Ивашка взял ложку со стола, сейчас же из-под неё побежали во все стороны жирные противные мокрицы. Есть бедняге, сразу расхотелось. Но, всё же подумав и вспомнив, что он не ел с самого утра, боцман стал отламывать от куска хлеба крошки и бросать их в рот. Хлеб быстро кончился, а пузо у Ивашки как урчало, так и продолжало урчать.

За окном совсем стемнело, и в камере повисла липкая тишина, прерываемая только вздохами Толстуна и попискиванием мышей. Наш гном устал ходить из угла в угол. Он залез на верхние нары и вплотную придвинулся к окошку. Там было чуть прохладнее и было видно три звёздочки. Так глядя на них, Ивашка и заснул. Приснился ему сон, что он дерётся на мечах с дюжиной гоблинов. Дерётся совсем один, весь израненный и никто не приходит ему на помощь. Ивашка кричит: «Помогите». Но только эхо отвечает ему. А гоблины всё наступают на него. Вот один бросил меч и, упав Ивашке пол ноги, схватил своими ручищами (или лапами) правую ногу Ивашки и дёрнул изо всех сил.

И тут Ивашка проснулся.

Толстун дёргал его за ногу.

- Что это ты раскричался?

Боцман приподнялся, стряхивая сонную одурь. В пещере был полумрак, но на улице уже расцвело, был виден клочок синего неба и быстро бегущие облака.

- Слушай, Ивашка, - Толстун снова подёргал его за ногу. – Я знаешь, что думаю – бежать надо!

- Да, сбежишь здесь – вон какие замки и решётки кругом, - Ивашка подёргал решётку на окошке – та сидела намертво.

- А я все равно убегу, – прорычал Толстун и снова завалился на свои нары лицом к стене и захрапел.

Время тянулось ужасно медленно. В обед опять принесли по миске кислой капусты и по куску хлеба. А когда Ивашка спросил у подававшего еду в камеру гнома, насчёт чаю или кофе, тот аж на пол покатился со смеху.

Дни были похожи один на другой, еда - сон, хождение по камере. Иногда, правда, почти все время молчащий Толстун подбегал к двери и принимался барабанить в неё, требуя свободы. Тогда в камеру заваливалось несколько стражников, и принимались методично деревянными дубинками избивать обоих бедняг.

Ивашка, чтобы не потерять счёт времени стал рисовать на стене палочки. Количество полочек все росло, а наших друзей ни куда не вызывали, ни кто к ним не приходил и ни о чем не спрашивал, и вот когда на стене появилась двадцать седьмая палочка, дверь неожиданно распахнулась и хриплый голос потребовал:

- Выходи по одному.

В коридоре, куда вышел Ивашка, ему два здоровенных стражника связали руки за спиной, и повели вверх по лестнице.

- Куда идём то? – спросил Ивашка у шагавшего рядом стражника

- Известно куда, на суд, – нехотя процедил тот. – Вот и пришли, - он распахнул дверь и пропустил наших бедолаг вперёд.

После почти месяца проведённого в сумраке камеры Ивашка в первое время почти ослеп. В окна ярко било солнце. Понукаемые стражниками Толстун с Ивашкой прошли к углу, где для них были поставлены два стула, и сели там, протирая глаза и часто моргая.

Наконец, Ивашка утёр слезы, набежавшие на глаза и осмотрелся. Зал, куда их ввели, был не очень большой, прямо перед ними было кресло для судьи. А вдоль стен стояло несколько стульев для зрителей. С радостью Ивашка различил среди них Дюшку и учительницу, были там и капитан его корабля, и почти вся команда. В сумме, гномов тридцать. Они о чем-то оживлённо переговаривались, и в зале стоял гул от множества голосов.